В Риме и Ватикане мы разговаривали с людьми, которые работали с Карузо или были с ним дружны. Результат незначительный, думал я про себя, когда на нашем пути в офис Галли появилась длинная цепочка японцев, самых дотошных туристов в Риме. Мы ждали, пока они кратчайшим путем пересекут гигантскую площадь, следуя парами за усталым итальянским гидом, равнодушно размахивавшим розовым флажком.

— У одного из моих офицеров возникла хорошая мысль, — сказал Галли. — Мы обзвоним всех людей, записанных в телефонной книжке Карузо, и сообщим, что семья монсеньора очень просила не присылать цветов, но была бы благодарна, если бы они поставили свои имена на открытке соболезнований вместе с ведущими деятелями церкви. Возможно, они поделятся кое-какими мыслями о Карузо, из которых можно составить общую надгробную речь. Похоже, его все любили: работяга, хороший священник, товарищ. Они расскажут нам что-нибудь о нем, а мы узнаем кое-что о них.

— Здорово придумано, эти звонки. Куча информации без больших затрат.

В офисе Галли я без особого энтузиазма и успеха пытался разобраться в судебном отчете. Проще было перечислить кости, которые Карузо себе не сломал. Следов наркотика или алкоголя в его крови не обнаружили. В действительности, если читать между строк написанное словоохотливым патологоанатомом, получалось, что Карузо был одним из тех несчастных, кто до своей внезапной смерти отличался отменным здоровьем.

— Когда похороны?

— Послезавтра в его родном приходе в Абруццо. Он стал жертвой трагического падения. Местный священник отслужит заупокойную мессу — они были друзьями.

— Правда, что цветов не будет?

— Конечно, будут. Огромные букеты, целые груды. Родители Карузо — деревенские жители, они обидятся, если цветов не будет. Мы пошлем цветы — от имени Его святейшества и всей церкви. Ужасное происшествие.

Крючконосого епископа звали Умберто Хесус де Беккар, и жил он на холме в старом палаццо, откуда открывался снайперский вид на храм Святого Петра. Из Ватикана мы с Галли отправились на его великолепной старой «Альфа-ромео» серебристого цвета, преодолевая безумие римского дорожного движения и настойчиво следуя основным его правилам. Галли проявлял на дороге куда большую вежливость, чем та, на которую я был способен.

— С отцом Видалем, Пол…

— Да, я был несколько груб. Ладно, признаю. Но в этом парне есть что-то…

— И хотя ты говоришь по-итальянски почти без ошибок, с чем я тебя поздравляю, бывают моменты, когда употребление сослагательного наклонения не всегда оправдано. Поэтому, когда мы будем говорить с архиепископом, советую тебе…

— Держать рот на замке. Хорошо, я постараюсь.

Мы поговорили со всеми, кого могли разыскать и кто знал Карузо, но именно я предложил навестить Беккара. Он был главным заводилой у демонстрантов, выступавших в защиту святых на площади Петра, а также руководил теми яростными ревнителями заповедей из «Ключей», которые — как ни странно — так заинтересовали Луку Карузо в конце жизни.

— Что мы хотим узнать, Паоло?

— Как долго Карузо работал с «Ключами» и не мог ли он из-за этой работы нажить себе врагов.

Галли закусил ус.

— У нас действительно есть факты, подтверждающие, что он работал с «Ключами»?

— Пусть думает, что они у нас есть.

— Очень хорошо. И, пожалуйста, внимательно слушай все, что будет сказано.

Он посигналил, и сморщенный старичок открыл высокие железные ворота, ведущие в мощенный булыжником внутренний двор, по которому несколько веков подряд ездили железные колеса экипажей.

Длинная прямоугольная комната, расположенная в piano nobile, [51]была отделана панелями из темного дерева. Когда-то здесь, может быть, располагалась трапезная или даже библиотека, но теперь назначение этой комнаты было очевидно. В дальнем конце комнаты, на некотором возвышении, стояло большое деревянное кресло с парчовой спинкой и длинными подлокотниками. Это был трон, обозначенный длинным и узким черным крестом, висевшим позади него на стене. Здесь был «тайный кабинет» Общества Священных Ключей. Мне показалось, что я перенесся на несколько веков в прошлое, когда часть священников спасала души молитвой, но гораздо большая часть предпочитала пытки.

