Она замолчала.

– Ты уверена, что это был не человек? Например, с маской на лице?

– Да нет же, Леш. Думаешь, я не отличу труп с маской от манекена?

– Иногда ты бываешь крайне невнимательна, – пробормотал Дрозд, о чем-то думая.

– Не в этот раз, поверь мне.

– И больше ничего необычного не происходило?

– Нет. То есть вообще. Следователь тоже расспрашивал меня об этом, а потом сказал, что в нашем районе завелись подростки, которые стреляют по прохожим из пистолета.

– Завелись, – подтвердил Дрозд. – Только они стреляют из травматического пистолета. А в тебя палили из огнестрельного. И не попали только случайно.

Свете снова стало холодно. Она крепче обхватила чашку.

– Леш, а ты не думаешь, что следователь прав? – спросила она почти умоляюще. – Вчера ничего страшного не случилось, просто попался неумелый и непорядочный водитель. Сегодня мне привиделась та машина, а потом не повезло столкнуться с подростками. Вот и все!

Но Дрозд отрицательно покачал головой.

– Ничего тебе не привиделось. Если ты решила, что машина та же самая, значит, так оно и было.

– Но почему?! – воскликнула Света. – Я же не работник наружного наблюдения! Не шпион! Ни номера, ни марки…

– Ты фотограф, – напомнил Дрозд. – Тебе не нужны ни номер, ни марка. У тебя в голове встроенная камера. И не спорь, я тысячу раз видел, как это работает. Ты сама не понимаешь, насколько наблюдательна. Ты при мне узнала мальчишку, которого видела единственный раз в жизни на пляже в Сочи. Двадцать лет спустя узнала, Света!

– Мы с ним швырялись камнями, – пробормотала она.

– Это, конечно, сближает людей, но не настолько. У тебя фотографическая память. Нет, машина была та самая! За тобой следили от дома певички, а потом улучили удобный момент и выстрелили. Жара, во дворе никого. Идеальное место для покушения.

Света вынуждена была согласиться, что место подходящее. Главное – подходящая погода. Даже вездесущие старушки не бдили у окон, опасаясь расплавиться.

Но сейчас, когда она сидела в уютной квартире с чашкой кофе в руках, версия с покушением казалась ей все менее реальной.

– Леш, кому я нужна? – проникновенно спросила она. – Зачем в меня стрелять? Я не снимаю политиков скрытой камерой, не перебегаю дорогу конкурентам, желающим мне смерти! Все-таки следователь прав.

Дрозд тяжело вздохнул.

– Несколько дней назад, пятнадцатого, убили Олега Рыбакова. Он был найден лежащим на кровати, с ножом в спине.

– Что?! – ахнула Света, меняясь в лице. – Господи, Леша…

Она прижала ладонь к губам. Этого не может быть! Она приезжала к Рыбакову совсем недавно…

– Почему ты мне сразу не сказал?!

– Не знаю. Не хотел тебя расстраивать, наверное. Или сам пытался осознать, что Олега убили. О его смерти писали в прессе, но ты ведь не читаешь газет. И не смотришь новости в интернете, потому что у тебя не хватает времени с этим проектом.

Света качнула головой, приходя в себя от страшного известия.

– Убийцу не нашли?

– Нет. Меня уже опрашивали, и я уверен, скоро очередь дойдет и до тебя. Учитывая его образ жизни…

Дрозд замолчал.

– Учитывая его образ жизни, я могла быть последней, кто видел его живой, – закончила за него Света. – То есть предпоследней.

– Да.

Света закрыла глаза.

Доехать до деревни с красивым названием Малиновка получилось лишь с третьей попытки. Дорогу подсказал старик, появившийся из ельника, точно леший. Вот только у леших редко висят за спиной охотничьи ружья.

– Проехала ты, девушка, развилку, – проскрипел старик. – Надо тебе назад ехать, до озера, а оттуда левее взять. Как до березняка доберешься, так сворачивай направо, только не сразу: первую дорогу пропусти. Первая, она в лесничество ведет. Да и до него не доедешь, там давеча размыло. Заплутаешь.

Из всех указаний Света восприняла только последнее слово. Заплутает, непременно заплутает. И без того уже час колесит по проселочным дорогам. Вернее, по проселочному бездорожью.

