Некоторое время мы молча жевали шашлык, запивали холодным виноградным соком.

— Вкусный сок, — похвалила повеселевшая Лена.

Карабойчев вздохнул:

— А у меня дома гости, должно быть, разгулялись сейчас вовсю. Тост за тостом…

— Знаю, за что они сейчас подымают тосты, — сказал Абу. — За то, чтобы ты спас югославского парня.

Поели мы быстро и вышли на улицу. Подходя к больнице, Карабойчев вдруг спросил Абу:

— Послушай, как мне помнится, у тебя кровь третьей группы с отрицательным резусом?

— Да! — удивился Абу. — А что?

— Да так… — неопределенно ответил болгарин. — Очень редкая у тебя группа крови.

Абу остановился.

— Ты что-то не договариваешь, Тодор! Почему спрашиваешь о крови? А? Говори!

Болгарин потрогал свои усы.

— Видишь ли, как раз именно такая кровь у югослава. Нам придется делать переливание, а нужной крови в больнице не оказалось. И донора подходящего нет. Послали в Варну. Но вдруг доставку задержат… — Он взглянул на часы: — А операцию нужно делать немедленно. Сейчас уже там все готово.

У Абу решительно сжались скулы.

— Я готов! — сказал он коротко. — Куда идти?

Карабойчев обнял его за плечо:

— Я не сомневался, дружище, что ты так и скажешь. Но пока идти никуда не надо. Надеюсь, кровь все-таки привезут из Варны.

— А если не привезут?

— Тогда я позову тебя, хотя мне не очень-то приятно дорогого гостя из Советского Союза, приехавшего ко мне на юбилей, вместо того чтобы посадить за праздничный стол, класть на стол операционный.

— Ты же тоже не собирался встречать свой юбилей в больнице!

Карабойчев развел руками.

— Посидите пока в саду. Если понадобится, за тобой пришлю. Если нет — идите к морю, погуляйте, передохните, а сюда возвращайтесь часа через три, не раньше!

Он махнул нам рукой и ушел твердыми шагами уверенного в себе человека.

Мы сели на нашу прежнюю скамейку. Я хотел что-то сказать Абу, ну как то выразить ему свое восхищение, но Абу сказал:

— Ребята, давайте-ка я кое-что расскажу о Болгарии…

Я даже не представлял, что наш Абу такой знаток Болгарии. Был он на этой земле всего раза три, и то недолго, а знает о стране, как будто здесь родился. Рассказал о том, как образовался болгарский народ, как пришли из Болгарии на Русь Кирилл и Мефодий и принесли на нашу землю грамоту, о том, как Болгария боролась против турецкого ига и как Россия ей помогла победить врага. Рассказывал Абу о природе этой страны, ее богатствах — садах и виноградниках, о красоте города Софии, столице болгарского государства. И особенно много говорил о самих болгарах — их гостеприимстве, товариществе, доброте.

— Это не только добрый, но и сильный народ. Между прочим, знаете ли вы, что легендарный Спартак, вождь восставших рабов Древнего Рима, родился в Болгарии. В небольшом городке, который расположен не так далеко от Варны, стоит памятник Спартаку.

Этого я не знал! Как интересно: Спартак — из Болгарии! Вот бы попасть в этот городок! Сколько бы материала я собрал для школьного сочинения! Только я хотел спросить об этом Абу, как из дверей больницы выбежала женщина в белом халате и скорым шагом направилась к нам.

— Это за мной, — сказал Абу. Он положил нам на плечи руки. — Вам приказ: идти гулять к морю, как можно больше увидеть, запомнить, чтобы потом подробно записать в судовом журнале. — Он нажал пальцами на наши плечи: — Вы слышите: это не просьба, а приказ капитана! А через три часа явиться сюда и ждать нас с Тодором. Надеюсь, что мы сообщим вам добрую весть.

— Есть, товарищ капитан! — сказал я.

— Есть, товарищ капитан! — повторила за мной Лена и даже руки вытянула по швам.

Приказ мы с Леной выполнили. Три часа бродили по набережной и улицам курорта, смотрели на людей, дома, природу, немного позагорали на пляже под лучами заходящего вечернего солнца, даже искупались. Но все-таки настроение у нас было не такое уж беззаботное. Все на ум приходило: как там больной югослав, как наш дорогой и отважный Абу?

