—  Il corpo di Cristo… Il corpo di Cristo… Il corpo…

К тому моменту, когда я дошел до конца ряда и вернулся обратно, чтобы начать сначала, людей, получивших причастие, сменили два новых ряда причастников, превратившихся хотя бы на короткое время в благочестивых католиков с открытыми ртами.

При раздаче этих пресных облаток иногда происходят странные вещи. Люди падают в обморок. Они задыхаются. Маленькие дети писаются. Некоторые случайно роняют облатку и, страшно ругаясь, опускаются на пол, чтобы поднять свой личный кусочек вечности. Но в Неаполе все прошло гладко. Там были итальянцы, и они знали, как причащаться.

Я поспешно продвигался, почти рывками, чаще видя зубные протезы, чем лица, хотя было несколько достойных запоминания лиц и, наконец, одно, которое я не забуду никогда.

Спустя пятнадцать минут рука ныла, а дароносица почти опустела. Я разглядывал толпу, думая, кому еще раздать земные блага, разламывая пополам оставшиеся облатки, чтобы всем хватило. В эту минуту все и случилось.

Я наклонился вперед ко второму ряду, оказавшись лицом к лицу со смуглым молодым человеком с густыми обвислыми усами. Не итальянец. Латиноамериканец, автоматически пронеслось в голове. Большинство людей, принимая причастие, благоговейно опускало взгляды, но его глаза горели ненавистью.

Когда я протянул правую руку, подавая ему облатку, то же сделал и он. Я скорее почувствовал, чем увидел, направленное на меня длинное лезвие. Я отшатнулся, зацепив край лезвия дароносицей и отведя его в сторону.

Облатки разлетелись в разные стороны, я услышал треск разрываемой ткани и ощутил жжение в предплечье. Я покачнулся и поморщился от боли. Наверное, казалось, что я поскользнулся или у меня сердечный приступ.

—  Padre, [95] padre, — кричали люди. Какой-то молодой человек нырнул под веревку и поддержал меня. Примчался ответственный за безопасность.

— Кровь. У вас кровь, padre.

— Я в порядке, все нормально, — ответил я. Люди подбирали разбросанные облатки, кто-то подал мне накрахмаленный белоснежный носовой платок, а я пристально всматривался в толпу.

Он ушел. У него было всего несколько секунд, чтобы сбежать, и он воспользовался ими в полной мере, ибо не осталось ни следа от латиноамериканца, который подошел к причастию, чтобы убить меня.

По крайней мере, папа был в безопасности. К тому времени, когда я догнал Треди на внутренней арене, он сидел на троне с высокой спинкой, длинными подлокотниками и резным орнаментом. Встреча папы с молодежью была организована в виде диалога. Группы студентов разыгрывали сцену, а ведущий, призванный объяснить происходящее на сцене, читал отрывок из усердно собранных принципов морали. На это папа должен был ответить собственным поучением. Ватиканские организаторы заимствовали эту практику из поездок Святого поляка. Треди впервые применил подобный опыт, и я видел, что ему скучно.

Я опоздал, потому что добирался до медпункта, где ворчавший молодой врач любезно зашил мне предплечье. Я сказал ему, что упал на металлическую стойку. После всех этих стежков и перевязок пришлось еще немного подождать, пока мне делали обязательную прививку от столбняка. Врач дал мне пригоршню обезболивающих таблеток и отправил восвояси, проворчав вслед, чтобы я больше не падал. К тому времени ватиканский кортеж давно уехал, и я обошел пол-Неаполя. К счастью, сочетания моего воротничка и ватиканского удостоверения личности хватило, чтобы убедить полицейского подвезти меня на молодежное собрание.

— Эй, Пол, как дела? Потрясающее шоу, да?

Похоже, ему нравится.

Глаза Диего Альтамирано сияли энтузиазмом, когда он подошел ко мне, стоявшему у подножия сцены.

— Да, потрясающее.

— Приятель, не знаю, как ты, но я бы принял душ, и чем горячее, тем лучше.

Он потянулся.

— Такое ощущение, что я сам причастил всю эту толпу. Все эти бесконечные облатки…

— Душ был бы кстати.

— Я впервые причащал такое количество народа. Такая суматоха! А тебя там не было?

