— В своем Руане я бы их не заработал, — рассказывал Ивен. — Вот и согласился на поездку в тропики. Там хорошо платили.

Ивен вроде бы уже освоился на нашей яхте, сидел рядом с Абу на борту, свесив в воду ноги, и тоже не спеша покуривал трубочку.

— Надолго в Суэц? — спросил.

— Да нет, передохнем немного и завтра отчалим.

— А почему бы вам в Каир не съездить? На пирамиды взглянуть? Через час придет автобус за пассажирами «Глории», повезут нас в Каир на экскурсию. Присоединяйтесь!

Абу неопределенно пожал плечами:

— Да знаете, дела всякие…

Но Ивен настаивал:

— Это же глупо: быть рядом с Каиром и не побывать там! — Взглянул на Лену: — Правда, дочка?

Лена тоже пожала плечами, повторила:

— У нас дела…

— Может быть, с деньгами туго? А? — Француз в упор смотрел на Лену.

И, к нашему ужасу, Лену вдруг прорвало.

— Туго! — сказала она. — У нас деньги пираты отняли.

Понятно, после этого пришлось рассказывать и про наше путешествие в Гонконг, и про нападение пиратов. А закончился этот разговор тем, что после долгого сопротивления мы были вынуждены согласиться поехать вместе с энергичным французом за его счет в Каир на автобусе.

Автобус оказался огромным и просторным. Только три десятка пассажиров теплохода решились отправиться в Каир на несколько часов. Из Каира автобус должен был доставить их в Исмаилию, город, который лежит на трассе Суэцкого канала. За это время «Глория» доберется до Исмаилии по каналу и там заберет своих пассажиров. Мы же трое, побывав в Каире, вернемся в Суэц к нашей яхте на рейсовом автобусе. Таков был план, предложенный Ивеном.

Среди пассажиров автобуса были и японцы, и европейцы, и индийцы, и одна молодая темнокожая пара, видимо из Африки. За время долгого путешествия на теплоходе все давно перезнакомились, поэтому в автобусе царила дружеская, непринужденная атмосфера.

— Господа! Перед вами трое советских яхтсменов, которые совершают почти кругосветное путешествие… — представил нас Ивен пассажирам.

В автобусе раздались аплодисменты, и мы получили в подарок множество дружеских улыбок. Сразу стало легко и просто, будто и мы с этими разноплеменными людьми совершали далекое путешествие на «Глории».

И вдруг передо мной оказался странный парень. Едва я занял свободное место в хвосте автобуса, как он подошел и строго заявил:

— Это место мое. Я его занял заранее. Разве не видите визитную карточку?

Я осмотрелся и обнаружил, что к оконному стеклу прикреплен белый четырехугольник визитной карточки. На нем я прочитал: «Артур Раск».

— Я купил для себя два билета и имею право на два места.

Передо мной стоял парень лет пятнадцати. И ростом, пожалуй, такой же, как я. Но чудной с виду. На длинной и дряблой шее большая приплюснутая голова с оттопыренными ушами, которые просвечивали на солнце, как у кролика. Покатые узкие плечи, широкая талия. Смотрел на меня сквозь толстые стекла очков строгими взрослыми глазами. Я подумал, что в школе он наверняка сидит на первой парте и получает только пятерки.

Он спокойно ждал, пока я встану. Весь его снисходительно-терпеливый вид свидетельствовал: кресло ему принадлежит по праву.

Я встал и перешел на другое место — свободных было много. Но этот самый лопоухий Раск кресло не занял, небрежно швырнул на него белую панаму, а сам вернулся в переднюю часть автобуса, где у него было второе, купленное, ему по праву принадлежащее, место рядом с рыхлой немолодой дамой.

Так я впервые столкнулся с Артуром Раском, который потом заставил меня быть свидетелем странной истории.

— Препротивнейший тип! — охарактеризовал его Ивен, когда автобус отправился в путь. — Его невзлюбил, кажется, весь теплоход. Со всеми держится высокомерно, даже с явным презрением, особенно с темнокожими.

