– Есть у Пашки телефон?

– Он дома оставил.

Ира медленно сошла на землю. В принципе – ну и пусть. Ничего не произошло. Не сейчас она этот велосипед отдаст, а через два часа. Правда, будет уже поздно, и ходить темными дворами станет неуютно. Но она же придет к Щукину, он проводит.

Черт! Почему все на нее одну свалилось? Даже улица, еще недавно родная и привычная, стала замогильно-трагичной, полной враждебных шорохов, запахов, чужих желаний. Окликни ее сейчас кто-нибудь, и она рассыплется в прах от ужаса.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть.

– Где ты? – сухо поинтересовался Лешка. Он нашел номер ее сотового! Почти подвиг.

– Скоро буду.

А ведь еще месяц назад и внимания бы не обратила. Подумаешь, Щукин. Подождет! Но сейчас что-то болезненно сжималось в груди. Так хотелось, чтобы не ругали, чтобы любили.

– Какое скоро? Сейчас давай! Лисова, ты его продала, что ли?

– Здесь он. Я выйти на улицу пока не могу, – неловко соврала она.

– Вот и сиди на месте. Я сам приду.

Попала!

– Не надо. Велосипед будет у тебя через два часа.

– Что ты с ним делаешь?

Мучительно придумывалась новая отговорка. В голове как назло – ничего.

– Я его мою. Он испачкался. Вымою – привезу.

– Лисова, ты с дуба рухнула? Не надо ничего мыть!

Конечно, не надо! Сейчас она найдет Пашку!

Ира выбежала на улицу, посмотрела направо, налево. Вспомнила вчерашний день. Сделала несколько шагов наверх, к бульвару. Вдруг все показалось бессмысленным. Что она ищет? Пашка может мотаться дворами. Он может уехать на другой конец города. Они непременно разминутся. А если он рядом, значит, сейчас и появится.

Она медленно вернулась к дому, постояла около столба, подпирающего козырек подъезда. Сама не заметила, как села на корточки, опустив голову на руки.

Телефон недовольно заворчал – подол куртки замялся, сдавив карман.

– Лисова, знаешь, кто ты?

– Хорошо, это будет третье желание – подожди немного.

– Дура!

Щукин пришел через десять минут. Очень хотелось поговорить с ним о любви. Спросить – как это происходит у парней. Они чувствуют то же самое? У них так же какой-то зверек поселяется в животе и недовольно точит коготки, отчего весь мир вокруг вдруг становится болезненным, а каждое движение через силу.

Но говорить она об этом не стала. Лешка сухо поинтересовался, что произошло. Ира, испуганно морщась, рассказала, что велосипед взяли и обещали вернуть. Щукин качал головой. Вид у него был такой, словно он собирался кого-то убить.

Ждать им пришлось час. Пашка был перемазан в грязи. Цепь у велосипеда сорвана. Странно, что этот ребенок вообще дотащил машину до дома. Мог и бросить.

Щукин молча забрал велосипед и ушел. Ира попыталась представить – как это, провалиться сквозь землю? Сначала будет асфальт, потом немного мокрой земли, дальше пойдет песок, за ним какая-нибудь прочная порода, гранит или что-то подобное, а потом камни-камни-камни. И где-то там, между камней, ее сдавит, скрутит, растолчет, как кофейные зерна в кофемолке.

Вот бы провалиться сквозь землю.

Записи на вырванных листочках:

«Она умерла. Тихо и незаметно. Вокруг еще шумели, обсуждали случившееся. Говорили, какая она плохая. Что давно уже могла бы повзрослеть и стать как все. Что ребяческие выходки до добра не доводят.

Слышать это было невыносимо. Сначала она просто лежала на кровати, отвернувшись к стенке, а значит, на левом боку. С шорохом сердце гнало кровь. Как всегда, орал телевизор. Как всегда, сестра с шарканьем тапочек тяжело ходила по коридору. Как всегда, как всегда…

А потом все исчезло. Ушли звуки, краски, запахи. Потому что она умерла. Тут же все принялись рыдать и заламывать руки. Тебя начинают любить только после смерти, говорить, что не понимали, были невнимательны, не хотели дарить свое время.