— Был.

Я подумал было о том, чтобы сообщить о нападении в полицию и в службу безопасности Ватикана, но решил этого не делать. У того, кто хотел меня зарезать, будет сегодня не меньше хлопот, чем у любого другого, кто бродит по городу, забитому людьми из сопровождения папы. Вряд ли он сразу же предпримет вторую попытку. Все-таки с моей стороны было бы непрофессионально не предупредить хотя бы Диего. В конце концов, он стоял на последней линии защиты папы.

— Диего, кто-то сообщил полицейским, что по улицам бродит недовольный папой псих с ножом. Высокий, тощий, черные глаза, опущенные черные усы. Смотри в оба.

— Брат Пол, вы же знаете, этим я и занимаюсь.

Нудное действо на сцене медленно близилось к финалу под прохладные аплодисменты, и я уже решил, что этим все и закончится, но вдруг на сцене возник вкрадчивый молодой монсеньор с микрофоном.

— Ваше святейшество, как вы знаете, студенты со всего мира съезжаются в Неаполь, чтобы учиться в наших прекрасных университетах. В качестве особого номера программы некоторые из них подготовили музыкальное приветствие, чтобы таким образом отметить ваше латиноамериканское происхождение.

Семь или восемь музыкантов, нервничая, вышли на сцену с причудливой смесью инструментов: гитарой, чаранго, [96]большим барабаном «бомбо», мексиканским рожком и даже индейской флейтой. Все говорило о грядущей катастрофе. Музыканты были большей частью неряшливы и молоды, кроме одной эффектной женщины с маракасами в руках. Треди вяло улыбнулся.

Я с удовольствием прослушал половину первого номера их выступления: энергичная, ритмичная и увлекающая мелодия, переполняемая жизнью и яркими красками. Не знаю, была ли это фольклорная музыка или сальса, правда, в неаполитанской обработке, но она унесла меня в далекое прошлое и нашла ответ в моей душе. Моя душа парила. Ко второму номеру уже все присутствующие были во власти полной жизни и энергичной мелодии. Стоявший рядом со мной Альтамирано двигался в такт музыке. Я видел, как папа отбивал ритм носком ботинка.

Когда зазвучала третья или четвертая композиция, Треди встал, прошелся в такт музыке и щелкнул пальцами над головой. Он наклонился к музыкантам и заговорил с женщиной с маракасами. Я не слышал, о чем они говорили, но прочитал по его губам: два слова на испанском.

—  Bailamos, linda, [97]— пригласил папа. Надо быть латиноамериканцем, чтобы понять страстность и интимность выражения. Пресс-бюро Ватикана корректно сообщило, что папа сказал: «Не желаете ли вы потанцевать, сеньора?»

В одно мгновение на лице женщины отразилась вся палитра эмоций: удивление, шок, восторг одновременно с широкой улыбкой неподдельной радости.

Его святейшество папа Пий XIII невинно прошелся в танце по сцене, держа женщину на расстоянии вытянутой руки. Это был старомодный, братско-сестринский вариант танца, короткий, не сливавшийся полностью с пульсацией ритма, но весьма экспрессивный.

Столпотворение.

Все вскочили на ноги. Одобрительные аплодисменты молодых людей волна за волной накрывали танцующего папу. Танец папы станет хитом в теленовостях и появится на первых полосах всех газет. Пребывая в ликующем состоянии после этой встречи, я решил ехать домой вместе с репортерами: это веселее, чем с ватиканской тусовкой, с которой я ездил все время.

— Вот это шоумен, Пол. Какая реклама веры!

Тилли пребывала на вершине восторга. Но Тилли — репортер, как всегда, боролась с Тилли — ревностной католичкой. Она спросила уже серьезнее:

— Думаешь, это «домашняя заготовка»?

— А вдруг он знает Кармен Де Лама, женщину, с которой танцевал?

— Уверена, раньше он никогда ее не видел. И все-таки она — кто?

— О, Кармен из Панамы; в Неаполе ведет семинар для будущих врачей на медицинском факультете. Как выяснилось, она очень религиозная мать четверых детей, а также, возможно, лучший детский хирург во всей Латинской Америке.