Эти волосы под платком не причесаны, как и мои, эти кофты, в отличие, разумеется, от моих, давно вышли из моды. Деревья обрамляют аллею, но они не стройнее этих женщин. Они вцепились в мешок муки, схватили картонный ящик с порошком какао, коробку с женскими трусами и прилагают все усилия к тому, чтобы никто другой не завладел предметами этой единовременной помощи. Они напоминают другим матерям о том, как много их сыновей умерли за свободу, потому что боролись они за эту муку, за какао, шоколад и принадлежности дамского туалета. В пыльной обуви уходят они с места раздачи. Но их вой будет еще долгие годы стоять над этой местностью. Прекрасно пасть на поле боя, но, если возможно, желательно пасть от руки противника. А не наложив на себя трепещущую руку.
Только матери имеют право наложить руки, если сын оказался трусом. Мать — это бог, наказывать дано только ей. Отца, к сожалению, никогда не бывает дома. Я призываю ад в свидетели, что видела на экране нечто ужасное, кто мог бы послать мне это изображение? А потом я заметила еще кое-что, оно было таким же жутким. Ну да ничего. Кровь все смоет.
Другой.Вы только представьте себе, чему мы научились у наших матерей, у этих организаций, которые, как вы уже сказали, ведут себя как бог, нет, они даже больше, чем бог: они более католики, чем папа римский, внушительнее, чем весь город. Их сын значит для них так много, что все остальное отодвигается на задний план и блекнет, как темная лестничная площадка, которая каждый день поглощает сына вместе с его спортивной сумкой. Надо думать, кто-то выкрутил матовую лампочку! И вставил вместо нее более яркую. Лампочку Вильямса. Так будем и мы спокойно крепить связь с нашей маленькой, но звучной детской группой, мы, озорники с ямочками на щеках, их забавы ради кто-то сделал, ткнув прямо в кожу горящей сигаретой.
В следующем году мы уже пойдем в школу! Потом мы как-нибудь, с трясущимися руками, выдержим приемный экзамен в группу игры на цитре, которую создали специально для нас. И для дорогой тети Эльфи, которая как будто хотела запретить нам делать все то, ради чего и была создана группа. В глубине зала наши матери уже аплодируют, как видите, аплодируют немножко ревниво, мы подходим к фортепьяно и неловко кланяемся. Наше коллективное отношение к этому концерту было хуже некуда. Именно отсюда, с нашего преступного отклонения от нормы, и начинает развиваться наше отношение к убийству. Здание нашего социального обеспечения нерешительно поднимается со своей собачьей подстилки, на которой многим из нас уже пришлось оставить свои волосы, оно растет, да, оно растет все быстрее! Как заросли сорняка, что возникли не сами по себе, их кто-то посеял, да-да, их сплела и пустила в рост наша милая мамочка. Никто не может помешать сорнякам расти. Их можно только вырвать, по-другому не получится. Или, что еще проще, засушить. Пусть высохнут, как наша авторша. Но все же нельзя сказать, что она плохо выглядит.
Ужас распространяется вокруг, охватывает всех, кого захочет. Каждый из нас хватает по моей команде за руку ту, что произвела нас на свет, руку женщины, у которой были совершенно в не правовые представления о норме, а она передала их своему сыну, своему единственному и неповторимому, тому, что выжженным с помощью собственного жира или силикона клеймом засел в своей мамочке, у которой еще слезятся глаза от чистки лука. Хотя сегодня эти нормы вообще не имеют больше никакой цены, их по старой привычке все еще называют ценностями. Да, как и в прошлом году, они еще есть, подходящие для этого случая карточки. Своевременно запаситесь хотя бы одной! Она ведь дешевле почтовой, без письма! Ну вот, вы киваете головой: женщины и матери против войны! Только здесь, у меня, вы можете наконец отвести душу сегодня вечером! А потом, крепко привязанные к вашим рукам, закрыв уши пестрыми шерстяными наушниками, чтобы не подхватить воспаление, мы, дергаясь и спотыкаясь, уберемся прочь. Собаки при этом могут присутствовать в качестве свидетелей и оставаться в придорожной канаве рядом со своими хозяйчиками. Позже произведшим нас на свет женщинам разрешается бесплатно поплакать, говоря о своеобразии отечественных манер и нравов, этим же своеобразием и порожденных. Но мы к тому времени уже будем мертвы и ничего не услышим. Аплодисменты! Преждевременные аплодисменты! Несмотря ни на что: спасибо.
