«14 июля трудящиеся Тбилиси хоронили полпреда СССР в Китае тов. И. Т. Луганец-Орельского и его жену тов. Н. В. Луганец-Орельскую, безвременно погибших 8 июля при автомобильной катастрофе около Цхалтубо.

В большом зале Дома Красной армии установлен постамент, на котором покоятся тела погибших. Венки от коллегии Наркомата иностранных дел Союза ССР, ЦК и Тбилисского комитета КП(б) Грузии, СНК Грузинской ССР, Тбилисского горисполкома, от родных и знакомых…»

Родные были потрясены. Они не верили в версию об автокатастрофе. Последний из братьев Алексей Тимофеевич Бовкун, служивший в военной авиации, попросился на прием к наркому внутренних дел Берии. Его принял первый заместитель наркома комиссар госбезопасности 3-го ранга Всеволод Николаевич Меркулов.

Брат убитого резидента рассказал о своих подозрениях: версия о катастрофе слеплена так неумело, так неправдоподобно, что возникает предположение об убийстве.

– И кто же, по-вашему, мог это сделать? – хладнокровно поинтересовался Меркулов.

– Пособники японской разведки, – сказал младший Бовкун, понимая, что иной ответ приведет его самого в тюрьму.

Первый замнаркома посмотрел на него и сказал:

– Вы либо дурак, либо очень хитрый человек. Идите и больше никому не задавайте вопросов об этом деле.

Вопросов никто не задает до сих пор.

Бовкуна сменил старший майор госбезопасности Александр Семенович Панюшкин. В июле 1939 года его отправили в Китай – полпредом и одновременно главным резидентом внешней разведки (в раздробленной стране, частично оккупированной японскими войсками, работало несколько резидентур).

«Стройный, худой, подтянутый, с маленькими бегающими глазками и коротко подстриженными седеющими усами, – таким посол увидел Чан Кайши. – Его движения казались медленными, неторопливыми, однако первые минуты разговора показали, что передо мной хитрый восточный политик, умеющий превосходно скрывать свои подлинные чувства и мысли. В целом у нас сложились неплохие отношения. По крайней мере, внешне он старался казаться доброжелательным к нашей стране и ее представителям».

В ноябре 1937 года в Китай вернулся представитель компартии в Коминтерне Ван Мин. Его избрали членом политбюро и председателем секретариата ЦК. В Москве его напутствовали: «Сейчас главное – война с японцами». Но Мао не хотел отказываться от борьбы за власть. Он знал, что Чан Кайши зависит от Советского Союза и не посмеет сейчас вести решительные действия против коммунистов.

В Москве были им недовольны. В январе 1941 года глава исполкома Коминтерна Георгий Димитров писал Мао: «Не вздумайте по собственной инициативе развязать гражданскую войну». Димитров доложил Сталину: «Китайские товарищи бездумно ведут дело к расколу. Мы решили обратить внимание товарища Мао Цзэдуна на его неправильную позицию…»

Сталин в послании к Мао выразился еще резче: «Мы не считаем, что раскол является неизбежным. Вы не должны стремиться к расколу. Наоборот, вы обязаны сделать все, что возможно для предотвращения гражданской войны. Пожалуйста, пересмотрите свою теперешнюю позицию по этому вопросу».

После нападения нацистской Германии на Советский Союз, в июне и сентябре 1941 года Исполком Коминтерна просил ЦК компартии Китая перебросить части Красной армии и партизанские отряды в Южную Маньчжурию, чтобы в случае вступления Японии в войну против СССР незамедлительно развернуть в японском тылу боевые действия.

ЦК КПК ответил отказом: «Не исключено, что мы будем разбиты и не сможем упорно отстаивать партизанские базы в тылу противника».

Ван Мин, главный соперник Мао, похоже, был отравлен и в плохом состоянии вывезен в Москву. Больше он в Китай не вернулся.

