И – называю издание.

У него аж брови наверх полезли.

Неудивительно.

Контора, в которой я сейчас тружусь, весьма уважаемая. И заслуженно.

Стыдиться нечего.

Полез в карман, достал оттуда портмоне, вынул визитку, протянул.

Он прочитал, по-детски шевеля губами.

Понятно: говорить по-русски и читать на кириллице – это не одно и то же.

– Злата знает?

Жму плечами.

– А зачем? – спрашиваю. – Придет время – скажу. Мы, Мартин, извините, всего три дня назад познакомились.

Он кивает.

– Ну что ж, моей девочке, кажется, повезло.

Тут я не выдерживаю:

– Да откуда вам знать, повезло ей или не повезло?! Вы бы сначала хоть у нее или у меня спросили!

И – осекаюсь.

Потому что он внимательно смотрит на меня и грустно улыбается.

Некоторое время молчим.

Видимо, что-то осознавая.

Оба.

– Дан, – говорит он наконец. – Мне в следующем году исполняется шестьдесят лет. Когда вам будет столько же, вы поймете, что не всегда обязательно спрашивать. Иногда достаточно просто смотреть.

И наливает нам по рюмке сливовицы.

Он ее, похоже, очень уважает.

По крайней мере, в виски только кончик сигары окунает, а это зелье с удовольствием опрокидывает стопками.

Даже у меня реже рюмка пустеет.

Что здесь, что за обедом.

И ведь не пьянеет. В то время как у меня в голове шуметь начинает.

А я алкогольный удар держать умею.

Проверено.

– Давайте, – вздыхает, – Дан, просто выпьем. И немного помолчим. У каждого из нас свое время. Я скажу банальность, но времена жизни похожи на времена года, и это особенно остро чувствуешь поздней осенью. Неважно, светит ли в этот день почти летнее солнце или идет тоскливый последний дождь. Ты все равно знаешь, что это осень. Но в любом времени есть свои преимущества.

Что ж, выпить так выпить.

Если хороший человек предлагает, какой смысл отказываться?

Сидим, молчим.

Потом он снова вздыхает.

– Знаете, Дан, – говорит. – Вы, русские, предавали нас, чехов, не один раз. Наши деды в Первую мировую войну переходили на вашу сторону и воевали против Германии и Австрии за славянское братство. А вы вместо славянского братства устроили чудовищную революцию. И отправили их на бойню. Потом вы освободили Чехию от немцев во Вторую мировую, и мы вам снова поверили. А вы предали в шестьдесят восьмом таких как я, мечтавших о социализме с человеческим лицом. Это ведь мы, чехи, придумали это «человеческое лицо». Вы журналист, образованный человек, значит, знаете. Мы тогда хотели провести эксперимент на себе и показать пример всем, и вам в том числе. Но вы ввели танки. А в девяностом вы предали таких как мой отец. Тех, кто верил вам до конца. Это все теперь просто история, да. И ее не надо ворошить, надо жить сегодня, а не вчера. Пыль на страницах мешает дышать свежей травой и вам, и нам. Поэтому прошу только об одном. Не предавайте мою дочь. Этого я вам не прощу. Никогда.

Молчу, думаю.

Он почти правильно говорит по-русски.

Но только почти.

И это касается не только грамматического построения фраз.

– А если ваша дочь предаст меня – так, чисто гипотетически. Ее простите?

– Прощу, конечно. Она же моя дочь.

Я с трудом сглатываю комок в горле.

Н-да…

– Ничего себе, – качаю головой. – У вас отличная логика.

Он снова улыбается и снова наполняет рюмки сливовицей.

– Вы, русские, считаете себя великим народом. И правильно считаете. Вы – великий народ и поэтому должны думать только во вторую очередь о себе, а в первую – о справедливости и других принципах. А мы, чехи, – просто народ. Хороший народ. Но маленький. Поэтому думаем в первую очередь о себе. Так надо. Кроме того, ты мужчина. А мужчина, который позволяет женщине предавать себя, виноват в этом сам. Я имею право это тебе говорить. Потому что я тоже мужчина. Это понятие не национальное.

Поднимает рюмку и тянет ее к моей.

