– Мы оказались перед фактом, – говорил Брежнев, – что наши планы по подъему сельскохозяйственного производства остались невыполненными. Если до 1959 года происходил заметный подъем сельского хозяйства, то в последующий период оно, по существу, стало топтаться на месте…
Он жестко критиковал хрущевские методы руководства селом, говорил о необходимости дать хозяйствам самостоятельность, не командовать ими.
Леонид Ильич обещал выделить аграриям дополнительные ассигнования, установить твердый план хлебозаготовок, повысить закупочные цены на основные культуры. За сверхплановые закупки пшеницы и ржи ввели пятидесятипроцентную надбавку. Это несколько облегчило бедственное положение села. С колхозов и совхозов списали задолженности, колхозников перестали преследовать за приусадебные хозяйства – большое по тем временам дело. А вскоре колхозникам впервые за всю историю стали платить пенсии.
Мартовский пленум провозгласил, что ключ к решению проблем – это мелиорация, химизация и механизация. Принял огромную программу производства сельскохозяйственной техники, но до самого конца брежневского правления тракторов и комбайнов в стране все равно не хватало. Хотя выпускали машин больше, чем американцы. Техника ломалась и не использовалась из-за отсутствия запчастей.
Понимания того, что нужно сделать, чтобы осовременить аграрную отрасль, не было. Члены высшего партийного руководства заявляли:
– Надо дать селу технику и деньги, и мы завалим страну продуктами.
С каждым годом сельскому хозяйству требовалось все больше денег. Председатель Госплана Николай Константинович Байбаков был одним из немногих, кто считал, что вкладывать деньги в сельское хозяйство неэффективно – один убыток. Уж лучше увеличивать нефтедобычу. На вырученные деньги что угодно можно купить, в том числе и зерно…
На мартовском пленуме из кандидатов в члены президиума ЦК перевели руководителя Белоруссии Кирилла Трофимовича Мазурова, его назначили одним из двух первых заместителей Косыгина.
Мазуров учился в автомобильно-дорожном техникуме, а после войны, будучи главой белорусского комсомола, окончил заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б). Он более двух десятилетий провел на комсомольской и партийной работе в Белоруссии. Он никак не был связан с Косыгиным, и Брежнева это вполне устраивало.
В марте 1965 года Брежнев сделал секретарем ЦК и кандидатом в члены президиума Дмитрия Федоровича Устинова. Они сблизились, когда Брежнев занимался военной промышленностью и космосом. Теперь он, по-существу, перевел Устинова на свое прежнее место и мог рассчитывать на его поддержку.
Когда Дмитрий Федорович перебрался в здание ЦК на Старой площади, Леонид Ильич пришел посмотреть, как тот обосновался в новом кабинете. Это стало событием: руководитель партии ни к кому другому не ходил.
Бои местного значения в президиуме ЦК
Брежнев спешил укрепить свои позиции в президиуме ЦК, ему нужны были люди, на которых он мог опереться.
Его тревожило поведение Николая Подгорного, который вел себя самоуверенно, так, словно они с Брежневым все еще были на равных. Подгорный был напористым, грубым и недалеким человеком, к Брежневу относился покровительственно.
Николай Викторович родился в поселке Карловка Полтавской губернии, трудовую деятельность начал учеником слесаря в механических мастерских. В 1921 году его избрали секретарем райкома комсомола. Через два года он поступил в Киеве на рабфак при политехническом институте. В 1926-м его приняли в Киевский технологический институт пищевой промышленности. Получив диплом, работал инженером на заводах треста сахарной промышленности.
В 1939 году Подгорного утвердили заместителем наркома пищевой промышленности Украины. В следующем году перевели на ту же должность в союзный наркомат в Москве. Но на этой должности он не удержался. В 1942 году Анастас Микоян отправил его в Воронежскую область ускорить эвакуацию сахарного завода, чтобы он не достался наступавшим немцам. Подгорный доложил, что лично руководил вывозом оборудования. Но выяснилось, что Николай Викторович туда и не ездил – побоялся.