К больнице пришли раньше положенного часа. Сели на знакомую скамейку и стали смотреть, как входят и выходят из больницы люди. Смеркалось. Больничная дверь открывалась все реже и реже. Потом стало быстро темнеть, и в корпусе вспыхнули окна. На втором этаже четыре окна горели особенно ярко. Может быть, именно там и идет операция? Вдруг из темноты вечернего сада за нашими спинами послышался голос:

— Так вот где они прячутся!

От неожиданности мы вскочили. Около скамейки стоял Карабойчев и вместе с ним Абу.

— И давно вы здесь?

— Не очень… — пробормотал я.

— Выполнили приказ, посмотрели, что было задано посмотреть? — с напускной строгостью спросил Абу.

— Посмотрели…

— То-то! А мы тоже выполнили приказ: операция прошла успешно. Тодор говорит: юноша будет жить.

— Да, — подтвердил Карабойчев. — Сделали все, что могли, и в этом очень помог Андрей Борисович, или, как вы его зовете, Абу. Его отважная капитанская кровь теперь течет в жилах юного югослава. Если бы не ваш Абу, нам бы было куда труднее спасти парня.

— Можно, я вас поцелую? — вдруг тихо спросила Лена, взглянув на Карабойчева.

Тот расхохотался:

— Конечно, с удовольствием! — и, наклонившись, подставил свою щеку под Ленины губы. Потом взглянул на своего друга: — А Абу? Он тоже заслужил.

— Абу нельзя! — сказал я. — Он наш капитан. А помощники своего капитана не целуют.

Что сказать еще об этом удивительном дне? На машине мы вернулись в Варну, в дом Карабойчева. Гости не разошлись, наоборот, прибавились новые. Все знали о результатах операции, потому что звонили в больницу чуть ли не каждые пять минут. И когда снова сели за стол, то настроение у гостей было самым счастливым. Один за другим вставали люди и говорили прекрасные слова о Карабойчеве, о его талантливых руках хирурга, его большом прекрасном сердце.

А потом поднялся сам Карабойчев и сказал:

— Не могу себе представить большего счастья, чем то, что выпало мне сегодня, в день моего пятидесятилетия, — участвовал в спасении человека…

Я слушал Тодора Карабойчева и думал о том, что, конечно, моряком стать хорошо, но и хирургом неплохо. Пройдет много-много лет, мне тоже исполнится пятьдесят, и как хорошо произнести такие же замечательные слова, которые мы услышали сейчас от Карабойчева. Я смотрел на сидящего напротив меня Абу. Лицо его после сдачи крови заметно побледнело и даже осунулось, но глаза сияли. Смотрел на Лену — щеки у нее были краснее помидора, никогда еще не видел такого румянца. Открыв рот, она неотрывно глядела на Карабойчева, и я могу поспорить, что в этот момент тоже мечтала стать хирургом, а не художницей. Я смотрел на Карабойчева, у которого под усами почти всегда такая добрая улыбка, что хочется подойти и пожать ему руку, смотрел на гостей юбиляра… Как хорошо, что на свете существуют такие люди! И как бы хотелось встречать таких прекрасных людей и завтра, и послезавтра, всегда и везде!

Вдруг раздался долгий и настойчивый звонок в дверь. Все затихли и настороженно взглянули на Карабойчева. Неужели опять вызов? Совсем приуныли, когда в квартиру вошел молодой человек в шлеме мотоциклиста и кожанке и, взглянув в бумажку, спросил:

— Товарищ Карабойчев здесь живет?

— Да! — подтвердил юбиляр упавшим голосом.

— Вам просили передать…

Он шагнул за дверь и внес в комнату огромную корзину роз.

— От кого это? — удивился Карабойчев.

Юноша пожал плечами:

— Не знаю. Просили сказать, что от одного из тех, кому вы спасли жизнь.

Ночевали мы в квартире у Карабойчева, а рано утром отправились в порт. Провожала нас большая семья Карабойчевых; пришел Бойчо, который вместе с нами тоже оказался вчера гостем юбиляра.

Ровно в семь утра, простившись с болгарскими друзьями, мы отдали швартовы и взяли курс в открытое море. У штурвала стоял Абу, мы с Леной рядом с ним.

Вдруг Абу сказал:

— Сообщаю приказ: курс держим на юг, в проливы Босфор и Дарданеллы. Но в Турции останавливаться не будем. Наш путь дальше. — Он обернулся ко мне: — Встань-ка за штурвал, а я что-то вам покажу.