Вышла Луиза в своем черном платье, стараясь не обращать на себя внимания. Она достала рукоделие и занялась шитьем, изредка, когда знала, что на нее никто не смотрит, поднимая на Тома свои острые черные глаза.
Все начали ощущать легкое затруднение в разговоре, которое часто следует за первым всеобщим возбуждением при появлении нового гостя, когда с реки донеслись вдруг отчаянные крики.
И хозяева, и гость побежали вниз по дорожке. Раздался крик:
— Человек тонет!
На берегу уже собралась группа людей. Луиза была впереди всех. Она всегда оживлялась, когда случалось несчастье. Ее хроническая неврастения находила разрядку в атмосфере беды.
Несчастный случай произошел немного поодаль, у моста, Тереза Морель оставила Элизу на попечение Люси и побежала туда вместе с Луизой. Тома и Шарлотта спокойно пошли вслед на ними.
Неожиданно они остановились: оказалось у Шарлотты отломился каблук на туфле.
— Подойди сюда, — сказал Тома, — я посмотрю, можно ли прибить.
Они отошли поближе к воде, где росли деревья, и Шарлотта опустилась на траву. Тома поставил каблук на место, прочно прибив его камнем. Она снова надела туфлю, но они по-прежнему сидели, охваченные внезапным нежеланием идти дальше.
Они были наполовину скрыты листьями. Их спутники ушли к самому причалу, где кучка людей суетилась возле утопленника.
— О, мой Бог, — сказала Шарлотта, — ты видел его ноги?
— Не надо было смотреть.
Он притянул Шарлотту к себе, поглаживая ее волосы, и она уткнулась лицом в его куртку. Было очень жарко, воздух был напоен запахом воды и ила. У ног, шелестя галькой, несла свои воды река, и несколько рыбачьих лодок проплывали мимо, влекомые легким ветром, равнодушные к тому, что происходит на берегу.
Трагедия у причала была так некстати в этот чудесный день с его теплыми ароматами, с ветвями нежной зелени и маленькими лодками, плывущими по реке.
Шарлотта подняла голову. На ярком свете стали видны веснушки у нее на носу, в ее глазах стояли слезы.
— Ты плачешь? Не надо плакать.
Она несколько раз всхлипнула и почувствовала облегчение от плача.
— Этот бедняга…
Тома поцеловал ее шею и маленькие завитки волос на теплой коже. Она была подавлена увиденным и к его поцелую осталась равнодушной.
— Ты недовольна тем, что я приехал? — спросил он.
— Нет, уже нет.
Она растянулась на траве. Солнечный свет придавал листве узор леопардовой шкуры. Тома сидел рядом с ней, глядя своими синими глазами в ее глаза.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Он завороженно смотрел на нее.
— Я люблю тебя, — повторил он.
Шарлотта оглянулась. Он сидел, подобрав под себя ноги, и его пустой рукав падал, как свинцовый отвес. Кудрявая голова делала его похожим на античного воина.
— Посмотри на меня, — сказал он, когда она отвернулась.
Их глаза встретились. Они были одни, отгороженные от мира рекой и почти непроницаемой зеленью, на залитой солнцем крошечной лужайке. И он и она ощущали растущую неловкость.
Шарлотта внезапно сделала ленивое кошачье движение, расправляя тело и разглаживая траву. Тома быстро положил руку ей на плечо.
— Нет, не здесь, — попросила она.
Она попыталась встать, но он быстро схватил ее и прижал к себе.
— Нет, Тома. Здесь же кругом люди. Они могут увидеть нас. И тот бедняга…
Но его губы уже прижались к ее губам, мягко поддразнивая ее, их ноги заскользили по влажной траве, и они упали на траву. Ловким движением ноги Тома оттолкнулся от кочки, и оба они покатились вниз. Кончилось тем, что они лежали рядом среди камышей и серого речного ила, и над их головами бесшумно летали стрекозы.
Он поцеловал ее долгим поцелуем, не обращая внимания на журчащую под их головами воду, и не разрешал ей подняться из их укрытия до тех пор, пока случайно забредшие сюда люди не прошли мимо них по тропинке. Шарлотта отряхнулась, проводя руками по своему платью, как будто только для того, чтобы стряхнуть колючки репейника, а Тома тем временем выбирал травинки из ее волос. Она побежала с пылающим лицом и растрепанными волосами к остальным. Некоторое время Тома наблюдал смеющимися глазами, как она бежала к своей семье, изображая оскорбленную добродетель.