— Очень рад встрече с вами, командор Галли, и с вашим помощником, Dottore… [52]

Епископ Беккар говорил сердечно и мягко. Мне подумалось, что таким же голосом он шептал бы: «Покайся, сын мой, покайся», склонившись к истязаемому на дыбе.

Галли отреагировал быстро.

— Мы тоже рады, ваше превосходительство. Ваше общество и ваша деятельность известны всем, кто трудится в интересах церкви.

— Чем я могу помочь вам и нашей церкви?

Он был типичным епископом. У него были седые волосы мудреца, и каждая прядь знала свое место. Он был весь в пурпуре: шапочка, широкий пояс и аккуратные пуговицы на сшитой на заказ сутане — все говорило о его положении и притязаниях.

Беккар никогда не станет папой, для этого он слишком спорная фигура. Но в кулуарах он был силой, с которой считались в католической церкви. Теневой лидер полулегальной псевдовоенной организации, поклявшейся охранять церковные традиции от врагов как внешних, так и внутренних. Защитник «главных ценностей» в глазах сторонников. А также бич благопристойности и угроза будущего церкви — если послушать таких отъявленных либералов, как мой друг Треди.

Беккар был умен и не стал принимать старшего ватиканского полицейского, сидя на троне. Мы расположились в креслах, расставленных полукругом в одном из углов темной и навевающей дурные предчувствия комнаты, попивая кофе, который принесла старая монахиня.

—  Gracias, hermana, esta bien, [53]— отпустил ее Беккар, и она исчезла в темном чреве дворца так же безмолвно, как и появилась.

Он говорил на резком, визгливом испанском, но я знал, что деньги его общества поступали не столько из Испании, сколько из Латинской Америки, где «Ключи» ходили в любимчиках у новых «правых». «Ключи», однако, никогда не рассказывали об источниках финансирования и о численности общества.

Правда ли, что это грязные деньги, на которые пытаются купить совесть, субсидируя извне религиозных фундаменталистов?

Об этом болтают по всему Ватикану. Но тихо.

По словам Джона, осторожного иезуита, с которым я иногда хаживал по лучшим римским ресторанам, в девяностые годы «Ключи» финансировал латиноамериканский епископ, которому были так близки идеи консерваторов, что он пошел на риск быть изгнанным из церкви. Беккар, обладавший европейским обаянием и смекалкой члена курии, стал вторым лидером «Ключей», когда основателю воздали по заслугам.

— Тайное членство, теневые латиноамериканские деньги, известен как заговорщик против либералов, — говорил Джон. — Насколько активно? iQuien sabe?Но это только слухи: мексиканский кардинал-активист, убитый в своем соборе однажды ночью; перуанский епископ, который, по мнению некоторых, был слишком добр по отношению к крестьянам, выращивающим коку. Его застрелили. Подобные вещи часто приписывают «Ключам». Невероятные слухи, хотя нет ни малейших доказательств, — сообщил по секрету Джон. — Может, как и большинство солдат-католиков в наши дни, они больше лают, чем кусают. Но у «Ключей» здесь большой офис, у них есть деньги, структура, убеждения. В Ватикане это означает власть…

И право на убийство?

— …Какая ужасная смерть, — продолжал Беккар. — Но все же благодать Божья его не покинула, ибо церковь Святого Петра — прекрасное место для смерти, он умер, созерцая сердце святой церкви. Ужасный несчастный случай, без слов понятно.

— Монсеньор Карузо сотрудничал с обществом?

Галли прощупывал словно зубной врач, очень аккуратно.

— Да, полагаю, с уверенностью можно сказать, что это так, — ответил Беккар. — Он не был активным членом, но время от времени давал нам ценные советы. Нам будет его не хватать.