Девушка-секретарь указывает Лукреции в сторону приемной, где уже полно посетителей. Все они нервничают так, словно сидят под дверью дантиста, известного своей жестокостью.

Все молча смотрят в пол, устланный толстым красным ковром. Девушка полирует ногти. Молодой человек учит наизусть какой-то текст. Мужчина постарше читает старый бульварный журнал с фотографией королевской четы на обложке. Стены увешаны афишами Дария и других, менее известных артистов.

Дверь открывается, в приемную вываливается взъерошенный человек. Вслед ему несется громкий голос:

– И больше не возвращайтесь! Я не могу терять время на юмор… двухтысячного года!

Человек, понурившись, уходит. В дверь заходит следующий… И тут же вылетает обратно.

– С вами свяжутся! Спасибо! Следующий! – кричит тот же голос.

Только что выставленный кандидат делает жест, означающий: «Желаю удачи».

Наконец подходит очередь Лукреции.

Она входит в кабинет, увешанный большими фотографиями, на которых Стефан Крауц изображен со знаменитостями из мира музыки, кино и политики. Он пожимает им руки или похлопывает их по плечу.

Голова Крауца имеет несколько удлиненную форму, уши слегка оттопырены. Продюсер одет в черный кожаный пиджак и фирменные джинсы. Он сидит в глубоком кресле, обтянутом кожей зебры, его пальцы порхают над клавиатурой ноутбука. Из-под стола торчат ноги в ковбойских сапогах.

Она ждет. Сначала ей кажется, что Крауц составляет расписание деловых встреч, но вскоре она понимает, что он переписывается в социальной сети Интернета с несколькими людьми одновременно. Наконец, не глядя на нее, он произносит:

– Ну, давайте насмешите меня.

И, даже не поздоровавшись, машинально переворачивает песочные часы.

– У вас три минуты.

Лукреция молчит. Крауц наконец поднимает на нее глаза.

– Мадемуазель, вы теряете время.

Песок сыплется вниз. Когда последняя песчинка падает на дно, Крауц поворачивается к ноутбуку.

– Вы упустили свой шанс.

Он нажимает на кнопку интерфона и говорит:

– Карин, сколько раз повторять! Не пускайте ко мне кого попало. Я зря трачу время. Следующий!

Но Лукреция не поднимается со стула.

– Благодарю вас, мадемуазель. Вам позвонят, если вами кто-нибудь заинтересуется.

В конце концов, молчаливая, как рыба, зеленоглазая красотка в китайском наряде может подойти для авторского кино…

– Я пришла не за тем, чтобы вас смешить, – произносит наконец Лукреция.

Крауц утомленно потирает рукой лоб.

– Вы актриса?

– Нет.

– Разумеется. Вы не похожи на истеричку. Дайте догадаюсь… Вы фининспектор? У меня уже было две финансовых проверки с начала года… сколько можно?!

– Нет.

Кто-то уже заглядывает в дверь, чтобы занять место Лукреции.

– Кто вас звал? Вы же видите, мы еще не закончили!

Незваный гость, кажется, только рад отложить экзамен.

Он извиняется и осторожно прикрывает за собой дверь.

– Ладно, продолжим играть в загадки. Не юморист, не актриса, не фининспектор. Если вы дочь одной из моих любовниц, знайте – шантаж со мной не пройдет. Я признаю вас наследницей только после положительного анализа ДНК в том медицинском центре, который выберу я сам.

– Нет.

– Вы страховой агент? Кухни, балконы?

– Нет.

Крауц щелкает подтяжками.

– Сдаюсь.

Она протягивает ему визитную карточку.

– Лукреция Немрод. Журналистка. Работаю в «Современном обозревателе».

– Надеюсь, вы не собираетесь говорить со мной про Дария.

Крауц хмурится. Лукреция быстро перебирает ключи.

Какой подойдет к этой двери?

Ключ эгоцентризма. Как все люди, использующие чужой талант, он мечтает о признании его собственных способностей.

— Все интересуются Дарием, но никто не знает, что без вас Дария бы не было. Мы хотим написать большую статью о «настоящем создателе феномена Дария».

Лукреция волнуется – не перегнула ли она палку? Крауц наклоняется к интерфону и говорит:

– Карин? Пять минут ни с кем меня не соединяй и никого ко мне не пускай.