– Проводите меня, пожалуйста! – взмолилась она. – А я вас потом обратно довезу до этого же места. Мне главное дорогу запомнить!

Леший посмотрел на машину без энтузиазма.

– Проводить… – с сомнением протянул он.

– Пожалуйста! Хотя бы до той первой дороги.

– Да не первой, а второй! Эх, ладно! Уговорила.

Он, кряхтя, забрался на переднее сиденье, поставил ружье между колен, и машина тронулась. Почувствовав себя штурманом, Светин провожатый приосанился.

– Что ж тебя в Малиновку-то понесло? – спросил он. – Или к родне?

– Там один человек живет. – Света высматривала обещанный березняк. – Переехал из Москвы два года назад.

– А, слыхал про него. Говорят, сидит у себя, как сыч, и носа наружу не кажет. Все один да один. Собаку только привез с собой. Той осенью воры шарили по огородам, все деревни обошли. Картошку, значит, по ночам выкапывали. И к нему залезли. Собака забрехала, а товарищ твой выскочил и давай палить по мужикам. – Старик неодобрительно покачал головой. – И не солью палил, а по-настоящему, без дураков. Кто так делает! Приезжие одни только. Разве ж это по-людски!

– А как по-людски? – заинтересовалась Света. «Вот так дедушка мне попался. Гуманист!»

Старик степенно огладил бороду.

– Хочешь проучить – ну, схвати вилы, догони ворюгу да ткни в бок пару раз. Вот здесь сворачивать надо было.

Света ударила по тормозам.

– Что ж вы раньше не сказали?

– Так я ж с тобой разговаривал, – удивился старик. – Ну, давай, высаживай меня. Сам дойду. И ты дальше сама.

Когда машина тронулась, он крикнул вслед:

– В Малиновку-то не суйся, встань у околицы! Там лужи непроезжие!

…Малиновка оказалась на удивление большой деревней. Домики, правда, стояли старые, неказистые. Кое-где палисадники совсем заполонила бузина, а ступеньки провалились, будто под пятой великана.

Но в траве паслись гуси. Они поглядывали на Свету так плотоядно, словно это ее должны были подать им к рождественскому столу. На заборе сидел горластый петух и проповедовал собравшимся внизу курам. А чуть поодаль вокруг колышка кружилась белая коза с пятном на боку. Выражение морды у нее было мечтательное: кажется, она воображала себя балериной.

Света подумала, что в чем-то понимает Рыбакова, укрывшегося в этой деревушке.

Он сбежал два года назад. Никто не понял причин такого поступка. Кто-то решил, что Рыбаков тихо свихнулся, не выдержав груза собственного таланта.

А таланта и в самом деле выдано было с избытком. В юности Олег начинал играть в КВН и пробился с командой в Высшую Лигу, затем неожиданно ушел в барды, где сразу стал звездой крупных фестивалей. Он выпустил свой диск, его песни распевали туристы. Но не успело слово «бард» прочно закрепиться за Рыбаковым, как он бросил авторскую песню и подался в актеры. Исполнил несколько ролей в нашумевших спектаклях – и осел в театре «Хронограф».

Рамки актерства быстро стали ему тесны. Рыбаков начал писать. Скетчи, стихи на злобу дня, рассказы… Театру требовался репертуар, и Олег взялся за пьесы. Попутно он играючи создал несколько сценариев, которые мигом купило телевидение.

У этого разносторонне одаренного человека все получалось. Были друзья, успех, признание публики…

И вдруг все оборвалось. Олег заявил, что уезжает и больше не вернется в Москву. Отсек от себя прежнюю жизнь, запретил навещать его. Закрывшись в доме, он продолжал работать. Созданное отправлял по электронной почте заказчикам, но никогда не интересовался судьбой своих произведений.

Одни говорили, что причиной перемены судьбы стала несчастная любовь. Другие винили во всем священника, с которым Рыбаков оказался в одном купе, возвращаясь из Питера в Москву. Якобы священник сказал ему что-то такое, что заставило Олега переосмыслить жизнь. Третьи утверждали, что Рыбаков возомнил себя великим писателем и в глуши кропает роман-нетленку.