Я как раз хотел сказать, что, коль скоро мне предстояло лететь в Гонконг, а оттуда в Пекин, полезно было бы перечитать также кое-какие отрывки из «Конквистадоров» и «Человеческой сущности». Итак, я съел соевый сандвич, прокрался (признаюсь) к холодильнику, чтобы подкрепиться тремя кусочками фуагра и парой глотков из бутылки «Вуврэ», – я намеревался еще немного почитать, а потом хорошенько выспаться.

Проснулся в шесть утра, разбуженный телефонным звонком, и понял, что так и сижу в кресле с томом Мальро на коленях. «Черт, – сказал я про себя, – кто бы это мог быть в такую рань?»

– Это Пети, – услышал я. – Через пятнадцать минут заеду за вами. Мы едем в китайское посольство, а оттуда – в аэропорт. Рейс в одиннадцать. Не забудьте паспорт.

На этом он закончил разговор; я же остался глазеть на трубку, не совсем понимая, что происходит. Через пятнадцать минут? Я подскочил к шкафу, достал чемодан и побросал в него все, что попалось под руку. В небольшой чемоданчик положил свой SONY и несколько кассет – прошли те времена, когда нам приходилось таскать тяжелые кассетники, и, кстати, это большое облегчение для наших плеч. Быстро принял душ, поводил по щекам бритвой и захватил из ванной все самое необходимое, уделив особое внимание пастилкам, которые на тридцать процентов ускоряют рассасывание жира в организме. Надо сказать, здоровый образ жизни я веду исключительно из медицинских соображений, поскольку быть тщеславным, по-моему, не только смешно, но и бесполезно. На кухне я взял пару пакетов апельсинового сока, яблоко и обезжиренный йогурт. Едва я перекрыл газ и воду, как раздался еще один звонок, на этот раз в дверь.

Пети ждал меня в «Рено-21» черного цвета, припаркованном на тротуаре. Он поприветствовал меня взмахом руки и снова уселся за руль, не предложив мне помочь погрузить чемодан в багажник. Я и накануне прекрасно понял, что этот человек мне не нравится, но в то утро весь его вид показался мне особенно неприглядным: поверх безвкусной рубашки в частую полоску он надел жилет, какие носят фотографы из «банановых республик», – не настоящий, а грубую подделку, скорее всего купленную в уличном ларьке в Бельвилле. Еще он нарядился в легкий пиджак, брюки цвета хаки и безразмерные ботинки на низкой подошве, те, которые придают прохожим ужасный вид, – щиколотки выглядят какими-то пухлыми, голыми, бледно-розовыми. Должно быть, именно так одевались в свое время чиновники в так называемых жарких странах в эпоху французской колонизации. И в конце концов я решил, что в этом Пети несуразно все: то, как он потел, дряблый живот, жуткий подбородок, запах нафталина, пропитавший одежду, влажные от испарины волосы на макушке…

Когда мы подъехали к посольству, Пети поставил автомобиль во второй ряд, взял мой паспорт и попросил подождать. Я уже начинал нервничать; очень хотелось выйти и подкрепиться круассаном с кофе в какой-нибудь забегаловке, но я побоялся вызвать раздражение своего попутчика. И стал ждать, барабаня пальцами по приборной панели и раздумывая, не включить ли радио, ведь к этому часу в мире должно было уже многое произойти, а я еще не слышал сводки новостей, что за долгие годы работы превратилось в каждодневную привычку.

Пети возвратился через пятнадцать минут. Молча сел в машину, швырнул мне паспорт, и мы поехали в аэропорт Росси. Дорогой я продолжал постукивать пальцами по приборной доске, пока на одном из светофоров Пети с ненавистью не посмотрел на мои пальцы. Тогда я сложил их и притих. Редкостный тип. Я ни разу еще не встречал журналиста, который так вел бы себя, хотя каждый знает, что и журналистской братии не чужды общечеловеческие качества, склонности и недостатки. В аэропорту произошло нечто неожиданное: вместо того чтобы оставить машину на стоянке, Пети протянул ключи от нее незнакомцу в сером, который, по-видимому, дожидался нас, но меня с ним никто не познакомил. Потом мы потащили наши чемоданы в направлении указателя линии «Катай Пасифик», и там, к своему разочарованию, я узнал, что мы летим экономическим классом. Я бы предпочел «Эйр Франс», где предлагают гораздо больше удобств, но Пети сказал, что в этот день в Гонконг отправляется лишь «Катай». Увидев, с каким раздражением мне отвечают, я перестал задавать вопросы и тяжело вздохнул – я был лишен возможности расслабиться в VIP-салоне, погрызть орешков с апельсиновым соком и почитать свежие газеты.

