Она открыла дверь, как только он подошел к ступенькам. У нее было десять, от силы двадцать секунд, чтобы подготовиться, собственно, вовсе не было времени на это. Видимо, она купалась или плавала, и ее волосы лежали на спине длинными мокрыми прядями. На ней был купальник на бретелях и канга, теперь другого цвета. Она не притворялась, не пыталась показать, что его приход — дело обычное. Она просто смотрела на него. Стоя к нему лицом и находясь где- то на краю света.

Томас поздоровался.

Ее лицо было непроницаемым, глаза внимательно смотрели в его глаза.

— Здравствуй, Томас, — вымолвила она.

На пороге, на свету, он видел ее более отчетливо, чем в полумраке рынка. Ее лицо было чисто вымыто, безо всякой косметики, на носу — брызги веснушек. Возле глаз — морщинки от солнца и крошечные «запятые» в уголках рта. Полные и бледные губы — и никаких признаков улыбки.

— Желание поговорить с тобой победило. — Томас отказался от надуманных «был неподалеку» и «почему бы не заехать»: рискованно, ведь он еще не знал, находится ли внутри мужчина по имени Питер. — Хотя и сомнений особых не было.

Она посторонилась, давая ему войти. Это была небольшая комната с двумя окнами, открытыми настежь. Возле одного из них уютно расположился стол с двумя стульями. Кресла, реликвии сороковых годов (Томас представил истерзанную войной Британию, бакелитовый радиоприемник между ними), разместились у другого окна. Вдоль одной из стен стоял низкий книжный шкаф. Под ногами — старый персидский ковер. Единственная лампа.

На столе стояли цветы, один из стульев аккуратно обернут китенге. За небольшой столовой была кухня, задняя дверь открыта. На крючке висела корзина из сизали, на полу у стены стояла скульптура маконде [35].

Вода с волос стекала ей на лопатки и паркетный пол. На запястье у нее был тонкий браслет из слонового волоса.

В руке она держала янтарные серьги, которые сейчас вставляла в уши.

— Ты приехал из Найроби? — спросила она.

— Я был в Лимуру.

Она молчала.

— Мне нужно было увидеть тебя.

Никаких видимых признаков присутствия мужчины, хотя всех предметов было по два.

— Твое появление на рынке стало для меня шоком, — сказал он. — У меня было такое ощущение, будто я вижу призрак.

— Ты не веришь в призраки.

— Пробыв в этой стране год, я, кажется, уже во все могу поверить.

Они стояли на расстоянии не более фута, глядя друг на друга. Он чувствовал запах ее мыла или шампуня.

— У тебя дрожали руки, — самоуверенно заявил он и увидел, что это утверждение застало ее врасплох. Она на шаг отступила от него.

— Просто шок мало что значит сам по себе, — ответила она, не желая верить его словам. — Наши отношения закончились так внезапно, что с тобой всегда будет ассоциироваться какой-то шок, независимо от обстоятельств.

Адекватная оборона. Они прошли дальше в комнату. На книжном шкафу стояла фотография, и Томас украдкой посмотрел на нее. Он узнал двоюродных братьев и сестер Линды, вместе с которыми она выросла: Эйлин, Майкл, Томми, Джек и все остальные. Групповая семейная фотография. И еще одно фото, на котором Линда была с каким-то мужчиной. «Должно быть, это Питер», — подумал Томас. Все-таки не ученый и не анемичный, а высокий, темноволосый, по-мальчишески симпатичный. Улыбается. Рука по-хозяйски обнимает стройную талию Линды. Ее улыбка — не такая задорная и радостная. Увидев это, он непонятно почему воспрянул духом.

— Можно предложить тебе чего-нибудь выпить?

— Вода будет в самый раз.

За окнами птицы по-воскресному радостно пели в ансамбле. Они сообщали и о приближении грозы, которая уже затемнила кухонное окно, в то время как фасад дома заливал солнечный свет. Прохладный порывистый ветер трепал занавески в синюю клетку. Он смотрел, как Линда взяла в холодильнике кувшин с водой и налила ему стакан.

— Вода очищенная, — сообщила она, подавая ему.

Он выпил ледяной воды и только теперь почувствовал ужасную жажду.

— Как ты? — спросил он.

— Как я?

