Основная масса пленных пришлась на самые тяжелые военные годы — 41-й и 42-й. От западных границ Советского Союза отступала кадровая, обученная армия, которая могла и оказывала врагу ожесточенное сопротивление. А три миллиона солдат оказалось в плену!? По определению Филатова, это предатели и перебежчики. Но так ли это? Может быть, стоит посмотреть на эти миллионы другими более объективными глазами? Глазами, складывающихся в ходе войны обстоятельств, их было много и нужно помнить о них.

Это и внезапность нападения, приведшая к потере громадных территорий, техники, продовольствия, обученных кадровых солдат и командиров, репрессированный до начала войны генералитет; это и головотяпство тех, кто пришел неподготовленным на их место и много еще «этих» и т. д. и т. п. Но проще всего рассматривать пленного с высоты полковничьих погон, снимая ответственность за неудачи с командования и возлагая их на пленных, как явных предателей и перебежчиков, не задумываясь о том, что война это лотерея, и жизнь каждого зависит от билета, который достался от судьбы. Безысходность обстановки часто приводила к «котлам» и к миллионам «предателей», не сумевших выбраться из окружения.

Думаю, что честный человек, прошедший через войну, солдат он или маршал, не бросил бы таких слов о предательстве.

Взять ту же ситуацию Харьковского окружения. Оно — не из-за предательства солдат, участвовавших в операции по освобождению города, а вследствие недооценки силы немецких войск.

А в предатели были записаны те, кто исполнял волю командования. И это тоже запомнилось на всю жизнь. Ведь дальнейшая судьба оказавшихся в плену и миновавших его была разной, а оценка пленных Сталиным так и осталась незыблемой.

Когда мне пришлось держать ответ за случившееся и дать плену свое объективное определение с позиций солдатской чести, я не назвал случившееся предательством, поскольку сам факт плена относил к явлениям возможным, где воля и мужество помогают человеку защитить себя, избежать плена.

Задаю в связи с этим вопрос: «Хватило бы у меня смелости, мужества, решительности, имея в руках оружие, поступить так, как поступил на глазах у всех майор, стрелявший в немцев?»

Я не могу сказать абсолютное «Да», так как считаю, что для этого нужно было прожить жизнью майора. А разве в подобной ситуации совершил бы каждый такой поступок? Поэтому и остался он в памяти на всю жизнь!

Объективные факторы нельзя сбрасывать при оценке поступков человека, так же как и природные качества его.

Могут ли, к примеру, одинаково поступить при какой-то критической ситуации два неодинаково сформировавшихся человека? Можно ли одним аршином измерить поступки людей, выросших в разных условиях? Да и можно ли героизм и подвиг требовать от каждого, кто оказывается в экстремальных условиях?

По советским представлениям и законам человек в таких условиях должен действовать только по высшим критериям героизма, забывая о том, что каждый человек индивидуален по природе и может поступать только так, как было задумано ею для него одного. Это все равно, что из зайца сотворить волка.

А мы всегда на все подобные вопросы отвечали утвердительно.

Майор, покончивший с собой, кроме того, что прошел трудную школу военной выучки и воспитания, был еще и бесстрашным по своей природе человеком.

Мне пришлось в плену видеть много людей и в самых разных воинских званиях. Одни оказывались в плену из-за критических обстоятельств (ранения, контузии), другие — по непредвиденным ситуациям, третьи — по слабости воли и духа. Были и перебежчики и предатели, имевшие на немцев шкурнические виды и интересы, — да, такие тоже были.

Полковнику В. Филатову, который в военнопленных видит только предателей и изменников Родины, хочется сказать словами житейски мудрого писания: «не суди, да не судим будешь».

Жизненные ситуации настолько многообразны и непредсказуемы, что стричь всех под одну гребенку безнравственно, и если Вас, товарищ Филатов, эта горькая чаша миновала, — то благодарите судьбу! Если Вы, товарищ Филатов, такой же мужественный человек, как тот безвестный майор, то Вас могла бы постигнуть и такая же участь, но если же Вы из другой категории, что тоже возможно, то Вы бы разделили судьбу миллионов военнопленных, чей каждый день жизни был великим испытанием.

