Лицо Есугэя было непроницаемо, и Тэмучжин изо всех сил пытался сделать точно такое же лицо, пока Энк еще был здесь. Для себя он решил, что никогда не полюбит дядю, который принял его так неласково.

Отец девушки вышел им навстречу, улыбаясь и кланяясь. Одежда его была черна от грязи и засалена так, что Тэмучжин подумал, будто он носит ее, не снимая, уже который год. Открыв в улыбке беззубый рот, старик почесал голову и вытащил из волос какого-то паразита. Все это казалось ужасным, особенно если всю жизнь провел в чистой материнской юрте. Густой запах мочи висел в воздухе, а рядом не было даже выгребной ямы.

Мальчик смотрел на грязные руки старика, а тот тем временем пригласил гостей в юрту – выпить пиалу соленого чая. Тэмучжин сел слева от Энка и Есугэя. Сердце Тэмучжина совсем упало, когда он увидел кособокие лежанки и серую обстановку юрты. На стене висел старый лук, но плохой и много раз чиненный. Старик пинком разбудил жену и велел ей приготовить чай. В присутствии гостей он явно беспокоился и постоянно бормотал себе что-то под нос.

Энк не мог скрыть удовольствия. Он с усмешкой оглядел голый войлок и деревянные решетки каркаса юрты, латанные в сотнях мест.

– Благодарим за угощение, Шрия, – сказал Энк женщине, когда она с коротким поклоном разлила по неглубоким пиалам соленый чай. Его настроение все улучшалось. Он обратился к хозяину юрты: – Приведи дочь, Шолой. Отец этого мальчика желает ее видеть.

Снова осклабившись в беззубой улыбке, старик вышел, на каждом шагу подтягивая спадающие штаны. Тэмучжин услышал какой-то пронзительный визг, крик, но сделал вид, что ничего не слышит. Он глотал жидкость из пиалы, прятал испуганные глаза и думал, что ему ужасно хочется выйти по нужде.

Шолой втащил ту самую чумазую девчонку, которую они встретили по дороге. Чувствуя на себе холодный взгляд Есугэя, старик стукнул ее по лицу, потом огрел по заду. Глаза девочки наполнились слезами, но она продолжала все так же решительно вырываться.

– Это Бортэ, – хитренько усмехнулся Энк. – Уверен, она станет твоему сыну верной и хорошей женой.

– А не старовата? – засомневался Есугэй.

Девочка вырвалась из рук отца и уселась в другом конце юрты, как можно дальше от незваных гостей.

– Ей четырнадцать, но кровь еще не пришла, – пожал плечами Энк. – Может, потому что такая худая. У нее были и другие женихи, но они предпочли девочек поспокойнее. А в этой горит огонь. Она станет хорошей матерью Волку.

Девочка, о которой шла речь, вдруг схватила сапог и швырнула им в Энка. Тэмучжин, сидящий рядом с дядей, перехватил сапог в воздухе. И она злобно на него уставилась.

Есугэй прошелся по юрте. Что-то в его лице заставило девочку притихнуть. Для своего народа он был высоким, а уж по меркам олхунутов – огромным. Он протянул руку и легонько взял ее за подбородок, приподнял лицо.

– Моему сыну нужна сильная жена, – сказал он, глядя ей в глаза. – Думаю, когда вырастет, станет красавицей.

Возмутившись, девочка попыталась ударить Есугэя, но не успела: тот уже отдернул руку. Усмехнулся, кивнул:

– Она мне нравится. Я согласен.

– Я рад, что нашел хорошую пару твоему сыну, – произнес Энк, скрывая недовольство за легкой улыбкой.

Есугэй встал и выпрямился, возвышаясь над всеми.

– Через год, Энк, я заберу его. Научи его послушанию, но помни: настанет день – и он превратится в мужчину, который, может статься, вернется и отдаст олхунутам долги.

Энк с Шолоем поняли угрозу, таящуюся в этих словах. Хозяин юрты стиснул зубы, постарался взять себя в руки и ответить спокойным голосом:

– Нелегка жизнь в юртах олхунутов. Мы вернем тебе воина вместе с женой.

– Не сомневаюсь, – отвечал Есугэй.

Почти пополам пришлось согнуться Есугэю, чтобы выйти через низенькую дверь. И Тэмучжин внезапно испугался, поняв, что отец уходит. Ему казалось, что взрослые, выходящие следом за отцом, плетутся целую вечность. Но он заставил себя сидеть на месте, дождался, пока в юрте останется только старуха, и тогда вышел. Выбрался из юрты и зажмурился от яркого солнца. Коня для Есугэя уже привели. Отец легко взлетел в седло, посмотрел на всех сверху вниз. Наконец твердый взгляд остановился на Тэмучжине. Ничего не сказал отец сыну на прощание, лишь ударил коня пятками и умчался прочь.

