Фидельма повернулась к Эадульфу и Лицинию. Эадульф улыбался, качая головой.

— Да, ну что ж… Действительно, очень простой человек. Однако потому меня и удивляет, что Корнелий хотел провести с ним вечер, не говоря уже о том, что беседовал с ним об искусстве.

— Похоже, что беседа была односторонней, — согласилась Фидельма. — Есть множество людей, которые любят поговорить и не придают особого значения тому, диалог это или монолог. Вероятно, наш друг Корнелий из таких. Ему просто был нужен слушатель, а не собеседник.

— Вот уж кто не внушает благочестивых мыслей, так это настоятель Путток, — заметил Лициний.

— О да. Наглый, честолюбивый… — Фидельма вдруг остановилась. — Какова мера его честолюбия, хотела бы я знать?

Эадульф вдруг нахмурился и недоверчиво посмотрел на нее.

— Постой, Фидельма. Не надо забывать про Ронана Рагаллаха. Ты ведь не хочешь сказать, что подозреваешь настоятеля в убийстве Вигхарда?

Фидельма на миг улыбнулась.

— Эадульф, я не забыла о Ронане. Просто для меня этот вопрос еще не решен. Осталось кое-что неясное.

Фурию Лицинию, который все это время стоял, не произнося ни слова, явно надоело ждать, судя по выражению его юного аристократического лица.

— Вы все еще собираетесь пойти обыскать жилище брата Ронана? — спросил он.

— Да, Лициний, скоро. Я сначала хочу осмотреть все помещения на этом этаже. Ведь то, что мы не нашли ничего здесь, не означает, что не нужно искать в остальных комнатах.

— Но они все были заняты в час убийства. — Лицинию было явно не по себе.

— Нет, — ответила Фидельма. — Например, мы только что узнали от Эанреда, что его комната была свободна — он вернулся сюда уже после убийства.

— И ты намерена обыскать все комнаты? — иронически поинтересовался Эадульф. — Покои Путтока, например?

Тессерарий сделал несчастное лицо:

— Покои настоятеля там, в конце коридора, но кто может заподозрить настоятеля…

Фидельма гневно фыркнула.

— Если мне поручено заниматься этим, мне нужны все возможные сведения, — раздраженно ответила она стражнику. — Сначала мне говорят, что обыск проведен. Потом выясняется, что в покоях Вигхарда никто не искал. Теперь мне говорят, что искали не во всех комнатах на этаже. А только в тех, о которых вы думали, что они были не заняты!

От ее внезапного гнева молодой тессерарий слегка побледнел.

— Простите меня, но это была обязанность декуриона… — Тут он заметил, что пытается все свалить на другого, и удрученно замолк. — Я просто думал…

— Давайте думать буду я, — перебила Фидельма. — А вы просто скажете мне правду — все, как есть и в точности, не более и не менее.

Фурий Лициний неуверенно пожал плечами.

— Но обыскивать покои настоятеля Путтока точно нельзя. Он… в конце концов, он настоятель…

Фидельма презрительно фыркнула в ответ на этот довод, и тессерарию пришлось искать другое объяснение:

— Но он был у себя во время убийства. Убийца не мог бы ничего спрятать там, не потревожив настоятеля…

Фидельма повернулась к Эадульфу.

— Проверь, ушли ли уже Путток и Эанред на встречу с епископом Геласием. Если ушли, мы сейчас пойдем осматривать их покои.

Лициний выглядел возмущенным.

— Но…

— У нас есть на это полномочия, тессерарий, — оборвала его Фидельма. — Мне стоит напомнить вам об этом?

Эадульф вышел, прошел по коридору и вскоре вернулся.

— Они ушли, — доложил он.

Фидельма отправилась в комнаты настоятеля и его слуги. Осмотр покоев Путтока не занял много времени. Ясно стало одно: Путток любил побаловать себя, поскольку его комната не отличалась той простотой и скромностью, какую Фидельма ожидала от человека, вступившего на путь смирения и благочестия. Видно было, что Путток накупил домой на память немало драгоценных вещиц. Однако ничего не указывало на то, что в этой комнате спрятано что-то, похожее на сокровища из Вигхардова сундука.

Здесь было такое же окно, как и в комнате Эадульфа, выходившее во внутренний двор. Под окном шел узкий карниз, тянувшийся по всей длине здания. Так как он был всего несколько дюймов в ширину, Фидельма поняла, что спрятать что-либо вне комнаты тоже невозможно.