Несколько раз советские представители обращались с призывом к Мао Цзэдуну активизировать Красную армию, чтобы сковать основные силы японской армии и не позволить ей присоединиться к Гитлеру. Мао был весьма практичен и видел, что Советский Союз ему очень полезен. Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, он очень боялся поражения Москвы. Но не откликнулся на призыв Сталина и не спешил помогать Советскому Союзу и разворачивать широкие действия против японцев. Советским представителям он рекомендовал отвести войска за Урал и вести партизанскую войну.

Удивительным образом Сталин не обиделся на Мао, понимал: для вождя китайских коммунистов его собственные цели важнее всего. В этом смысле они были очень похожи.

Летом 1942 года директивой наркомата обороны на Дальневосточном фронте была сформирована 88-я отдельная стрелковая бригада. Ее укомплектовали советскими китайцами и бывшими партизанами, которые, спасаясь от японцев, перешли границу. Размещалась бригада в Вятском близ Хабаровска. Советские власти использовали ее для разведывательно-диверсионной работы и готовили на тот случай, если придется воевать с Японией.

Один из батальонов интернациональной по составу 88-й стрелковой бригады состоял из корейцев. В корейском батальоне 88-й бригады служил Ким Ир Сен, который доставит немало хлопот Мао Цзэдуну…

Будущий великий вождь Северной Кореи начинал свою жизнь под другим именем. Когда он родился в апреле 1912 года, родители назвали его Ким Сон Чжу. И Маньчжурия, и Корея были тогда оккупированы японцами. Под их властью и китайцы, и корейцы вели нищую, тоскливую подневольную жизнь. Юный Ким присоединился к людям, которые избрали другой путь. Корейских партизанских отрядов не существовало, были китайские, в них входило небольшое число корейцев.

В основном партизаны занимались устройством собственных дел. Среди партизан были и просто бандиты, промышлявшие грабежом на большой дороге. Если при этом они нападали и на японцев, то считались революционными бойцами. Партизаны отбирали урожай у крестьян, которые выращивали опиум и женьшень, грабили деревни и поезда. Брали заложников среди богатых местных жителей и требовали выкуп. Иногда заложников убивали – если выкуп не поспевал вовремя, а партизаны торопились.

В Маньчжурии несколько корейцев воевали под одним и тем же именем Ким Ир Сен. Все они погибли. Молодой человек взял себе имя погибших партизан.

Биографы пишут, что юный Ким вступил в корейскую компартию и возглавлял группы молодых коммунистов. На самом деле не было никакой подпольной корейской компартии после ее роспуска Исполкомом Коминтерна в 1928 году. Не существовало, соответственно, и комсомола. Основная тяжесть в борьбе против японских оккупантов легла на китайцев. Корейцы присоединялись к китайским отрядам и вступали в китайскую компартию.

Корейцу не так просто было продвинуться в китайской армии. Китайцы не очень хорошо относились к корейским товарищам по оружию. Подозревали их в предательстве, если подозрения казались серьезными – казнили. Но Киму, который учился в китайской школе и свободно говорил по-китайски, доверяли. Рассказывают, что Ким уже в юности был тверд и жесток. Если обещал отрезать уши тем, кто не подчинялся требованиям партизан, то держал свое слово.

С пойманными партизанами расправлялись необыкновенно жестоко: им отрубали головы, которые потом выставлялись напоказ. Довольные японцы фотографировались возле обезглавленных трупов врага. Оккупационные войска преследовали партизан, но одновременно освобождали от наказания и даже вознаграждали тех, кто прекращал сопротивление. Эта тактика принесла успех. Те, кто сдавался, помогали японцам захватить наиболее заметных партизан. За такую помощь японцы платили большие по тем временам деньги. Даже политкомиссары сдавались японцам и выдавали им партизанские базы.

Далеко не все китайцы сражались против оккупантов. В городах кто-то и не вспоминал о войне. Китайские торговцы были заняты только бизнесом, а в танцевальных залах молодые китайские девушки разучивали новые танцы с японскими солдатами, чья форма еще пахла порохом. Приезжая с фронта, японские офицеры обедали в хороших китайских ресторанчиках…

К 1941 году японская армия и жандармерия полностью справились с китайским партизанским движением в Маньчжурии. Остатки партизан – и Ким вместе с ними – бежали в соседний Советский Союз, где и жили до августа 1945 года.