Мальчик смотрел Есугэю вслед и думал, что отец возвращается к братьям, к матери, ко всему, что любил сам Тэмучжин. Он понимал, что Волк не обернется, но надеялся и ждал, ждал прощального отцовского взгляда. Он почувствовал, что на глазах его выступают слезы, и глубоко вздохнул, чтобы удержать их, понимая, как радостно будет Энку увидеть его слабость.

А дядя дождался, пока Есугэй не исчезнет вдали, зажал ноздрю пальцем и высморкался на траву.

– Наглый глупец, как и все Волки, – бросил он.

Тэмучжин резко обернулся, так что даже напугал Энка.

– А щенки еще хуже отца. Ничего, Шолой бьет щенков так же крепко, как дочерей и жену. Они все знают свое место, мальчик. И ты будешь знать свое, пока живешь здесь.

Он дал Шолою знак, и коротышка схватил Тэмучжина за руку, причем неожиданно крепко. Энк усмехнулся, глядя мальчику в лицо.

Тэмучжин молчал, понимая, что эти люди просто хотят его напугать. Постояв немного, Энк отвернулся и с мрачным видом заковылял прочь. И сейчас дядя хромал куда сильнее, чем в присутствии Есугэя. И среди страха и одиночества, которые поглотили его, только эта мелочь дала мальчику некоторое удовлетворение. Если бы с ним обращались по-доброму, он не обрел бы силы. А теперь его кипящий гнев был подобен глотку кобыльей крови, от которой ему всегда становилось теплее.

Есугэй так и не обернулся. Он проезжал мимо последних олхунутских всадников и не обращал на них внимания. Сердце его болело оттого, что он оставляет дорогого сына в руках этого червя, грязного Шолоя, но при олхунутах он не мог сказать Тэмучжину даже нескольких слов утешения: они бы возрадовались, став свидетелями отцовской слабости. Только оказавшись на равнине в одиночестве, оставив далеко позади юрты олхунутов, только тогда Есугэй позволил себе слабую улыбку. В Тэмучжине много гнева и огня – наверное, больше, чем в любом другом его сыне. Где Бектер погрузился бы в мрачное молчание, там Тэмучжин ошеломит своей силой того, кто думает, будто может безнаказанно издеваться над ханским сыном. Как бы то ни было, он переживет этот год, и благодаря приобретенному опыту и жене, которую сын привезет домой, Волки станут еще сильнее. Есугэй подумал о жирных овцах, которые так и кишели вокруг юрт родного племени его жены. Он не считал, будто охрана у олхунутов слабая, но если зима придет суровая, то вполне может такое случиться, что однажды Есугэй снова устроит набег со своими воинами. Настроение улучшилось: он представил себе, как Энк удирает от его воинов. Тогда-то этот хромой человечек не будет ухмыляться да смотреть искоса. Есугэй ударил коня пятками и пустил его вскачь по степи, полный сладостных мыслей о битвах и воплях раненых.

Тэмучжин проснулся оттого, что его грубо столкнули с лежанки на пол. В юрте было так темно, что он не видел даже собственных рук и ног, к тому же все вокруг было незнакомым. Он слышал, как поблизости бормочет и спотыкается Шолой, и решил, что это именно он так грубо его разбудил. Тэмучжин ощутил новый приступ отвращения к отцу Бортэ. Он с трудом поднялся, ударился обо что-то ногой, но стон подавил. Еще не рассвело, жилища олхунутов были безмолвны. Тэмучжин не хотел выходить, чтобы не тревожить собак. Надо плеснуть воды в лицо, подумал он, зевая, – так и сонливость пройдет. Потянулся туда, где вчера, насколько он помнил, стояло ведро, но рука уткнулась в пустоту.

– Еще не проснулся? – послышался рядом голос Шолоя.

Тэмучжин повернулся и стиснул кулаки в темноте. На скуле со вчерашнего дня вспухал синяк, оставленный тяжелой рукой старика. На глаза навернулись стыдливые слезы. Энк не солгал насчет жизни в этом жалком жилище. Шолой подкреплял приказы ударами костлявых кулаков и когда гнал собаку с дороги, и когда заставлял жену или дочь что-то делать. Сварливая жена, видимо, усвоила, что надо молчать и держаться в сторонке, но Бортэ не раз получала от отца только потому, что подвернулась под руку в тесной юрте. Похоже, под грязью и потрепанной одеждой ее тело сплошь покрыто синяками. Шолою пришлось дважды сильно ударить его, прежде чем Тэмучжин потупил голову. Мальчик чувствовал на себе полный презрения взгляд Бортэ, но что он мог сделать? Убить старика? Он знал, что, если ударит Шолоя, жить будет недолго. Хозяину юрты стоит только позвать мужчин племени на помощь. Тэмучжин представил, с каким удовольствием они убьют его, дай он только повод. Последний раз ночью он проснулся от сладостного сна: за его конем тащится окровавленное тело Шолоя. Мечта, порожденная унижением. Тэмучжин со вздохом напомнил себе, что Бектер все это как-то пережил. Как же такой бык сумел обуздать свой нрав?