— Теперь моя ближайшая цель — сон, Эадульф, — сказала она, сдерживая зевоту. — Встретимся здесь же завтра до полудня и обсудим все, что знаем на данный момент.

— Мне проводить тебя до постоялого двора?

Она улыбнулась и хотела было кивнуть, как вдруг юный стражник Фурий Лициний выступил вперед:

— Я провожу вас, сестра, мне ведь в ту же сторону, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

А Фидельма слишком устала и была уже не в силах спорить. И, пожелав Эадульфу доброй ночи, она, сонная, вышла вслед за молодым стражником. Они шагали через мраморные залы дворца, пересекли опустевший большой зал, вышли в портик и дальше на Виа Мерулана.

Когда они добрались до маленького постоялого двора возле капеллы Святой Евпраксии, она едва не заснула на ходу.

Диакониса Эпифания, стоявшая у ворот, поспешила ей навстречу. С той поры, как она узнала, какая Фидельма нынче важная птица — сам епископ Геласий доверил ей какое-то дело, а в подчинении у нее даже тессерарий дворцовой стражи, диакониса не знала, как услужить почетной гостье. И теперь она заквохтала над обессилевшей Фидельмой, как заботливая мамаша. Взяв девушку под руку, она махнула рукою молодому стражнику и повела свою усталую подопечную через ворота прямо в спальню. Фидельма забылась, прежде чем голова ее коснулась подушки. Она спала глубоким сном, хотя и не без сновидений, столь нужных усталому разуму для отдыха от всех новых сведений и картин, что впечатались в него за долгий день.

Сестра Фидельма пошевелилась в своей постели, разбуженная ослепительным утренним римским солнцем, заливавшим ее спальню. Она сладко потянулась, чувствуя, что по-настоящему отдохнула, и заметила, как тепло и светло за окном. Она чуть нахмурилась, откинула одеяло и выскочила из постели. Да, было уже не рано; но ее это не слишком огорчило: хороший сон был ей необходим. Некоторое время спустя, умывшись и одевшись, Фидельма вышла из комнаты. Диакониса Эпифания и ее муж Арсений, конечно, уже давно подали jentaculum, утреннюю трапезу, и Фидельме теперь придется позавтракать в другом месте, например, купить фруктов в лавке на Виа Мерулана, что по дороге в Латеранский дворец. Но и это ее не заботило. Удивительно, насколько отдых и сон способны сделать жизнь прекрасной.

К удивлению Фидельмы, когда она спустилась во внутренний дворик гостиницы, навстречу ей попалась лучезарно улыбающаяся Эпифания. В ней ни за что было не узнать ту равнодушную хозяйку гостиницы, что встречала Фидельму два дня назад.

— Хорошо поспали, сестра? — приветливо спросила она.

— Да, — ответила Фидельма. — Вчера я невероятно устала.

Пожилая женщина коротко кивнула.

— Это точно. Вы даже не замечали, как я помогала вам улечься. Мы решили вас не будить, дать вам выспаться. Но еда для вас готова, сестра, в нашей маленькой трапезной.

Фидельма очень смутно помнила, как та помогала ей дойти до постели. Она не ожидала такой любезности от этой женщины.

— Но ведь уже поздно. Я бы не хотела нарушать распорядок гостиницы…

— Что вы, сестра, это никого не затруднит, — почти заискивающе промурлыкала Эпифания, провожая гостью в маленькую опустевшую трапезную. Стол был накрыт на одну персону, и диакониса продолжала хлопотать вокруг Фидельмы. Еда была превосходной: белый хлеб и блюдо с медом и фруктами, по большей части виноградом и фигами. За недолгое время, проведенное в Риме, Фидельма усвоила, как римляне едят: с утра легкий jentaculum, а днем — обильный prandium, главная еда дня. Когда же солнце садилось, подавали легкий ужин, или cena. Привыкла она к этому не сразу, ведь в ирландских монастырях и даже в Нортумбрии самой сытной едой был ужин.

Уже доедая завтрак, Фидельма решила спросить, не заходил ли кто за ней. Ведь Фурий Лициний обещал прийти за ней и проводить ее во дворец.

