Ну ладно, вернемся к вопросу о предстоящей поездке врачей.

Мы прикинули, что одни лишь авиабилеты из Сан — Франциско, где находилась клиника Стэнфордского университета, в Москву и обратно обойдутся нам в тридцать семь — тридцать восемь тысяч долларов. Упаковка и пересылка грузов — еще семь — восемь тысяч. Международные телефонные переговоры, факсы — не менее пяти тысяч. Кроме того, мы отдавали себе отчет в Том, что понадобятся дополнительная аппаратура и медикаменты, за которые фонду придется заплатить — если не всю сумму, то все же достаточно большую. Другими словами, без сотни тысяч долларов нам не обойтись.

Обошлось дороже.

При первой же встрече с руководством Стэнфорда нам заявили, что без предварительной, ознакомительной, поездки группы специалистов о большой поездке и речи быть не может. Пришлось вывернуться наизнанку и достать еще тринадцать тысяч долларов на полет в Казань. Несмотря на непредвиденные дополнительные расходы, должен признать, что разведывательный визит врачей был крайне необходим. Только вернувшись из поездки, Стэнфорд дал нам окончательный ответ и согласился идти с Фондом дружбы в одной упряжке.

Фонд дружбы и Стэнфорд! Звучит гордо и обещающе. Мы были уверены, что в союзе со Стэнфордом преодолеем любые трудности. В какой‑то мере это было так. Но деньги, деньги… Увы, это как было, так и осталось самой большой и трудноразрешимой проблемой.

Фонд дружбы создавался группой друзей. Но отнюдь не миллионерами, Линда Конрад — фотограф, Жерар Кассл — молодой адвокат, Том Тазарве — экономист, Наташа Шляпникоф — продюсер. И я — режиссер. Вот и все руководство фонда. Кроме нас с Наташей, никто не вложил в казну фонда ни цента. Наши друзья отдавали фонду время, не скупились на советы, спорили и утверждали планы, но не тратились.

Наших же с Наташей вложений в фонд было недостаточно, чтобы осилить предстоящую благотворительную акцию.

Мы обратились за помощью в церковь Покрова Святой Богородицы на улице Аргайл. Настоятель церкви отец Александр Милеант (ныне архиепископ) всегда очень сочувственно и с пониманием относился к делам и усилиям фонда. В этот раз в одной из своих проповедей он особо отметил добрую и бескорыстную деятельность фонда. У входа в церковь был положен подписной лист. В общей сложности прихожане пожертвовали почти три тысячи долларов. Это была скромная, но в каком‑то смысле очень важная помощь, поскольку без моральной поддержи, которую давала Церковь, с большим делом не совладать.

Дальше. Я поехал в Нью — Йорк, где встретился с руководством Российского Детского фонда, и выпросил у них еще шесть тысяч. Этот фонд в основном опекает русских скаутов, но на сей раз поддержал и нас.

В том же Нью — Йорке я попал на прием к сыну знаменитого Гарри Уинстона — Роналду, тому самому, который выдает бриллиантовые украшения звездам Голливуда — на один вечер (вечер вручения «Оскаров»). Внимательно выслушав меня, господин Уинстон — младший обещал выделить на доброе дело целых десять тысяч долларов. В течение трех месяцев мы периодически напоминали господину Уинстону о себе, пока нам не стало ясно, что он никаких денег не пришлет — по- видимому, передумал.

Мы готовили поездку Стэнфорда в Россию девять месяцев.

Даже рассказ об организации этого дела занял бы добрую сотню страниц. Но не будем топтаться на месте. Понятно, девять месяцев — большой срок, и он ушел на сбор средств, аппаратуры и медикаментов, на встречи с врачами и проработку возможных трудностей и неожиданностей, на переговоры с Минздравом Татарстана, на визы, факсы, опись и документацию всех грузовых отправлений и т. д., и т. п. Организация предстоящей медицинской экспедиции напомнила мне подготовительный период в кино. И там и здесь все должно быть предусмотрено, просчитано, построено, договорено. Существенное различие, однако, заключалось в том, что в кино съемочная группа добивается воплощения фантазий, а в случае со Стэнфордом мы готовились к реальному спасению трех десятков детских жизней.

Пока шла подготовка к поездке Стэнфорда в Россию, мы с Джоном Уэлпли находили время и для нашей профессиональной работы. Дописали комедию «Русская рулетка» и принялись за американскую версию фильма «Не стреляйте в белых лебедей», от которого Уэлпли был в восторге (я получил от Бориса Васильева разрешение на написание сценария).

