Литмир - Электронная Библиотека

5

Поблагодарив Бенедикта изящным жестом, Валентина покинула круг танцующих и, присев возле графини, поняла по бледности ее лица, холодности взгляда, поджатым губам, что в мстительном сердце матери зреет гроза и гроза эта вскоре обрушится на нее. Господин де Лансак, чувствовавший себя первопричиной поведения своей невесты, решил уберечь ее хотя бы от первого шквала горьких упреков и, предложив Валентине руку, пошел с ней в некотором отдалении от мадам де Рембо, которая, увлекая за собой свекровь, поспешно шагала к карете. У Валентины на душе было неспокойно, она боялась материнского гнева, который уже готов был обрушиться на нее, хотя господин де Лансак с присущими ему находчивостью и тактом всячески старался ее развлечь, делая вид, что ничего серьезного не происходит, и, наконец, пообещал успокоить графиню. Валентина, искренне признательная де Лансаку за деликатность и заботу, за умение не выглядеть эгоистичным или же смешным, почувствовала, как растет в ее душе искренняя привязанность к будущему супругу.

А тем временем графиня, досадуя, что ей не с кем затеять ссору, взялась за свекровь. Так как на условленном месте ее людей не оказалось, ибо слуги не ожидали хозяйку так рано, ей пришлось волей-неволей прогуляться по пыльной каменистой дороге – нелегкое испытание для ног, привыкших утопать в кашмирских коврах, устилавших апартаменты Жозефины и Марии-Луизы{5}. Досада графини, естественно, при этом еще больше усилилась, она даже чуть не оттолкнула старуху маркизу, которая, спотыкаясь на каждом шагу, старалась уцепиться за руку невестки.

– Что и говорить, миленький праздник, прелестная прогулка! – начала графиня. – И это все вы, вы захотели сюда приехать, вы и меня против воли с собой притащили. Вы любите всю эту чернь, а вот я ее ненавижу. Ну как, хорошо повеселились? Что ж вы не восторгаетесь прелестью пейзажей? Может быть, и жара вам тоже приятна?

– Да, приятна, – ответила старушка, – хотя мне и восемьдесят лет.

– Мне, слава Богу, нет восьмидесяти, но я задыхаюсь. А эта пыль, эти камни, которые впиваются в ноги! Как это мило!

– Но, дорогая, разве моя вина в том, что стоит жаркая погода, что дорога скверная, а у вас плохое настроение?

– Плохое настроение! Зато у вас никогда не бывает плохого настроения! Еще бы – вас ничто не заботит. Вы безбожно попустительствуете своим близким. Недаром семена, которые вы посеяли, принесли плоды, и, надо признаться, достаточно ранние…

– Мадам, – с горечью проговорила маркиза, – мне давно известно, что в гневе вы беспощадны.

– Как мне кажется, мадам, – ответствовала графиня, – вы именуете беспощадностью вполне законное возмущение оскорбленной матери?

– Да кто же вас оскорбил, побойтесь вы Бога?!

– И вы еще спрашиваете! Неужели, по-вашему, я не была достаточно оскорблена поведением моей дочери, когда весь этот деревенский сброд хлопал в ладоши, видя, как она на моих глазах, против моей воли, целуется с каким-то мужланом! Ведь завтра они будут говорить: «Это кровная обида для графини де Рембо».

– Что за преувеличения! Что за пуританизм! Ваша дочь обесчещена тем, что ее поцеловали в присутствии трех тысяч человек? Ну и преступление! Согласна, в мое время, мадам, да и в ваше тоже, так не поступали, но поступали не лучше. К тому же этот мальчик вовсе не мужлан.

– Еще хуже, мадам, то, что это разбогатевший мужик, «просвещенный» смерд.

– Говорите тише, нас могут услышать!

– О, вы все еще бредите гильотиной, по-вашему, она вечно шествует за вами по пятам и готова схватить вас при малейшем проявлении гордости и отваги. Хорошо, я буду говорить тихо, но послушайте-ка, что я вам сейчас скажу: не вмешивайтесь в воспитание Валентины и не забудьте, какие плоды принесло воспитание «той».

– Опять! Опять! – простонала старуха, в отчаянии сжав руки. – Неужели надо по всякому поводу бередить эту рану? Дайте мне умереть спокойно, мадам, мне, восьмидесятилетней старухе!

– Всем бы хотелось дожить до такого возраста, особенно если им оправдывают любые причуды. Однако, несмотря на возраст, как бы вы ни пытались разыгрывать роль безобидной старушки, вы до сих пор имеете огромное влияние на мою дочь, да и на всех наших домочадцев тоже… Употребите его на наше общее благо, хотя бы Валентину оградите от этого злосчастного примера, о котором, к сожалению, она не забыла.