Потом он оборачивается к молодой журналистке.

– Обязательное условие: я должен прочесть статью перед тем, как она выйдет. Можете задать пять вопросов.

– Почему только пять?

– Просто так. Теперь вопросов осталось четыре.

Лукреция не дает сбить себя с толку.

– Тадеуш Возняк рассказал, что вы судились с Дарием, когда он захотел получить права на свои первые альбомы. Это правда?

– Да. Три вопроса.

– Вы должны были вот-вот проиграть процесс, поскольку «моральные права артиста на его произведения» во Франции неотчуждаемы. Последнее заседание должно было состояться на следующей неделе. Теперь Дарий умер, и права на его альбомы останутся у вас. Это так?

– Да. Два вопроса. Скажите, вы точно собираетесь написать обо мне хвалебную статью?

– Другими словами, смерть Дария за несколько дней до вынесения судом окончательного решения вам очень выгодна. Это просто невероятная удача. Исчезновение Дария не только спасает вас, но и приносит вам состояние. Вы возвращаете себе его первые альбомы, которые публика просто обожает. Выпускаете сборник хитов. Устраиваете концерт памяти Дария в «Олимпии». Да еще вам принадлежат все права на распространение видеозаписей выступления Дария. Вы вытянули счастливый билет в тот самый миг, когда должны были все потерять. Это так?

– Да. Один вопрос.

– Это вы убили Дария?

– Нет.

Продюсер широко улыбается.

– Время вышло. Спасибо и до свидания, мадемуазель. И обязательно пришлите мне статью перед публикацией, иначе будете иметь дело с моим адвокатом. Он сидит на проценте и очень заинтересован в успехе любого процесса. Кроме того, у него есть свои причины ненавидеть прессу.

Лукреция пристально смотрит на него и идет ва-банк.

– Я думаю, вы лжете. Циклопа убили вы.

Стефан Крауц рассматривает набор брелоков для ключей: это резиновые фигурки с кнопкой в животе. Он выбирает одного человечка и нажимает ему на живот. Из микрофона, вмонтированного в фигурку, раздается хохот.

– Знаете, что это такое? «Машинки для смеха». Когда мне не хочется смеяться самому, я включаю такую игрушку. Очень полезная вещь. Я не утомляю мышцы лица и предотвращаю появление морщин. Вы мне нравитесь, дарю вам одну. Выбирайте. Вот, например, «грубый смех крестьянина».

Продюсер берет брелок, нажимает, слышится утробный хохот.

– Это не ответ, господин Крауц.

Он кладет брелок на стол и пожимает плечами.

– Тогда, может быть, эта, – говорит он, выбирая фигурку в виде полуобнаженной девушки. – «Смех смущенной юной девственницы».

Он нажимает на брелок, раздается пронзительный смех, прерываемый икотой, которая постепенно переходит в звуки, сопровождающие оргазм.

– Дарю. Не благодарите меня. Это рекламная продукция, их делают в Китае.

Лукреция действительно замечает на фигурке надпись «Не для продажи». Она принимает странный подарок.

– Так каков же ваш ответ? – спрашивает невозмутимо она.

– Ваши обвинения настолько смешны, что ответить на них можно лишь механическим смехом. Вы думаете, что я прошел сквозь стену или по тайному ходу проник в гримерку Дария и задушил его, а телохранитель тем временем спокойно стоял у двери?

Крауц нажимает на брелок с надписью «Смех старого маньяка». Он перестает улыбаться.

– Видите ли, мадемуазель, ссориться – это непрофессионально. В нашей среде все течет, все изменяется, вчерашние друзья становятся врагами, а послезавтра снова друзьями. Мы затеваем процессы, деремся, угрожаем, кричим, а потом миримся. Шоу-бизнес – это большая, шумная и, несмотря ни на что, дружная семья, что бы там ни думали люди со стороны. Бродячие актеры, шуты, ремесленники развлечений. Мы нужны обществу так же, как и врачи. Да что я говорю! Мы важнее врачей. Мы нужны для того, чтобы люди могли выносить своих начальников, подчиненных, жен, детей, любовниц, мужей, налоги и болезни.