В одном углу Эмери в споре доказывал терапевтические преимущества применения доз I-131 при гипертиреозе; в другом Джонстон обсуждал проблему печеночного давления при портокавальном анастомозе; а с другой стороны доносилось бормотание Льюистона, вот уже в который раз приводившего свои доводы, доказывающие негуманность использвания электрошоковой терапии для лечения депрессивных состояний. Из того угла, где собрались женщины, изредка слышалось «ОРЗ» и «ветрянка».

Джудит стояла рядом со мной. Синее платье было ей очень к лицу, в нем она казалась совсем юной. Она быстро пила свой «скотч» — у нее привычка все выпивать залпом — и, очевидно, настраивалась на то, чтобы присоединиться к компании докторских жен.

— Иногда мне очень хочется, — тихо проговорила она, — чтобы они хоть раз поговорили о политике или еще о чем-нибудь. О чем угодно, но только не о медицине.

Я улыбнулся, вспомнив рассуждения Арта об аполитичности врачей. Он говорил об этом с таким видом, как обычно говорят о неучах. Арт всегда настаивал на том, что врачи не только не придерживаются политических взглядов, но что они вообще не способны на это. «С медиками дело обстоит так же как и с военными, — сказал он однажды. — Приверженность политическим взглядам расценивается как проявление непрофессионализма.» Как водится в подобных случаях, Арт все сильно преувеличивал, но сказанное им все же не было лишено определенного смысла.

Я думаю, что Арт сгущает краски для того, чтобы шокировать людей, действовать им на нервы, приводить их в бешенство. Это вполне в его духе. Но мне кажется, что на него также оказывает завораживающее воздействие та тонкая грань, что отделяет правду от неправды, реальные факты от преувеличения. Он имеет обыкновение делать вслух замечания, а после смотреть, кто примет их на свой счет и кто как будет реагировать. Особенно он грешит этим, когда, бывает, выпьет лишнего.

По правде говоря, среди моих знакомых врачей Арт единственный, кто пьет и пьянеет. Очевидно, другие могут заливать в себя неимоверное количество алкоголя и держаться, как ни в чем не бывало; на какое-то время они просто становятся излишне разговорчивыми, а затем их начинает одолевать сонливость. Арт же пьянеет, в когда он пьян, он бывает особенно зол и к тому же непрочь поскандалить.

Я всегда был далек от понимания его этой особенности. Какое-то время я даже думал, что налицо случай патологической интоксикации[30], но позднее решил, что это своего рода проявление потворства собственным слабостям, желания поступать так, как заблагорассудится, в то время, как все остальные держат себя в руках. Возможно он нуждается в подобной поблажке; возможно он не может сдержать себя; а может быть он попросту усиленно ищет разные предлоги для того, чтобы выпустить пар.

Само собой разумеется, он довольно резко высказывается о своей профессии. В этом он не одинок, подобная черта присуща многим врачам, имеющих на это самые разнообразные причины: Джоунз — потому что он зациклился на исследованиях и никак не может заработать много денег, как ему того хотелось бы; Андрюс — оттого что урология стоила ему жены и счастливой семейной жизни; Тельсер — потому что на поприще дерматологии его сплошь окружают пациенты, которых он считает обыкновенными невростенниками, а не по-настоящему больными. Стоит только поговорить с любым из этих людей, и рано или поздно эти их обиды обнаружат себя, выплывут наружу. Арт же не таков. Его возмущает вся медицинская наука в целом.

Я думаю, что в любой профессии можно встретить людей, которые презирают самих себя и своих коллег. Но Арт в этом смысле представляет собой редчайший экземпляр. Складывается такое впечатление, что он выбрал медицину назло самому себе, чтобы досадить, разозлить и сделать себя глубоко несчастным.

В моменты уныния и отчаяния мне начинает казаться, что он и абортами занимается только за тем, чтобы вызвать раздражение со стороны своих коллег и позлить их. Конечно я знаю, что думать о нем так не справедливо, но все же до конца быть в нем уверенным я не могу. Когда Арт трезв, он говорит разумно, приводя веские аргументы в пользу абортов. Когда же он пьян, то над ним берут верх эмоции, субъективизм и самодовольство.