— Да, утром приходил тессерарий и спрашивал вас, — подтвердила Эпифания. — Он сказал мне, чтобы вы отдохнули столько, сколько вам нужно, потому что он и брат… — Эпифания сморщила лицо, пытаясь вспомнить имя.

— Эадульф? — догадалась Фидельма.

— Да, именно. Он и брат Эадульф пока проведут еще один поиск того, что пропало… — Эпифания нахмурилась, она явно не любила загадок и недоговоренностей. — Сами-то понимаете, что это значит?

Фидельма кивнула. Хотя она удивилась бы, если бы Лициний с Эадульфом на этот раз нашли в Латеранском дворце что-нибудь из пропавших сокровищ. Если там что-то и было, то это давно успели унести.

Вдруг Эпифания спохватилась:

— Ах да, я едва не забыла, сестра: для вас была записка.

— Для меня? — переспросила Фидельма. — Из Латеранского дворца?

Она решила, что это от Эадульфа.

— Нет, ее принес какой-то мальчик на рассвете.

Эпифания подошла к столу у стены и взяла небольшой сложенный кусок папируса.

Озадаченная, Фидельма прочла на внешней стороне свое имя, написанное латинскими буквами четким почерком. Развернув письмо, она в изумлении раскрыла рот, потому что написано оно было знаками Огама, тем старинным ирландским письмом, когда от основной линии отходят штрихи либо ее пересекают черточки. С приходом христианства все больше распространилась латинская письменность и огамическое письмо использовали все реже. Говорили, что этот алфавит подарил древним ирландцам сам Огма, языческий бог красноречия и книжности. Фидельма, разумеется, знала Огам — его еще использовали в хрониках и летописях. Знание Огама позволяло читать древние тексты, например, посохи поэтов — целые саги, записанные на жезлах из тиса и орешника. Теперь их переписывали — по-ирландски, но латинскими буквами.

Фидельма быстро пробежала взглядом записку. Ее глаза расширились от изумления.

Фидельма выдохнула, присвистнув.

— Что-то стряслось? — услышала она за своим плечом встревоженный голос Эпифании.

— Нет, — поспешно ответила она и спрятала записку в складки одежд. — Который сейчас час?

— Через час полдень. Вы много и хорошо спали.

Фидельма торопливо поднялась.

— Мне нужно идти.

Эпифания хлопотала над ней, пока Фидельма не вышла за ворота постоялого двора. Она быстро прошла по Виа Мерулана и у Марсова поля повернула, чтобы срезать угол и через холм Целий выйти прямо к воротам Метронии. Она все лучше и лучше ориентировалась в Риме, и ей это нравилось. Она предположила, что катакомбы Аврелии Рестуты — это и есть то самое подземелье, которое показал ей Эадульф накануне, потому что другого христианского кладбища за воротами Метронии не было.

Она пришла на кладбище и огляделась кругом. Множество людей ходили здесь, рассматривая надгробия. Она остановилась, заметив невдалеке в толпе знакомое лицо. Это было красивое и недоброе лицо настоятеля Путтока — он глядел по сторонам, словно искал кого-то. На шаг позади шел брат Эанред, как подобает преданному слуге, следующему по пятам за господином.

Фидельма не имела ни малейшего желания встречаться ни с тщеславным настоятелем, ни с его слугой, поэтому опустила голову и поспешно смешалась с группой паломников, похоже греческих. Видимо, настоятель решил посетить могилу Вигхарда и выказать свое почтение, хотя едва ли после смерти Вигхарда Путток чтил его больше, чем при жизни. Похоже было, что Путток и Эанред направляются в другой конец кладбища; подождав немного, она отделилась от греков, которые искали какие-то захоронения, и отправилась туда, где они с Эадульфом были вчера.

Перед входом в подземелье сидел за своей корзинкой со свечками Антонио, мальчик с серьезным лицом. Она с улыбкой склонилась к нему. Мальчик взглянул на нее, узнал, но ничего не сказал, только темные глаза его расширились.