— Как чудесно!

— И Николас все еще здесь, разговаривает с бабушкой в беседке. Если хочешь, можешь присоединиться к ним.

— Нет, пусть лучше они насладятся обществом друг друга. А я сделаю кое-какие записи…

Эмили разразилась было тирадой о том, что девушке следует больше беспокоиться о замужестве, чем о работе. Но Глория уже шла в бильярдную. Мысль о том, чтобы присоединиться к Николасу Галанакису в беседке, была из разряда самых неудачных, несмотря на все ее уважение к Дороти.

Войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь. Пусть Ник поймет, что ей совсем не хочется его видеть и тем более снова слышать все эти высказывания по поводу ее нравственного облика. Если сегодня он познакомился с набросками ее работы, то наверняка должен испытывать чувство вины за свои дурацкие предположения. Хотя вряд ли ей стоит на это рассчитывать. Молодой человек слишком самонадеян, чтобы согласиться с тем, что ошибся. К тому же он, как назло, угадал ее мысли насчет собственной сексуальной привлекательности. Глория медленно глубоко вздохнула, чтобы подавить нахлынувший приступ раздражения, и направилась к столу. Этот мужчина не стоил того, чтобы она о нем думала.

Мисс Прайс вставила кассету в магнитофон намного энергичнее, чем требовалось. Работа позволяла отвлечься от неприятных размышлений. Неожиданно ее взгляд упал на сумку с фотографиями и длинным бумажным цилиндром, — ничего этого раньше на столе не было.

Увидев логотип Галанакис-парка на сумке, девушка нахмурилась, вспомнив, что просила Ника сделать копии фотографий и плана закладки парка и фруктовых плантаций.

Ее пальцы сжались, она не желала прикасаться к тому, что принадлежало Николасу. Неужели он копался здесь, проверяя, что она делает? Глория осмотрела комнату. В ней все было, как и прежде. Появилась только сумка.

Мысль о его недавнем вторжении ужасно подавляла и нервировала. Однако девушка взяла себя в руки. Ничего, она использует копии фотографий и покажет Николасу Галанакису, как умеет работать. Даже если он не признается в собственной неправоте, то все равно пожалеет, что обидел ее, когда история семьи Галанакисов выйдет в свет. Будущая публикация — это ее победа.

Единственная проблема в том, что это не утихомирит боль.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Только бы не он, подумала Глория, услышав звук открываемой двери.

— Мисс Прайс? — Это был его голос — Можно войти?

Вежливый вопрос всколыхнул в ее сознании бурный поток негодования. Зачем спрашивать, когда он все равно войдет, поскольку не привык получать отрицательные ответы на свои просьбы.

— Входи. Что тебе нужно? — спросила она резко, стараясь предотвратить очередное нападение.

Ник вошел и закрыл дверь, чтобы им никто не помешал. Его лицо было мрачным, и у нее все сжалось внутри от нехорошего предчувствия. Она заставила себя оценивающим взглядом окинуть молодого человека с ног до головы, как это сделал он во время их первой встречи. За этим взглядом не крылось никакого сексуального намерения, лишь желание умалить его достоинство, показать, что он зауряден и для нее ничего не значит. Но вместе с тем Глория вынуждена была признаться себе в том, что Ник все еще нравится ей.

— Я хочу извиниться, — сказал Галанакис-младший и обреченно развел руками, как бы подтверждая правдивость только что произнесенных слов. — Прости меня за предположение, что ты не та, за кого себя выдаешь. Воспоминания сбили меня с толку…

— Воспоминания! — вскричала она, поскольку последние слова обидели ее еще больше. — Ты даже не удосужился поинтересоваться, как я жила тогда, почему оказалась во Флориде и с чего вдруг, бодрствуя ночами, водила развлекательные экскурсии по столь необычным местам. Ты же ничего не знаешь обо мне…

Он вздрогнул от резкого звука ее голоса и сказал:

— Но послушай…

Однако она продолжала беспощадно бить его словами.

— И увидев меня в таком амплуа, скоропалительно решил, что я не намного лучше обыкновенной шлюхи. Развлекаю клиентов, вымогаю деньги, использую свою внешность в качестве наживки.