Мы уселись в одном из холодных залов ожидания, и я добродушно поинтересовался, есть ли у Пети дети.

– Нет, – ответил он сухо, – а почему вас это интересует?

– Так принято начинать беседу, – ответил я, – в конце концов, у нас совместная поездка.

– Поговорим, когда придет время, – отрезал он.

И вновь замолчал, а в подтверждение своих слов извлек из дипломата какие-то бумаги и погрузился в их изучение так, будто это были его собственные документы о разводе. Раздосадованный, распираемый желанием выругаться, я поднялся и стал прохаживаться по дьюти-фри, думая, что на самом деле Пети не только неопрятный, но и грубый, высокомерный тип. Мне показалось, что такой человек не в состоянии доставить хоть малейшую радость кому бы то ни было даже в момент своего рождения. Быть может, чуть позже, пропустив несколько глотков в самолете или на месте, он расслабится и впечатление изменится. Я не собирался конфликтовать. Если Пети решил нагрубить – это его проблемы.

Ну а пока нам предстоял долгий путь. Нужно было лететь против солнца через всю Азию, чтобы прибыть в Гонконг к шести утра. Мне не в новинку подобные вещи; в таких поездках я обычно много читаю. Важно выбрать подходящее чтиво – не слишком легкое, но и не слишком содержательное, вдобавок такое, чтобы можно было растянуть на долгие часы полета. Потом наступает время ужина, обильно приправленного вином; после, в зависимости от настроения, я выпиваю немного виски или джина, причем последний бокал приходится на начало просмотра фильма, какие обычно показывают в самолетах после ужина. Я постепенно засыпаю, убаюканный спиртным и покачиванием самолета, если, конечно, он покачивается; признаюсь, люблю турбулентность, ведь когда самолет летит ровно и прямо, возникает ощущение, что сидишь в огромном и донельзя скучном зале ожидания. Ах, Гонконг, как ты еще далеко!

Сохранилось мало сведений о детских и ранних юношеских годах доктора Гисберта Клауса. Это часто происходит с людьми, чья судьба – преуспеть в изучении гуманитарных наук. Вплоть до пятидесяти лет он жил в Вестфалии, вернее, в деревушке под названием Бьелефилд, и те, кто упоминает о нем в своих дневниках, – конечно, уже после того, как он приобрел печальную известность, – утверждают, что, будучи мальчишкой, он не расставался с футбольным мячом. Но судьбе, этой пташке, которая всегда вертится там, куда ее никто не звал, и всюду сует свой нос, не было угодно, чтобы футбол стал жизненным предназначением юноши; чтобы в этом не оставалось никаких сомнении, она распорядилась так, что он порвал сухожилие на правой ноге. С тех пор жизнь мальчика круто изменилась, вместо спортивных упражнений он занялся учебой. Гисберт обладал неплохими способностями, и та же судьба, не слишком-то ласково обошедшаяся с ним вначале, решила в качестве компенсации наградить его другой страстью – страстью к филологии. Он поступил в университет Колонии, или Кельнский, как говорят немцы, и ревностно занялся синологией, то есть изучением китайского языка и культуры.

О его студенческих годах, проведенных в Кельне, также известно не много, не считая того, что его страсть к науке стала помехой для таких обыденных вещей, как богемный образ жизни, вечеринки и ухаживание за женщинами. Мы предполагаем это, основываясь на том факте, что Гисберт Клаус женился очень поздно, будучи уже пожилым человеком, на одной из сотрудниц Гамбургского университета, где читал тогда блестящие лекции. Не нужно быть знатоком человеческих характеров, чтобы понять, что брак Гисберта и Юты – Юты Круг – был одним из тех распространенных семейных союзов, в которых женщина получала мужа, достойного восхищения, и повышала свой социальный статус, а мужчина, в свою очередь, избавлялся от самостоятельного решения проблем, касающихся практической стороны жизни.