Приехав сюда — вопреки всему, снова найдя ее, — Томас теперь не мог говорить. Он отчаянно пытался найти какую-то точку опоры.

— Ты что-нибудь помнишь об аварии? — спросил он.

Она молчала, удивленная этим вопросом, заданным слишком рано.

— У меня какой-то провал в памяти, — произнес он. — Он начинается с того момента, когда я увидел девочку на трехколесном велосипеде, и заканчивается тем, как вода заполняет мой нос. Когда я перестал тебя видеть, меня охватила такая ужасная паника, что до сих пор в пот бросает.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Ты никогда не был силен в светской беседе.

Она села за стол, пригласив и его. Пот катил по нему градом, и он сбросил куртку.

— Что произошло с твоей курткой? — поинтересовалась она.

— Ее по ошибке постирали в ванной.

Она тихо рассмеялась. И на какое-то мгновение комната словно осветилась. Но затем этот свет так же неожиданно погас.

— Этот шрам с тех времен?

Он утвердительно кивнул.

— Должно быть, рана была очень серьезной, — заметила она.

— Тогда я этого почти не заметил. Я ничего не чувствовал. Даже не осознавал ее размеров, пока мать не стала кричать.

— Я помню, как машина начала падать, — сказала она, все-таки делясь с ним своим воспоминанием. — И подумала, что этого не может быть. Оконная скоба, или как называется эта штука между окнами, согнулась, и мы покатились. Я не теряла сознания. Я выплыла с другой стороны и стала кричать. Недалеко занимались подледным ловом какие-то парни. Ну, ты, наверное, знаешь это. Они тебя вытащили. Ты находился без сознания не больше минуты. Ты был пьян, и полицейские положили тебя на носилки.

— Я звал тебя.

Меня завернули в одеяло и увели. У меня были ожоги на боку. В больнице пришлось срезать одежду.

— Ожоги?

— Царапины. Не знаю от чего. Наверное, от камней на набережной.

— Мне очень жаль.

Она отпила воды, потянулась назад и стянула волосы, потом перебросила их через плечо.

— Мы уже это проходили, — сказала она.

— Ты живешь одна? — спросил он.

Она помедлила с ответом. Вытерла руки о свою кангу. Ноги ее были босые. На пятках — мозоли.

— Более или менее. Питер уезжает и приезжает.

— Питер — это?..

— Мой муж. Он живет в Найроби.

Томас попытался выдержать этот удар.

— Это Питер? — Он показал на фотографию.

— Да.

— Кто он?

— Сотрудник Международного банка. Здесь работает по какому-то проекту, связанному с пестицидами.

— Ты была с ним знакома раньше?

— Мы познакомились здесь.

Томас стоял, уже более способный воспринимать эти нерадостные сведения. Его руки сжимались и разжимались. Он чувствовал себя неспокойно, нервничал.

— Почему все-таки Корпус мира? — спросил он.

Она сделала еще один глоток. Посмотрела в окно на надвигающуюся грозу.

— У меня был друг, — сказала она двусмысленно.

С порывом ветра в комнату ворвалась мощная струя запаха.

— Разве это так необычно? — добавила она. — По-моему, все нормально.

Ее плечи были загорелыми и гладкими, руки — мускулистыми. Ему стало интересно, из-за чего.

— Ты читаешь Рильке, — заметил он, изучая содержимое низкого книжного шкафа. Ежи Косинский. Дэн Уэйкфилд. Маргарет Дрэбл. Сильвия Плат. «В поисках мистера Гудбара».

— Я читаю все, что смогу достать.

— Похоже, что так, — обронил он, прикасаясь к экземпляру «Марафонца».

— Я умоляю людей присылать мне книги. Здесь, в Нджие, жалкая библиотека. В Найроби я хожу в библиотеку Макмиллана при Британском Совете. В последнее время мне очень нравится Маргарет Дрэбл.

— Ты преподаешь?

— Она кивнула.

— Что?

Томас взял в руки книгу Энн Секстон и пролистал ее. Он не доверял исповедальной поэзии.

— Все понемногу. Учебная программа основана на английской системе. Есть экзамены, которые дети должны сдать. Уровень А, уровень О [36]и тому подобное. Они должны запоминать английские графства. Какую пользу это может им принести, я понятия не имею.