За обман Микоян убрал Подгорного из наркомата, его сделали директором Московского технологического института пищевой промышленности. После освобождения Украины, когда понадобились опытные кадры, Подгорного вернули в республиканский наркомат. В Киеве он трудился под непосредственным руководством Хрущева и его дальнейшая карьера складывалась благополучно.
Никита Сергеевич сделал его постоянным представителем Совмина Украины при союзном правительстве, затем первым секретарем Харьковского обкома. После смерти Сталина, когда начались большие кадровые перемены, Подгорного утвердили вторым секретарем ЦК компартии Украины. А в 1957 году, когда Хрущев избавился от остатков оппозиции в президиуме ЦК и перевел в Москву хозяина Украины Алексея Илларионовича Кириченко, Подгорного сделали первым секретарем республики. А в июне 1964 года Хрущев забрал его в Москву…
Николай Викторович, второй секретарь ЦК, по старой привычке называл первого секретаря «Лёней» и не демонстрировал никакого почтения. У Подгорного были крепкие связи в аппарате, он опирался на Украину и на выходцев с Украины, которых немало было в Москве на ключевых постах.
Как только Подгорный совершил ошибку, Брежнев с удовольствием этим воспользовался. Когда летом 1965 года Брежнев уехал на юг отдыхать, в президиум ЦК поступило из Киева письмо Петра Шелеста, датированное 2 августа. Он просил разрешить Украине самостоятельно выступать на внешнем рынке:
«Во время пребывания делегации Украинской ССР на различных международных конференциях и сессиях ООН представители ряда развивающихся и капиталистических стран неоднократно поднимали перед нашими представителями вопрос о возможности организации непосредственной торговли с Советской Украиной. Они отмечали, что по ряду причин не могут вести непосредственную торговлю с Советским Союзом в связи с тем, что их правительствами не решен ряд вопросов с правительством СССР. В силу этого им приходится вести торговлю с Советским Союзом через нейтральные страны, что сопряжено с большими затруднениями, тогда как торговля через Украинскую ССР, как члена ООН, устраняла бы трудности и благоприятно влияла на развитие внешней торговли…»
Повод для обращения был найден не слишком убедительный. Но Шелест полагал, что им с Подгорным не откажут. Шелест считал, что атрибуты государственности, данные Украине, надо реализовывать на практике, воевал с союзными ведомствами, отстаивая интересы своей республики. Другие же руководители страны считали, что членство Украины в ООН, как и существование республиканского Министерства иностранных дел, – символы, которые нужны исключительно для внешнеполитических игр. В остальном у Украины не больше прав, чем у любого иного региона Советского Союза.
Замещавший Брежнева Подгорный разослал письмо Шелеста в различные ведомства с просьбой дать заключение. Николай Викторович, самоуверенный по натуре, не учел, что такие серьезные вопросы, не получив предварительного согласия первого секретаря, не стоит даже ставить на обсуждение.
Письмо Шелеста стало для москвичей, для группы Шелепина желанным поводом для атаки на самого Подгорного и на «украинскую группу» в руководстве. Сошлись интересы различных кланов. 2 сентября 1965 года на президиуме ЦК в конце заседания Брежнев сказал, что надо обсудить записку Петра Ефимовича Шелеста о работе Министерства внешней торговли.
Леонид Ильич добавил, что не знал о существовании письма. Это был сигнал: первый секретарь ЦК украинцев не поддержит. И решительно все возразили против предоставления Украине права самостоятельно торговать с заграницей. Микоян заявил, что еще сорок лет назад был решен вопрос о монополии внешней торговли и его пересмотр невозможен.
Записка Шелеста стала поводом для политических обвинений в адрес украинского руководства. Члены президиума говорили, что Шелест не только подрывает ленинский принцип монополии внешней торговли, но и искажает ленинскую внешнюю политику, что на Украине слабо ведется борьба против буржуазного национализма, что республиканское руководство претендует на особое положение, проявляет местничество, нарушает государственную и плановую дисциплину.
