И вдруг летчик почувствовал какой-то металлический удар, после чего мотор мгновенно изменил ровный грохочущий рокот. Что-то застучало, и самолет затрясся, как в лихорадке.

«Развалился двигатель», — сразу сообразил Чкалов. Нельзя было допустить разрушения машины от вибрации, и он немедленно выключил зажигание двигателя, резко задирая нос самолета, набирая высоту, чтобы затем спланировать подальше от проклятых пней, посадка на которые привела бы к катастрофе.

В носовой части самолета из-под капота выделялось масло. Подхваченное сильным воздушным потоком, оно распылялось, забрызгивая переднее стекло кабины летчика. Чкалов мгновенно открыл фонарь пилотской кабины, который, скользнув назад, теперь позволял оглядывать сбоку переднюю сферу. Высота была 300 метров, когда самолет дошел до минимальной скорости. Испытатель перевел машину на планирование, подбирая наивыгоднейший режим, чтобы пролететь как можно дальше. Был слышен лишь свист и шелест обтекавшего истребитель воздуха.

Валерий отлично знал возможности и характер «И-16» и поэтому брал от него максимум в этой весьма опасной обстановке. Еще раз высунув голову, он понял, что выиграет схватку со смертью и в этот раз — садиться придется на лес, а это куда лучше, чем на пни. Теперь летчика больше всего беспокоили дым и гарь, валившие из-под капота мотора, — не загорелся бы только самолет. Но вот уже осталось до верхушек леса метров пятьдесят, Чкалов заметил слева сгусток хвойного леса и, не раздумывая, довернул к этому темно-зеленому пятну.

Он напряг все нервы, чтобы не прозевать момент, когда следует вытащить истребитель из угла планирования и поставить машину дыбом перед тем, как она столкнется с вершинами хвойного леса.

Расчет был точен. Самолет, врезаясь в гибкие кроны деревьев, ломая ветви, терял скорость. Только у земли машина неожиданно перевернулась, и Чкалов ощутил сильный удар по голове.

Колхозники, муж и жена, работавшие недалеко от места вынужденной посадки испытателя, нашли его повисшим вниз головой.

Они вытащили Валерия Павловича из кабины разбитого самолета, положили на землю. Чкалов наконец очнулся. Женщина перевязала ему голову, пока ее муж бегал за подводой, на которой летчика довезли до шоссе… Вскоре примчалась санитарная машина, и его увезли на завод.

Аварийная комиссия установила, что мотор разлетелся из-за повреждения одного из поршней какой-то металлической мелкой деталью, которую возможно было опустить в цилиндр только через открытый клапан. Очень похоже было на диверсию, совершенную весьма опытной рукой.

В Москву Валерий Павлович заявился с забинтованной головой и привез с собой фотоснимок, изображавший его в таком печальном состоянии.

Жена с детьми еще были в Ленинграде, и Валерий повесил свою фотографию с белой повязкой на голове над кроватью в спальне.

Ольга Эразмовна ничего не знала о горьковской аварии мужа и, только увидев фотографию, поняла, что с Валерием что-то вновь стряслось, хотя ни в письмах, ни по телефону он ничего ей не сообщил. Она обиделась на мужа, а эту фотографию сняла со стены и спрятала в письменный стол. Когда Валерий вернулся с работы, Ольга Эразмовна укорила мужа за скрытность.

— Да не хотел я тебя, Лелик, тревожить такими сообщениями, ведь ты кормилица, — улыбаясь, говорил Чкалов жене.

Поздней осенью 1935 года как-то вечером я заехал к Валерию Павловичу домой — он жил тогда на Ленинградском шоссе.

Валерий долго тряс мою руку. Я вглядывался в его лицо. Глаза Чкалова стали живее, морщины вроде разгладились. На отвороте кожаной куртки сиял орден Ленина.

— Ну вот, Байдук! Опять встретились…

Потом он повел меня в другую комнату, чтобы показать дочку, которая свободно умещалась в широких ладонях отца.

— Живу как бог… — говорил Чкалов, показывая свое несложное домашнее хозяйство. — Ну а как ты?