Участь пленных во все времена была тяжелой и только где-то в первую империалистическую войну, после создания Международного Красного Креста, положение военнопленных как-то улучшилось, узаконилась переписка с пленными. Россия была членом этой всемирной организации и имела на своей территории Русское общество Красного Креста.

В Первую мировую войну в плену оказалось 2.7 миллионов наших солдат. Конечно, все было другое — и время, и противник, и ход военных действий.

Отношение царского правительства к пленным было сочувствующим, милосердным. В мае 1918 года Ленин подписал Постановление СНК, касавшееся общества Красного Креста, где говорилось: «Главная задача Русского Красного Креста есть помощь военнопленным». В подписанной Лениным листовке «Товарищам, томящемся в плену» он вспоминает добрым словом и солдат, возвратившихся из японского плена.

В 1918 году 5-й Всероссийский съезд Советов послал военнопленным обращение: «…съезд шлет горячий привет нашим пленным, томящимся на чужбине, и с нетерпением ждет возвращения братьев-солдат. …Советская власть обязана и при самых трудных условиях сделать все возможное для обеспечения братьев-военнопленных… Съезд постановляет послать двадцать пять миллионов рублей для организации на месте специальной помощи нашим братьям».

В гражданскую войну Красная армия следовала духу этого обращения. Красноармейцы, захваченные белыми в плен, после освобождения или побега, тут же без всяких сложностей снова становились в строй. Таким было ленинское понимание превратностей войны и солдатской чести.

А теперь вспомним, что ожидало наших пленных по возвращению на Родину!

Но почему? Да потому, что никому из руководителей государства, военных ведомств и армии, отвечающих за ход военных действий, не пришла в голову мысль о личной причастности к неудачам на фронте и своей ответственности — «у сильного всегда бессильный виноват». Так появились «предатели» и «изменники»!

Я спрашивал себя: должны ли иметь обязательства в отношении друг друга государство и его граждане? Как соизмеряются их права и обязанности?

По логике, их взаимоотношения взаимозависимы. Ведь, если в тяжелую минуту сознание гражданского долга вызывает патриотический порыв оказать помощь Отечеству и, не жалея жизни, встать на его защиту, то и государство в такой час должно нести ответственность за судьбу своих граждан.

Так понимал свой долг и я, когда война стала действительностью, написал по доброй воле заявление: «Отечество в опасности, прошу отправить меня в действующую армию».

Это был порыв миллионов и поэтому своего поступка я не выделяю.

В растерянности и хаосе первых месяцев войны государство могло упустить из поля зрения, забыть о своем долге перед гражданами, так как было не до того, — над страной нависла смертельная опасность.

Ну, а потом…?

А дальше неразбериха продолжалась и, попавшие в беду советские граждане, не только не почувствовали протянутую для помощи руку, но узнали о жестокой несправедливости своего руководства, обвинившего их в измене.

Людские резервы срочно двигались на Запад со всех концов, нигде не задерживаясь. После учебных и запасных частей, не обученными как следует, и не готовыми для войны, новобранцы попадали на фронт и своими телами закрывали прорванные врагом бреши.

В эшелонах солдаты не имели винтовок и боеприпасов, а по приезде на передовую, кто получал оружие, а кто и оставался с голыми руками. И разве не долг Государства — обеспечить солдат всем необходимым для ратных дел?

Ответьте же теперь, почему так плохо встретила отчизна сыновей своих на пороге тяжелейшей войны и разве не поэтому с Востока на Запад шли измученные и обиженные судьбой люди? Несмотря на все оптимистические заверения и патриотический ажиотаж определенных кругов — страна оказалась не готовой к войне. Вот где нужно было искать «предателей» и «изменников»!