Фантазировать новых «Лебедей» было нелегко. Особенно поначалу. Новые обстоятельства, незнакомые имена и характеры. Но скоро история повлекла нас за собой — так, что мы едва успевали записывать. В ней все было по — другому, но при этом оставался тот же, что и у Васильева, внутренний прицел и тот же катарсис — в конце. Я не люблю повторов в работе, но в этом случае я с огромной радостью снял бы американскую версию «Лебедей».

Мы увлекли идеей «Лебедей» продюсера Алекс Роз, которая до этого сделала несколько кинокомедий с актрисой Голди Хоун, получила «Оскара» за «Норму Рэй» с Салли Филд, сделала добротный фильм «Франки и Джонни» с Аль Пачино и Мишель Пфайфер. Нашему продюсеру довелось также сотрудничать и с таким замечательным артистом, как Том Хэнкс.

Мы договорились о встрече с Томом Хэнксом на студии «20–й век Фокс». Алекс Роз опоздала, поэтому пришлось начинать переговоры без нее.

Несмотря на бурную славу, Хэнкс в жизни оказался скромным, дружелюбным парнем, в чем‑то сродни сыгранным персонажам. У него были большие добрые глаза и слегка припухшие губы (будто у недавно плакавшего ребенка). После фильма «Большой», в котором Том играл взрослого парня с душой десятилетнего мальчика, мне особенно нравилась детскость Хэнкса, его сердечная чистота. Как и в Егоре Полушкине Бориса Васильева, так и в нашем Джо Уистлере (Свистуне) это качество было самой важной чертой характера. Разговаривая с Хэнксом, я мигом вообразил его в роли непутевого, но доброго героя «Лебедей». «Только бы он согласился!» — мысленно взмолился я.

Том полистал мою биографию, изобиловавшую «достижениями» в актерской, режиссерской, сценарной, а также композиторской деятельности (я написал музыку к двум документальным фильмам), и улыбнулся.

— Человек Ренессанса! — воскликнул он. — Много граней, и все хороши, а?

Мне стало неловко оттого, что Хэнкс мог воспринять мой послужной список как желание прихвастнуть. Я небрежно откинул в сторону страницы с биографией и сказал:

— Здесь всего так много просто потому, что… я жил долго.

— Ну, вам, надеюсь, не семьдесят?

— О нет, конечно.

Хэнкс рассмеялся.

В это время появилась Алекс Роз. Они по — приятельски обнялись с Томом, перекинулись парой — тройкой слов о своих общих знакомых. А потом перешли к делу.

— Том, — сказала Алекс, — у нас есть идея сделать американскую версию одного русского фильма. Я думаю, тебе понравится. Сейчас мы покажем несколько сцен. Наташа поможет с переводом.

— С удовольствием. — Наташа вставила кассету в видеомагнитофон.

Том придвинулся к экрану телевизора и стал смотреть. Я искоса поглядывал на него, но Хэнкс был одинаково серьезен и непроницаем от начала до конца сеанса.

— Ну что ж, очень интересно, — сказал Хэнкс, когда просмотр закончился. — Характер мне нравится. Только как это все перенести на нашу почву? Вы решили, где снимать?

— В штате Монтана, — ответила Алекс Роз. — Но идея‑то тебе приглянулась или нет? Маленький человек пытается исправить этот ужасный мир. Чаплиновский характер.

— Да, идея хорошая, — почему‑то задумчиво произнес Том. — Я недавно озвучивал фильм «Радиополет». Я согласился писать голос автора за кадром. И знаете почему? Только потому, что меня потрясло то, как написан сценарий. Великолепный сценарий. Вот в таком бы ключе сделать и ваш фильм.

Том назвал имя молодого автора. О том, что «Лебедей» уже начал писать Джон Уэлпли, мы решили не упоминать (Уэлпли — телевизионный автор), просто чтоб не отпугнуть Хэнкса раньше времени.

— Я буду ждать сценария. Желаю успеха! — сказал Том Хэнкс на прощание и проводил нас до двери.

Алекс Роз любила фильм, но к Уэлпли относилась скептически. Мне кажется, что она держала на прицеле автора, которого рекомендовал Том Хэнкс. Отказавшись предать Уэлпли и взять рекомендованного автора, я тем самым автоматически лишился и Хэнкса. А без Хэнкса проект уже не имел для Алекс Роз никакого смысла. Денег на фильм не найдешь. Я всего этого не знал тогда, но, даже если бы знал, поступил точно так же. Я не мог предать своего друга.