Немного поколебавшись, чокаюсь, и мы выпиваем.

Н-да, думаю.

Вполне возможно, я женюсь на твоей дочери, чех.

Но первое, что я сделаю, – это увезу ее отсюда в Москву.

И когда мы будем навещать вас в Праге, мы никогда не остановимся в вашем доме. Только в гостинице.

Нет, мы будем к вам приезжать обедать, я с удовольствием выпью с тобой сливовицы и, быть может, даже попробую твоих сигар, но останавливаться в твоем доме я не буду никогда.

Ты мне нравишься, чех.

Но мы – слишком разные.

А твоей дочери придется обрусеть.

Никуда не денется.

Уж я – постараюсь.

Только когда мы со Златой уселись в такси, я понял, как же мы с ее отцом серьезно набрались.

Коварная штука эта домашняя сливовица.

Типа кавказской чачи.

Пока сидишь, пьешь – вроде бы все ничего.

А стоит подняться…

…Хорошо еще в лобби нашей гостиницы, когда мы приехали, сербы сидели. Приехали с парнями напоследок подосвиданькаться.

Подошел к Тиму, пошептался.

Тот подозвал одного из своих, и мы с ним прогулялись до туалета, откуда я вернулся в куда более бодром состоянии.

Ожидавшая меня на гостиничном диванчике Злата так ничего и не заметила.

Я, в принципе, с «первым» в последнее время осторожничаю. Слишком уж увлекательная это карусель.

Далеко укатиться можно.

Но тут как раз тот случай.

Всобачил в себя столько, что даже на «отвальную» кружку пива с парнями решился.

Правда, предусмотрительно выбрав легкое светлое «Крушевице».

Похлопал по плечам сербов и своих парней, пообнимался.

А потом долго-долго целовался со своей неожиданной судьбой у автобуса. Запоминал вкус ее губ.

И прочие приятные на ощупь выпуклости и изгибы.

Встретимся-то явно не скоро.

Непросто это – любить друг друга по разные стороны границ. Надо что-то вечно придумывать.

Но мы, блин, легких путей не ищем.

И – никогда не искали.

Пока что удалось договориться только о совместной встрече Нового года у меня, в Москве.

Обещала.

А раз уж обещала, никуда не денется.

Не позволю.

Да, возможно, о поездке куда-нибудь на острова сразу же после этого.

Если, разумеется, все получится.

Есть тут, понимаете, разные неприятные нюансы типа моей работы и ее учебы в университете.

Последний курс.

Ей, чтобы провести со мной новогодние каникулы, нужно серьезно поднапрячься и сдать какие-то университетские «курсы».

Я ничего из ее объяснений по поводу этих самых «курсов» не понял: слишком слабо представляю себе европейскую систему образования.

Это ведь только у нас «от сессии до сессии живут студенты весело».

У них куда более хитроумно устроено.

Ну, да и бог с ними.

Честно говоря, мне в тот момент было не до этой хитрой механики.

Хотелось просто сгрести Злату в охапку и увезти в Москву.

Прямо сейчас.

Немедленно.

Года три-четыре назад я, наверное, так и поступил бы.

Или – сам бы остался.

Сейчас – другая история, увы.

Взрослый уже мальчик.

Может, и вправду жениться пора?

Ладно.

Поживем – увидим…

…А потом мы с парнями закинули шмотки в заказанный заранее автобус, я попрощался с сербами и Златой, забрался на облюбованное место в хвосте салона и с благодарностью принял из рук Жеки открытую бутылку с вкусным чешским пивом.

Смывать ее помаду с еще помнящих вкус губ.

Тут, конечно, что-то посерьезнее пива требовалось.

После первого моего глотка автобус медленно тронулся и задумчиво покатил в сторону аэропорта.

Через некоторое время в кармане противно запиликала мобила.

Глянул на определившийся номер.

Она.

– Извини, – говорит со своим неподражаемым западнославянским акцентом, – ты мне ничего не хочешь сказать?

Сижу, мнусь.

– Ну, – смеется, – хорошо. Тогда я скажу. Я люблю тебя, Русский.

И – короткие звонки разъединившейся линии.

Перезванивал ей, перезванивал…