Там, где светские власти оказывались неспособными отыскать и должным образом покарать преступника, вмешивались высшие силы. Средневековые хроники всегда полны историй о божественной каре за человеческие прегрешения. Люди собственным аморальным поведением, упорством в грехе и апатией обрекали себя на войны, голод, мор и всяческие бедствия. Чаще всего божья кара обрушивалась на тех, кто каким-то образом осквернил церковь и совершил богохульство. Так, аббат Сугерий [5] с 1119 г. повествует о судьбе некоего Ангеррана де Шомона, разорившего ряд земель, принадлежащих Собору Богоматери в Руанской епархии в Нормандии. После свершения этих злодеяний Ангеррана поразила серьезная болезнь. Долгое время он мучился от « тяжких непрестанных болей во всем теле, которых, безусловно, заслуживал, но не в силах был вынести; он умер, слишком поздно осознав, что же было нужно Царице Небесной». Иногда божье вмешательство было мгновенным. В англо-нормандских источниках сообщается о воре-карманнике, застигнутом на месте преступления Святым Экгвином, который схватил вора за руку, когда тот собирался вытащить кошелек, а потом сделал так, что эта рука усохла. Вполне заслуживающий доверия Роджер Вендоверский поведал поучительную историю о прачке, стиравшей по воскресеньям; за этот проступок Бог напустил на нее маленьких черных поросят, которые высосали у женщины всю кровь. Общество ожидало, что нарушителю справедливо воздастся по заслугам, будь то в миру или на небесах.
Свитки из маноров средневековой Англии свидетельствуют о том, что гибель во время резни была намного более частым явлением, чем в результате роковой случайности. Приверженцы жестоких преступлений предстают во всех ипостасях, от обычно покорных подкаблучников до униженных женщин, и от подвыпивших задир до благовоспитанных молодых людей. Убийцами в большинстве своем оказывались молодые мужчины или юноши, у них часто имелись сообщники. Их жертвами, как правило, становились лица мужского пола; при этом как злоумышленник, так и жертва происходили как правило из бедняков. И если сейчас ситуация в этом смысле выглядит аналогично, то закон, предусматривающий наказание за такие преступления, сильно изменился. Хотя объем данной книги этого и не предусматривает, необходимо обратить внимание на юридические аспекты преступного насилия, поскольку это многое объясняет в подходах и реакции на проблему жестокости в средневековом обществе.
Статистика преступлений достаточно проблематична и для нашей высокотехнологичной и бюрократической эпохи, а представить средневековый уровень преступлений еще более затруднительно. Согласно летописям XIII века, на каждые два десятка деревень совершалось как минимум одно убийство в год. Выше упоминалось, что инвентарь любых видов (особенно, ножи) всегда находился у крестьянина под рукой, а недостаток или полное отсутствие познаний в области медицины зачастую приводили к тому, что даже незначительная рана становилась потенциально опасной для жизни. Естественно, были распространены и такие жестокости, как изнасилование и поджог. Поджог считался злостным деянием, особенно в странах, где основными строительными материалами были лес и солома. Тридцать пять человек, осужденных за пожар в Норидже в 1270-х гг., приговорили к повешению, а их трупы сожгли, и такая же участь постигла поджигателя из Карлайла в 1292 году. В монографии Джона Хадсона, посвященной формированию общего права в англо-нормандской и анжуйской Англии, отмечается, что большинство мелких нарушений и споров не находило отражения в письменных источниках. Однако автор показывает, как некоторые такие случаи выливаются в довольно громкие дела. Мать Хью де Моревилля (одного из убийц Томаса Беккета) не смогла, несмотря на все свои усилия, добиться расположения одного юноши. Взбешенная отказом, она исхитрилась устроить ситуацию, в которой этот молодой человек якобы собирался напасть с мечом на ее супруга, и публично обвинила его. Обвинение сочли обоснованным, и осужденного сварили заживо в кипятке. (Сварение заживо — излюбленный французский метод казни, был более распространен на Нормандских островах, нежели на островной части Англии). Злые намерения в отношении соседей позднее широко использовались в практике инквизиторских судов.