— Так себе, Валериан. — Я называл его Валерианом по старой памяти.

— А что?

— Видишь, разговор есть к тебе…

— Ну, ну, давай. Что же ты не сказал раньше?

— Здесь неудобно, народу много.

— А у меня всегда, брат, народ, люблю компанию…

— Ты знаешь, самолет, на котором мы с Леваневским пытались перелететь полюс, сейчас находится в доработке?

— Ну и что же, мне какое дело до этого? Ведь это ваш самолет.

Я немного опешил, не зная, как подойти к Чкалову.

Ольга Эразмовна настороженно прислушивалась к нашему разговору. Ей явно не нравилась эта тема — она смутно чувствовала опасность. Уловив ее укоризненный взгляд, я умолк. Валерий, еще не понимая всего, что таилось в моих словах, ждал объяснений.

Я ему подмигнул, качнув головой в сторону хозяйки дома.

Он догадался.

— Ладно, пойдем на улицу, я тебя провожу…

Он заглянул в столовую, предупредил гостей, быстро оделся. Мы вышли на аллею Петровского парка.

— При женах нельзя вести такие разговоры, будут напрасно волноваться, — заметил я.

— Ясно. Ну, продолжай.

После установления Громовым на самолете «АНТ-25» рекорда дальности по замкнутой кривой — 12 411 километров — герой челюскинской эпопеи Сигизмунд Александрович Леваневский на одном из приемов в начале 1935 года в Кремле попросил у Сталина согласия на организацию беспосадочного полета из Москвы в США (в Сан-Франциско) через Северный полюс.

Проект перелета был рассмотрен и одобрен. Оформление его произвели постановлением Совета Труда и Обороны (СТО), в котором был определен следующий состав экипажа самолета «АНТ-25»: командир корабля — Герой Советского Союза полярный летчик С. А. Леваневский; второй пилот корабля — слушатель инженерного факультета Военно-воздушной академии имени Жуковского летчик Г. Ф. Байдуков; штурман корабля — штурман Черноморского флота В. И. Левченко; запасной второй пилот — командир штурмовой эскадрильи летчик В. М. Гуревич; запасной штурман и ответственный за штурманскую подготовку экипажа «АНТ-25» — начальник штурманской кафедры Военно-воздушной академии имени Жуковского профессор А. В. Беляков.

Этим же постановлением СТО был организован Комитет но дальнему перелету во главе с наркомом тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и конструктором А. Н. Туполевым.

В разгар весны 1935 года меня вызвал к себе начальник академии А. И. Тодорский. Он вытащил из сейфа какую-то бумагу и, протянув ее мне, сказал:

— Изучи внимательно да приступай к немедленному исполнению.

Я читал выписку из постановления СТО о моем назначении в состав экипажа Леваневского для перелета на «АНТ-25» через полюс в Америку.

Не улавливая смысла, еще перечитал два раза тот же текст. Видимо, на моем лице было написано недоумение, так как Тодорский спросил:

— Что вам, товарищ Байдуков, неясно?

Я молчал, и мой начальник вновь спросил:

— Да знаете ли вы Леваневского?

— В том-то и дело — Леваневского не знаю, что такое Северный полюс — помню смутно только по рассказам Фритьофа Нансена, которые читал ребенком.

— Все равно не годится задания Советской власти выполнять с кислой миной… Энтузиазм нужен в таких делах, дорогой мой друг! — заключил начальник академии и, прощаясь со мной, добавил: — Желаю успеха! Дело чрезвычайно важное!

Но я никак не мог свыкнуться с мыслью, что ради какого-то полюса должен бросить учебу, о которой мечтал много лет.

Через несколько дней мне был вручен пакет от члена ЦИК СССР С. А. Леваневского. Сигизмунд Александрович просил меня быть у него на квартире в 18.00. По указанному адресу я прибыл в точно назначенное время. Встретил меня чуть выше среднего роста голубоглазый большеголовый человек. Я сразу понял, что это и есть мой командир Леваневский. Первые минуты беседы показали его большой опыт морского пилота в полетах на севере.