В принципе, нашим отцам нечего сказать. Возможно, они могли бы сообщить о том, как совершалось преступление, но научились этому мы у мамы, так как у папочки, как всегда, не было времени. Как раз в это время он, в поисках собственной идентичности, сидит в своем бюро, заново изобретая, среди прочего, и нашу историю. Этот темноволосый мужчина с патентованным отпугивающим воздействием, которое он запатентовал только для того, чтобы узнать, что оно производилось уже миллионы раз. Да, ему пришлось узнать, что этот патент уже давно выдан. Так что отойди в сторонку, папочка! Мама, оставайся со мной!
Вот так, теперь ты можешь одна давить на рычаг, мама, сидя на его коротком плече. Можешь подбрасывать нас вверх. Как в детстве на качелях. Ого, вот это сила, такой у женщины мы давно не видели, браво! Только зазеваешься, и она раздавит тебя одной рукой. Отцу остается только отвлекать от нее противника, не то она разберется и с ним. Взаимодействия не получается. Отец носится в хлопотах, но правит теперь мать. Она ведь давно уже получила водительские права.
Другой.Взгляни-ка вон туда! Там наша жертва обращается ко мне с вопросом, она делает это так, будто имеет право предложить нам некий симбиоз, в котором мы давно уже отказали своим близким, отказали с тех пор, как сами расставили по полкам в своих детских комнатах игрушечные, собираемые из кубиков деревни фирмы «Лего», так вот, моя жертва спрашивает меня, сколько времени на моих часах, не настало ли уже и ее, жертвы, время? На это я могу сказать одно: ваше время кончилось, как только вы тронулись с места. Да-да, это время пришло, вы не можете повернуть его вспять, даже если это, как явствует из достоверных источников, порочное время.
Другой.Итак, теперь начинается мое время! Мне есть что ему предложить. Это время для людей моего склада. Я взял во временное пользование кассету, из которой видно, на что это время способно, и как в годы войны его можно включать и выключать с помощью агрегата аварийного питания. Подождите до следующих выходных! Больше я в данный момент ничего не знаю. Спасибо, что выслушали меня, когда я издал вопль победителя. Скорее всего, другой такой возможности у меня больше не будет.
Другой.Я, стало быть, не слышал, чтобы тот человек спрашивал еще о чем-то. А вы как считаете? Во всяком случае, вы, как члены группы, научились заменять отца и мать. Заменить мать — процедура болезненная, так как мы все же предпочитаем быть мужчинами! Это значит быть предельно честными, по крайней мере, в своем кругу. Теперь говорят, что наша жертва якобы сама предложила себя нам, когда обратилась с вопросом, кому принадлежит это выморочное время и почему оно так возвеличилось, что в нем стали важны даже спортсмены. Все эти годы мы не отмечали дни рождения времени, и теперь оно, разумеется, мстит нам. Тем временем современники научились надлежащим, приличествующим этой эпохе образом разминаться и разогреваться, прежде чем начинать гонку. Не можем же мы из-за какой-то жертвы, ну да, той, что в канаве, рядом с собакой, не можем же мы взять да и отказаться от того, чему так долго обучались! Или фото — подделка? Нет, должно быть, все верно! Эта мышца стала такой красивой и выпуклой, уж теперь-то мы ее не порвем, в крайнем случае разогреем и растянем, чтобы она нам подошла. Наконец-то для этого у нас нашлось время, оно подошло нам с первого раза. Оно одно среди всех этих хлопушек-болтушек каждый раз заполняется снова, хотя давно уже, парочку раз слишком уж громко треснув, разорвалось напрочь.