Общины были обязаны принимать меры по соблюдению закона в ближайших окрестностях и привлекать преступников к ответственности. Основанием для назначения наказаний служило также и мнение большинства. Вильгельм Завоеватель ввел штраф на убийство: если обнаруживалось неопознанное тело, то подразумевалось, что это труп француза; до тех пор пока окрестные деревни не докажут обратное, им присуждалось денежное наказание, порой весьма для них обременительное. Порядок поддерживался через систему круговой поруки и взимание церковной десятины (когда группы из десяти вольных несли коллективную ответственность за уплату налогов), давление со стороны членов общины и карательные меры. Учинить суд и привести в исполнение приговор можно было только при поимке подозреваемого. Бегство после совершения злодеяния было вполне естественным явлением, особенно с учетом того, что наказание, как правило, ожидалось очень суровое. Те, кому удавалось избежать наказания, объявлялись вне закона и при последующей поимке и установлении личности подлежали немедленной казни.
Для тех немногочисленных случаев злодеяний, которые доходили до суда, обычно назначались ордалии, или «божий суд», и судебные поединки. В ордалии для выяснения истины применялись кипяток или раскаленное железо. Ордалия являлась традиционным испытанием для женщин, в то время как мужчины, уверенные в своей доблести и силе, предпочитали доказывать правоту в судебном поединке.
И ордалия, и поединок полагались на божью волю; оба испытания в процессе выявления справедливости содержали в себе элементы жестокости. Испытание водой давало разумные шансы на успех: его выдерживало до шестидесяти процентов подозреваемых. Вода — благословенная среда и ведет к очищению. Если подозреваемые опускались ниже поверхности, то это означало, что он или она приняты чистой водой и, следовательно, невинны; если же подозреваемый всплывал, то, значит, вода отвергла его, и поэтому он считался виновным. Подобный способ погружения известен нашим современникам по средневековым картинам с эпизодами так называемой «охоты на ведьм». Шансы на выживание в пытке водой могли значительно вырасти, если подвергающиеся такому испытанию делали непроизвольный выдох перед погружением. Раскаленное железо тоже оставляло немало шансов. Обвиняемого заставляли пройти некоторое расстояние с раскаленным железом в руках; после этого раненые руки перевязывали на три дня. После снятия повязки руки внимательно осматривали. Если заживание проходило чисто и быстро, то подозреваемый считался невиновным; если раны не затягивались и была замечена инфекция, то вина считалась доказанной. В 1170-е гг. ответчик по имени Айлвард потребовал себе либо судебного поединка, либо пытки огнем, однако ему предложили только испытание водой. Ордалии он не выдержал, и на глазах у огромной толпы был публично изуродован: ему выкололи глаза и оскопили. К этому времени ордалия получила еще более широкое распространение, причем приоритетной стала пытка водой, поскольку она давала быстрый результат. Судебные реформы Генриха II, изложенные в Кларендонской ассизе 1166 года, предусматривали отрубание ноги и правой руки тем, кто не выдержал испытания.
Судебный поединок в Англии ввели нормандцы. Он был более распространен, чем испытание водой, поскольку последнее обычно применялось к людям низкого сословия. Обычным оружием поединка была деревянная дубина. В юридическом трактате XIII в. « О законах и обычаях Англии», приписываемом Генри Брактону, сообщается, что для судебного поединка предусматривался целый набор колюще-режущего оружия. Оружие не обязательно было смертельным, поскольку смерть во время поединка позволяла незадачливому дуэлянту избежать положенного наказания. В конце XII в. ризничий Кентерберийского кафедрального собора наблюдал за поединком двух крестьян, обвиненных в воровстве; побежденного в поединке он велел повесить. Использование наемников в поединках строго ограничивалось и чаще всего встречалось в клерикальных спорах между священниками, которым, на их счастье, запрещалось проливать кровь.