— Комната Эанреда — следующая? — раздраженно спросила она, выйдя в коридор.

Лициний спокойно кивнул. Ему не хотелось еще раз вызвать гнев этой женщины, сказав что-нибудь не то. Никогда прежде он не встречал женщин, что командовали мужчинами и повышали на них голос, как эта ирландка.

Фидельма зашла в комнату монаха-слуги. Это была бедная и простая каморка. Там не было почти ничего ценного, если не считать мешка-саккулюса, в котором Эанред держал свои скудные пожитки — запасную пару сандалий, нижнее белье и принадлежности для бритья.

Фидельма стояла, сложив ладони, и разглядывала каморку. Потом подошла к окну и выглянула. Комната эта находилась под прямым углом к другому крылу и тоже выходила в квадратный внутренний двор, однако туда нельзя было попасть из палат гостей. От ее наметанного глаза не укрылось, что штукатурка и черепица этого здания были новее, а значит, он построен позже. Наверное, этим объяснялось то, что здания не были соединены между собой. Однако она заметила, на втором здании под окнами шел такой же карниз, только архитектор не пожалел материала и сделал его пошире. Тот имел целый фут в ширину, а поскольку окно этой комнаты было совсем близко к углу между корпусами, перешагнуть на карниз соседнего здания не составляло труда.

— Вот видишь, — сказал Эадульф за ее спиной. — По-моему, Фурий Лициний прав. Мы взяли ложный след.

Она обернулась.

— Комната Эанреда довольно аскетична, правда?

— Да, кажется, Эанред не любит излишеств, — согласился Эадульф. Он повернулся и вслед за Лицинием вышел в коридор. Фидельма осталась одна. Постояла немного, подумала, потом пожала плечами. Может быть, Эадульф прав. Может быть, у нее просто разыгралось воображение. Но она не могла избавиться от ощущения, что упускает что-то важное.

— Нам еще нужно обыскать покои Инэ и Себби, — сказала она.

Она вышла в коридор, и вдруг, когда она закрывала дверь, ее взгляд упал на дверной косяк. На высоте около трех футов от пола деревянный косяк был расщеплен, и на нем висел крошечный кусочек ткани, зацепившийся за торчащую щепку.

Она наклонилась и протянула руку, чтобы снять его.

Эадульф смотрел на нее, хмурясь.

— Что это?

Она покачала головой.

— Точно не знаю. По-моему, лоскут мешковины.

Она взяла лоскуток двумя пальцами и выпрямилась, чтобы рассмотреть его на просвет.

— Да, лоскут мешковины.

Эадульф кивнул, разглядывая его.

— Что это значит? — спросил Фурий Лициний, наблюдавший за ними.

— Я пока не знаю, — ответила Фидельма. — Может быть, в комнату Эанреда что-то вносили, мешок зацепился за щепку на косяке и порвался.

Эадульф глядел на нее, пытаясь угадать ее мысли.

— Ты хочешь сказать, что в комнату Эанреда вносили сокровища?

Эадульф имел редкую способность делать выводы из рассуждений Фидельмы быстрее, чем она сама.

— Я говорю, что не знаю, — мягко ответила она, пожимая плечами. — Плох тот судья, что судит прежде, чем собраны все сведения.

— Но так быть могло, — не уступал Лициний, которому тоже хотелось внести свой вклад. Он чувствовал, что должен попытаться восстановить честь своих товарищей — Эанред, по его же собственным словам, вернулся тогда, когда тело Вигхарда уже нашли, а значит, уже после того, как арестовали Ронана Рагаллаха. Может быть, Ронан упрятал награбленное в комнате у Эанреда, пока того не было.

Фидельма усмехнулась.

— Да? Ронан Рагаллах спрятал два мешка с золотом и серебром в комнате Эанреда. Потом вышел, и его поймали стражники. Что же сталось с мешками?

Лициний поджал губы.

— Я уже говорил о возможном помощнике… — пробормотал он.

— Да, говорили. Мы обсудим это позже. Сейчас давайте осмотрим комнату брата Себби, — предложила Фидельма.

— А мешковина? — спросил Эадульф, глядя, как она прячет лоскуток в свою большую сумку-марсупий.