– Ну какая опасность может ей грозить с этой стороны? Ведь Валентина не сегодня-завтра выйдет замуж! Чего вы боитесь? Ее ошибками, если только она их совершит, пусть занимается ее муж, мы выполнили нашу обязанность…

– Да, мадам, мне известен образ ваших мыслей, я не желаю терять зря время, переубеждая вас, но повторяю: постарайтесь сделать так, чтобы поблизости не витал даже дух существа, которое запятнало всю нашу семью.

– Великий Боже! Мадам, утихомиритесь ли вы когда-нибудь? В каком тоне вы говорите о моей внучке, о дочери моего сына, о единственной и законной сестре Валентины? Именно потому, что она мне родня, я всегда буду скорбеть о ее поступке, но никогда не стану проклинать ее. Разве не искупила она дорогой ценой свою вину? Неужели ваша душа настолько преисполнена ненависти, что вы готовы преследовать ее даже в изгнании и нищете? Откуда это настойчивое стремление бередить рану, которая будет кровоточить до последнего моего вздоха?

– Послушайте, мадам, столь почитаемая вами внучка не так далеко, как вы пытаетесь меня уверить. Вот видите, вам не удалось меня провести!

– Великий Боже! – воскликнула старуха, распрямляя свой согбенный стан. – На что вы намекаете? Объяснитесь: внучка моя, бедная моя внучка, где она, где? Скажите мне, где она, молю вас об этом на коленях!

Госпожа де Рембо, закинувшая удочку лжи с единственной целью – выведать правду, почувствовала удовлетворение, услышав искренние и трогательные мольбы старухи, поскольку они рассеяли подозрения графини.

– Вы узнаете это, мадам, – ответила она, – но сначала узнаю я сама. Клянусь, я обнаружу в самом скором времени то место по соседству с нами, где она нашла себе приют, и сумею изгнать ее оттуда. Утрите слезы, вот идут наши люди.

Валентина поднялась в карету и вскоре вышла оттуда, надев прямо на свой наряд широкую синюю мериносовую юбку, которую она использовала вместо амазонки, слишком тяжелой для жаркой весенней погоды. Господин де Лансак, подставив ей руку, помог сесть на превосходного английского иноходца. Дамы разместились в карете, но, когда кавалькада собралась тронуться с места, лошадь де Лансака, взятая из сельской конюшни, вдруг упала на передние ноги, и ее не удалось поднять. Было ли то следствием чрезмерной жары или животное опоили плохой водой, только колики были так сильны, что о поездке не могло быть и речи. При лошади на постоялом дворе оставили форейтора, а господин де Лансак вынужден был сесть в карету.

– Но Валентина не может ехать одна! – воскликнула графиня.

– Что же тут такого? – удивился граф де Лансак, которому от души хотелось избавить девушку от двухчасового пути лицом к лицу с разгневанной матерью. – Мадемуазель Валентина поскачет рядом с каретой и, следовательно, не будет одна, мы даже сможем переговариваться с ней. Лошадь у нее послушная, так что, на мой взгляд, для нее нет никакого риска в поездке верхом.

– Но так не делается, – заявила графиня, несмотря на то что господин де Лансак был для нее непререкаемым авторитетом.

– В этом краю делается все, ибо здесь некому судить, что принято, а что нет. Сразу за поворотом начинается Черная долина, где мы даже кошки не встретим. К тому же через десять минут окончательно стемнеет, так что нам нечего бояться осуждающих взглядов.

Этот последний, весьма веский довод оказался решающим. Де Лансак одержал верх, и кортеж двинулся в сторону долины. Валентина скакала рысью следом за каретой. Уже опускалась ночь.

С каждым шагом дорога, пересекавшая равнину, становилась все уже. Вскоре Валентина уже не могла скакать рядом с каретой. Сначала она ехала позади, но так как из-за неровностей почвы возница то и дело резко осаживал лошадей, иноходец Валентины, чуть не натыкаясь грудью на задок кареты, испуганно бросался в сторону. В одном месте придорожная канава отступала от дороги, и Валентина, воспользовавшись этим, обогнала карету и с удовольствием поскакала вперед, не терзаясь предчувствиями и дав своему сильному благородному коню полную волю.

вернуться

5

…апартаменты Жозефины и Марии-Луизы… – Жозефина и Мария-Луиза – императрицы Франции. Мария-Луиза (1791–1847) – дочь австрийского императора Франца I, вступившая в брак с Наполеоном в 1810 году, после его развода с Жозефиной. После низложения Наполеона удалилась во владения отца, сохранив, как и Жозефина, титул императрицы.

8
{"b":"153276","o":1}