— Я не сказал этого.

— Но подумал! А у тебя не было на это ни права, ни повода. Это ведь ты позволял себе вольности со мной. Да-да! Вот это не изгладилось из моей памяти. Говорил, как хорошо мы могли бы провести время в постели… Разве нет?

Николас глубоко вздохнул и произнес:

— Извини, если мое поведение причинило тебе неудобство.

— А в день нашей первой встречи, в твоем офисе… Как ты вел себя? Почему просто не вернул мне шляпу, вместо того, чтобы…

— Я не специально. Это получилось инстинктивно. Неожиданное желание… Прости.

— Разве я дала тебе повод?

— Нет, за исключением одного, — объяснил он, иронично улыбнувшись. — Ты безумно привлекательное создание.

Девушка покачала головой, не воспринимая его иронии и игнорируя всякие оправдания.

— Ты просто ни во что не ставишь меня!

— Ну, перестань, Глория! — ворчливо проговорил он и медленно пошел в ее сторону. — Если я надел на твою голову шляпу и прикоснулся к твоей щеке, это вряд ли можно расценить, как неуважение. Тем более что ты не протестовала, не уклонялась. Вообще-то…

— Что ж, напиши список моих неправильных поступков, Николас Галанакис, — бросила Глория, демонстративно проходя к другому углу стола и вставая так, чтобы быть на всякий случай недосягаемой. — Я не хочу, чтобы ты приближался ко мне, — твердо проговорила она.

— Прекрасно! — ответил он, сразу же остановившись. — Ставлю тебе высшую оценку за это представление.

— Ты и так сказал слишком много для одного скромного извинения! — насмешливо бросила она.

— Жаль, что ты не была достаточно снисходительна, чтобы принять его.

— А чего оно стоит, если ты не признаешь себя виновным?

— Может, я и воспринимал вас в ином свете, леди, но вы сами помогли мне в этом, сбивая с толку своими взглядами и вздохами… В парке, например.

— А до этого? Во всем виновато твое воспоминание?

— Да, — согласился он.

Какое поверхностное мнение и необоснованные выводы, подумалось ей. А как же тогда она сама должна расценивать собственные воспоминания? Их тяжесть до сих пор удручала ее. Хотя она, безусловно, рада, что они у нее есть.

— И чем же ты сам занимался тогда во Флориде? — спросила Глория, все еще осуждая его за выводы, сделанные им после их короткого общения десять лет назад.

— Путешествовал, прежде чем осесть и вступить в права наследства, — ответил он и пожал плечами.

Какая разница в судьбах, подумала девушка. Этот мужчина беззаботно проводил время, веселился. Для нее же это был самый тяжелый год в жизни.

— Что ж, а я находилась там по семейным делам. Мой отец умирал от рака, и последним его желанием было вернуться во Флориду, точнее в Джупитер, где прошло его детство. В связи с его адвокатской практикой у него, скажем так, в какой-то момент возникло много проблем. Денег у нас было совсем мало, но я привезла его туда и нашла работу, какую смогла, чтобы как-то выжить. Часто, пока продолжалась экскурсия, он сидел в крошечном кафе Розалинды Вокс и ждал, пока я освобожусь. Розалинда была первой любовью отца, они расстались, когда им исполнилось по четырнадцать лет, а встретились уже в старости.

— Я не раз бывал у Розалинды… — прервал ее Ник. — Огромная веселая добродушная толстушка. Нередко она пикировалась с пожилым господином со шкиперской бородкой. Мне запомнилось его темное, словно из старого дерева вырезанное лицо и совершенно седые длинные волосы, контраст бросался в глаза…

— Это был мой отец. — Комок застрял у нее в горле, и ей пришлось взять себя в руки, но голос стал хриплым. — Иногда, когда болезнь давала ему передышку, он затевал всевозможные споры. Ему непременно надо было перед кем-то выступать… Отец знал, что времени почти не осталось, но исписал блокнот всевозможными планами на будущее.

— Знак бессмертия, — пробормотал он.

— Ты знаешь? Ты читал?

Ник покачал головой.

— Я только недавно узнал об этой книге.