Вечером он отправился на поезд, но не раньше, чем получил приглашение от мадам Морель приехать в следующее воскресенье, и вообще в любое воскресенье, какое ему захочется провести с ними.
Так что в следующее воскресенье утренний поезд вез его вместе с Шарлоттой за город. От станции им пришлось ехать в старом дилижансе, который когда-то ездил до самого Парижа, а теперь использовался только для местных нужд. Они оказались зажатыми между едущей на пикник парижской семьей, вцепившейся в огромные корзины, и возвращающимися с городских рынков фермерами, нарядившимися в черные воскресные костюмы.
Все время путешествия Шарлотта была сильно прижата к Тома, но ему как-то удалось не выдавать себя. Их глаза сияли, когда они сталкивались и расходились при покачивании древнего экипажа. Тома держал руку на ее талии, чтобы она не падала на обширную грудь крупной женщины, из-под складок юбки которой виднелась внушавшая жалость утка со связанными лапками.
Доехав до нужного места, они направились по дорожке, ведущей к маленькому деревянному мостику. Пройдя по нему, они оказались на противоположном берегу реки, где и стоял дом Морелей. От реки поднималась легкая дымка испарений, придававшая пейзажу нежные оттенки акварели.
Мадам Морель поспешила их встретить, бурно выражая удовольствие от вторичного визита Тома. Вышла Люси; она посуетилась вокруг и снова исчезла; затем поковыляла им навстречу маленькая Элиза в порванном платье и с испачканным лицом. Шарлотта крепко прижала ребенка к себе, шепча ласковые слова. Тщательно рассчитав свое появление, на середине лестницы появилась Луиза; в своем черном платье она выглядела, как испанская монахиня.
— Вдова выглядит не слишком плохо, — пробормотал Тома в спину Шарлотте.
В ответ она шлепнула его по руке. Вместе они вышли на веранду, где их ожидали прохладительные напитки. Мадам Морель начала обсуждать предстоявший завтрак. Она спросила Тома, любит ли он курятину, и извинилась, что не может подать к столу ничего, кроме дичи, так как мясник забивает скот раз в неделю, а в такую жару мясо нельзя хранить дольше одного или двух дней.
Завтрак прошел именно так, как и ожидала Шарлотта. Тома взял на себя основное бремя беседы; его пассажи прерывались лишь взрывами смеха мадам Морель. Луиза, так хорошо справлявшаяся с ролью вдовы, перенесшей тяжелый удар, чопорно улыбалась и рассматривала то Тома, с явным подозрением, то Шарлотту, не скрывая неприязни. Она подозревала, что между ними что-то есть, и, поскольку не выносила вида влюбленных людей, вскоре попросила разрешения удалиться на отдых. Шарлотта знала, что сестра едва дождалась возможности уйти, чтобы, оставшись одной, освободиться от тисков корсета.
Затем Элиза не захотела идти спать. Четверть часа ее умоляла Люси, а мадам Морель вовсе потеряла терпение, уговаривая ее. Неугомонная малышка бегала вокруг плетеного кресла, пока не шлепнулась на каменный пол террасы.
— Иди сюда, — сказал Тома. — У меня кое-что есть для тебя.
Из кусочка хлеба он сделал смешного маленького человечка с растопыренными ручками и ножками. Девочка подползла к нему, и он поднял ее к себе на колени.
— Он тебе нравится? Я дам его тебе. Смотри, давай сделаем ему глазки! — Он наколол вилкой дырочки, и Элиза залилась смехом, ерзая от удовольствия по его колену. Она была привлекательна, как котенок, и очень похожа на Шарлотту, хотя лицо у нее было более круглым и смешливым. У девочки был милый маленький носик и пухлый рот, который, казалось, был всегда открыт в смехе. Только ее каштановые волнистые волосы напоминали Этьена.
Тома мгновенно привязался к ребенку. Конечно, отчасти из-за того, что она была похожа на Шарлотту, но еще и потому, что это была уже индивидуальность, с более развитым, чем обычно бывает в этом возрасте, чувством юмора. Ему нравились ее круглое личико с ямочками и красивые золотисто-карие глаза, в которых проказливо поблескивало лукавство. Ему нравилось пухленькое маленькое тельце, мягкое, как у пушистого зверька.