И рассказал о нем удивительные вещи. Например, этот Раск запретил на теплоходе коридорному уборщику-китайцу прибирать его каюту. Заявил, чтобы убирал только белый уборщик. Путешествует вместе с матерью, бесцветной и рыхлой женщиной. В купленном на время пути шезлонге целыми днями лежит на палубе и читает детективы. Торчат из шезлонга его белые пухлые, совсем не мальчишеские коленки, а в руке книга с названием на обложке: «Я застрелю вас на рассвете», или: «Иду в джунгли убивать». Такие коленки — и вдруг идет в джунгли, да еще убивать! Но однажды Раск всех удивил. В корабельном тире в стрельбе из мелкокалиберной по глиняным шайбам не промахнулся ни разу, оставив позади себя молодого индийского офицера. Когда индиец поздравил победителя, Раск не удостоил его даже взглядом.

Вот что рассказал Ивен об этом странном парне, национальность которого никак не могли определить. Одни говорили: он из Западной Германии, другие — из Англии.

Однако, как только автобус выехал за пределы Суэца, мы быстро забыли о Раске. О себе он напомнил раза три, когда преходил на второе забронированное место в хвосте салона, чтобы что-то снять за окном своей похожей на пушку кинокамерой.

Мы на него уже не обращали внимания и слушали Ивена. Он оказался прекрасным гидом. Все знал о тех местах, куда мы едем. Еще на теплоходе в библиотеке выписывал в тетрадь из разных справочников и проспектов всякие интересные сведения про Каир, великую африканскую реку Нил, про пирамиды. Делал это он не только из собственного интереса, но и для своей дочери Элен.

— Она будет счастливой! — говорил он нам уверенно. — Я верю в успех операции. Как только приеду домой, мы с Элен сразу же полетим в Токио. А когда пройдет срок и девочка моя впервые увидит солнце, я посажу ее на такой же, как «Глория», теплоход, и мы будем любоваться прекрасным миром, который существует под солнцем, побываем по пути в разных странах, в Каир приедем…

— Снова приедете в Каир? — удивилась Лена.

— Конечно! И в Манилу, и в Бомбей, и в Коломбо. Всюду, где в этот раз побывал. Ведь я сейчас осматриваю все заранее, чтобы потом показать своей дочке самое интересное.

Автобус мчался по асфальтовой ленте шоссе к египетской столице. Дорога довольно однообразная — желтоватая равнина, чахлые кустики на безжизненной, сухой земле. Ни городов, ни деревень.

В Каире мы побыли всего три часа. Сперва нас привезли к массивному каменному зданию с куполом и арками. Это был национальный музей. В нем сто залов, и в них множество интереснейших вещей — древние статуи и статуэтки, вазы, чаши, орудия труда… Видели мы саркофаги, в которых хоронили древнеегипетских фараонов, мумию фараона Тутанхамона, его посмертную маску из чистого золота.

В одном из залов музея Ивен нас подвел к витрине, за стеклом которой стояла небольшая головка, сделанная из песчаника.

— Я буду счастлив, если моя дочь увидит эту головку, — сказал француз. — Перед вами Нефертити!

И рассказал историю этой царицы. В начале четырнадцатого века до нашей эры жил фараон Эхнатон, который горячо любил свою жену царицу Нефертити. Она была одной из выдающихся женщин Древнего Египта.

— Вы только присмотритесь к ней! — горячо говорил Ивен. — Сколько в ее облике обаяния! Скульптура эта прославлена во всем мире как олицетворение красоты женщины.

На царице был головной убор, низко надвинутый на лоб и плотно закрывающий уши. Нежный овал лица, удлиненные глаза, красиво очерченные губы. Лицо полно бесконечного очарования, в нем тонкость и одухотворенность женщины далекого прошлого.

— Как я счастлива, что увидела Нефертити! — прошептала Лена.

Из музея нас повезли по улицам города. Мы побывали на берегу широкого и величавого Нила, побродили по арабским кварталам города, где возвышаются старинные мечети, заглянули на базар, где продают всякие удивительные вещи, сделанные искусными руками каирских ремесленников: ковры, шали, подносы, расшитые бисером туфли, серьги из бирюзы…

Лена на ходу делала короткие зарисовки в альбоме — то контур мечети схватит, то несколькими движениями карандаша сделает зарисовку красавца араба в чалме или полицейского на перекрестке. Ивен был в восторге от ее рисунков, не раз заглядывал в ее альбом, восхищался: «Весь мир запечатлела!» Особонно ему нравились рисунки, сделанные в Дубровнике, Нигерии, Антарктиде, Кампучии.