Ее душа, оторвавшись от уже ненужного тела, легко пролетела по периметру комнаты, смахнула паутину с угла, выскользнула в окно. Там по дороге бежала подруга. За ней торопился высокий парень. Да, все было так, как она и представляла: темные волнистые волосы, добрые карие глаза, выразительный овал лица, мягкий изгиб бровей – ОН.

Но поздно! Они придут. Подруга будет звонить, стучать в дверь, кричать, чтобы открыли, чтобы она могла войти и выполнить, наконец, обещание. Ее тело станут тормошить, звать вернуться. Но всего этого уже не будет. А будет холодный могильный холм, засыпанный покореженной опавшей листвой, тяжелый дубовый крест да нота так и не спетой песни».

После Ириного возвращения мать долго беседовала с ней о том, что приличная девушка должна приходить домой раньше девяти вечера и непременно предупреждать, куда идет. За Иру волновались. Отец мрачно хмурился. Впрочем, он всегда все делал мрачно.

– Где купалась? – поинтересовалась сестра. На этот вопрос можно было не отвечать.

Очередная бессонная ночь Иру доконала. Ей все снились какие-то гоблины и драконы, она от них отбивалась. И никто не приходил ее спасать. Или хотя бы помочь.

Поэтому на улицу Ира вышла пораньше и вместо школы повернула в противоположную сторону – к Кате.

– Ира? Заходи!

У Кати была потрясающе красивая мать. Вечно усталое лицо, отрешенность во взгляде и слабая улыбка – даже это не могло ее испортить. Катя себе взяла от матери только женственную линию плеча, талию, изящные ноги с маленькой стопой.

– А Катя?

– Она уже встает.

Катя опять носилась в своем халате, сверкая белыми ляжками.

– Ты чего это?

– У тебя телефон все время выключен.

– Городскую линию чинят, там мои соседи что-то нахимичили. А сотовый папочка отобрал. Эксперимент проводит, говорит, что с мобильными мы разучились слышать и понимать друг друга.

– Так давай восстановим симку и возьмем у кого-нибудь старую трубку.

– У кого?

У Кати был такой взгляд, что сразу было понятно – предлагать в кандидаты Никодима не хотелось.

– А ты чего вчера в школе не была? – Ира прошла через захламленную вещами большую комнату в Катину маленькую. Здесь тоже главенствовали вещи, они заполняли все пространство, так что человек казался инородным существом.

– Училась по учебникам. – Катя сбросила халат и потянулась за джинсами. Ира старательно отводила взгляд. И чего она к себе придиралась? Все-таки ее фигура лучше, тоньше и мускулистей.

Чтобы отвлечься, стала рассматривать тетрадки на столе.

– А я в клуб ездила!

– В какой клуб? – Катя не говорила. Она выдыхала слова, пробуя на себе легендарное «легкое дыхание» Оли Мещерской[2].

– В какой еще клуб я могу поехать? Не в спортивный же!

У кого-то из них двоих была явная проблема с головой. Причем процесс приобретал форму тяжелую и необратимую.

– Сама говорила, что мы пойдем Сашу смотреть. Ты не пришла. Что мне оставалось делать? Я поехала. У них там этих Саш, как ворон в зоопарке. Сказала бы хоть фамилию. А так я стояла, как дура, не могла объяснить, кто мне нужен. И тебя там почти не знают…

Зачем она оправдывается? Это же не она виновата, что весь день Катин телефон был недоступен. Не она все затеяла. Вчера ее вынудили поехать, да еще велосипед у Щукина заставили взять.

– Ты ходила на Хавченко? – Катя вынырнула в воротнике блузки.

– Его там нет!

В Катиных глазах можно было утонуть. Они стали огромными и увеличивались все больше. Ира сначала нехотя, потом увлекаясь рассказывала про не того Сашу, про велосипед и как ей было холодно.

– Конечно, его там нет! – недослушала ее Катя, отпихнула от стола и стала кидать тетрадки в рюкзак. – Он уехал. Три дня назад. В Свердловск. – Замотала руками, как будто подавилась воздухом. – То есть Екатеринбург. Там в каникулы игра будет проходить, они площадку готовят.