Я думаю, что он ненавидит медицину и всякий раз напивается именно для того, чтобы дать волю этому своему чувству и иметь бы при это оправдание — что с него взять, он же пьяный. Само собой разумеется, что напившись, он затевает возмутительные, а порой и вовсе безобразные словесные перепалки с другими врачами; во время одной такой стычки он объявил Дженису, что он, Арт, сделал аборт его жене, и у Джениса, которому об этом не было ничего известно, в тот момент был такой вид, как будто ему нанесли неожиданный удар ниже пояса. Дженис католик, а его жена нет. Вот так Арту удалось в миг окончить поначалу не предвещавшую ничего дурного вечеринку.

Я тоже был на той вечеринке и потом очень злился на Арта за его выходку. Несколько дней спустя он объявился и начал извиняться передо мной, и тогда я потребовал, чтобы он извинился перед Дженисом, что он и сделал. В последствии же по какой-то непонятной мне причине, Арт и Дженис стали хорошими друзьями, и Дженис резко изменил свое отношение к проблеме абортов. Я не знаю, что Арт наговорил ему и как убеждал, но как бы там ни было, это ему удалось.

Именно потому, что я знаю Арта лучше, чем большинство наших знакомых, я придаю очень большое значение тому, что он китаец по происхождению. Я думаю, что его происхождение и внешность оказывают на него огромное влияние. Среди медиков велико число китайцев и японцев, и на этот счет существует превеликое множество анекдотов — порой действующих на нервы баек, где говорится об их уме, энергичности и стремлении к успеху. Эти шутки сродни тем, что принято рассказывать об евреях. На мой взгляд, Арт, будучи американцем китайского происхождения, во многом действует наперекор сложившейся традиции и данному ему в свое время воспитанию, которое, следует заметить, было весьма консервативным. Он избрал для себя другой путь, став придерживаться самых радикально-прогрессивных взглядов. Доказательством тому может послужить хотя бы его желание и готовность перенимать все новое. В Бостоне не найдется, пожалуй, ни одного гинеколога, чей кабинет был бы оборудован так же современно, как у Арта. Стоит только на рынке медицинского оборудования появиться какому-нибудь новшеству, как он тут же покупает подобное устройство для применения в своей практике. На этот счет также существует множество анекдотов — о пристрастии выходцев с Востока к разного рода техническим новинкам — но Артом движет совершенно другое стремление. Он восстает против всего традиционного, привычного и общепринятого.

Стоит только однажды поговорить с ним, чтобы убедиться, что его буквально переполняют разного рода идеи. К примеру, у него имеется новый метод для исследования мазков.[31] Он хочет избежать привычного подхода, считая пальпацию тазовых органов пустой тратой времени. Он убежден, что базальная температура является более эффективным индикатором овуляции, чем это принято считать. Он считает, что щипцы необходимо исключить из процедуры принятия родов, какими бы сложными эти роды не были. Он уверен, что от общей анестезии при обезболивании родов следует отказываться, заменяя ее большими дозами транквилизаторов.

Когда вам доводится услышать его теории впервый раз, то это весьма впечатляет. И только позднее вы начинаете понимать, что это есть ничто иное, как выпады против десятилетиями сложившейся традиции, в которой Арт продолжает упорно выискивать и находить разного рода недостатки.

На мой взгляд, то, что Арт стал заниматься абортами, явление вполне закономерное. И по-моему, мне все же следовало бы усомниться в его мотивации подобного решения. Но я считаю это излишним, так как, по моему убеждению, не столь важны причины, подвигнувшие человека на тот или иной поступок, сколь значимой оказывается ценность конечного результата его действий. Историческая правда такова, что иногда человек может совершать плохие поступки, руководствуясь хорошими идеалами. И тогда он остается в проигрыше. Или же он может совершать правильные поступки, исходя из неправильных соображений. И в этом случае он герой.