И куда только я сунул свой драгоценный гаечный ключ, то есть я хотел сказать, гаечный ключ по затягиванию ценностей? Как мало о нас знают! Кстати, порка значит сегодня даже больше, чем значила в прежние времена: она — спорт исключительно для тех, кто считает себя господами. Похоже, прошли те времена, когда можно было, занимаясь более утонченными видами спорта, не прикасаться к сопернику, чтобы не замарать рук. Особым видом тогда было даже предательство. Вы только взгляните на мои новенькие часы «Ролекс»! Мне наплевать, что с ними будет! Они врезались мне в кожу, я тоже держусь за них, затягиваю ремень и произвожу настоящие чудеса по превращению плоти. Этот человек уже никогда не будет выглядеть так, как выглядел раньше. Я бы его тоже не узнал. До чего же он изменился! Утром он слопал свое воскресное жаркое, а теперь мы слова не можем сказать об этом парне из Нижней Австрии, из Крефельда, из Гельзенкирхена, которого мы так отделали, что мать родная не узнает. Откуда же нам его знать, если его даже собственная мать не знает? Он попытался от нас ускользнуть. Этого ему не следовало делать. На его месте даже мы ни за что бы не сдвинулись с места.
Мы, стало быть, продемонстрировали на нем новейшее представление о жестокости. Мы ведь и сами родом из провинции и знаем, как говорить с людьми, которым только телевизор может хоть что-то сказать. Мы, в любом случае, можем держать язык за зубами, телевизор этого не может. Мы имеем право говорить, точно так же, как и этот ящик. Когда этот парень сказал «прошу вас, не надо», после того как мы выбили из его рук банку с пивом и вместо нее воткнули в него пивную бутылку, с отбитым горлышком, мы, не сговариваясь, сочли его слова случайной оговоркой и увидели в этом злой умысел.
Отпусти мы его — и он тут же призвал бы на помощь своих собутыльников. А две стаи, которые собрали бы вокруг себя множество людей, столкнувшись, создали бы не просто критическую, а воинственную ситуацию. Накопившаяся в нас энергия без проблем вырвалась бы наружу, никакой электростанции не пришлось бы разогревать заинтересованных людей до точки кипения и создавать из этого настоящую проблему. Но теперь надо быть начеку, чтобы в дело не вмешались женщины! Тогда начнется война. Без предупреждения. Она просто войдет в нашу жизнь. Дружеская поддержка, взаимопомощь, чувство товарищества, лояльность, солидарность, понимание проблем и задач другого — вот что от нас требуется! Но мы об этом каждый раз забываем! К счастью, этот другой попался нам до того, как мы попались ему. Скорее, друзья, смываемся! Те, на стадионе, хлопают и ревут вот уже десять минут! Сейчас обернутся к нам! Давай, делаем ноги! Люблю я эти вылазки.
Другой.Стоит мне произнести «Югославия», и я вижу, как туда лезут все, кому не лень. Будь ее властители поблизости, я бы ничего не сказал. Но вам, дамы и господа, скажу: ни одно племя не чувствовало себя преступником, для меня это факт, не вызывающий сомнений. Хотя каждое их преступление — это насмешка над их собственным правом, над международным правом и над любой вне-правовой оценкой. А почему? Потому что каждое племя верило в свою правоту, а раз так, то оно в принципе не допускало мысли, что совершает нечто противоправное. Вот так и происходит, что голый аффект прикрывается от дождя непромокаемой пленкой правдивости. Ну а потом дождь кончается так же внезапно, как он начал массировать кожу головы. И что нам делать теперь с нашей доброй глупой кожей? Если мы ее сожгли, то вполне может быть, что нам придется тянуть ее за собой, как обвисший парашют. Простите. Ах, только бы в нужный момент испортилась погода! Тогда судья по согласованию с экспертами ООН смог бы распорядиться о прекращении.
Таким образом, если бы стояла очень плохая погода, способная повлиять на результат войны, то дело можно было бы перенести на другой день. Нечистая мировая совесть идет куда угодно, в горную или в болотистую местность, и тщательно фиксирует промежуточные результаты, которые, однако, никак не сказываются на конечном итоге. Женщины всего мира завели тем временем свой собственный счет и обвиняют без разбора себя и других, вместо того чтобы издать том с новыми, вымышленными от А до Я историями. Но зачем утруждать себя? Кто-нибудь нам скажет, что делать.
А признайтесь-ка, ангажированные женщины, усиленные разведгруппой художниц, которые одновременно образуют и арьергард, зачем вы выбрались из чащобы собственных тел и так по-дурацки маршируете здесь, к сожалению, как всегда, в ложном направлении? Двигаетесь на нас, вместо того, чтобы топать от нас? Издали нам было бы легче терпеть ваше присутствие, и ваш громкий визг не так терзал бы наши уши. Ваши вручную изготовленные, лихорадочно состряпанные листовки, что каждый день дюжинами влетают в наш дом, словно настоящие газетные утки, мы все равно читать не будем, хотя они и сделаны с расчетом на то, чтобы нам понравиться. Из бумаги, не наносящей ущерба окружающей среде, той самой, для которой мертвое дерево раз за разом вырывается из своей могилы! От чего они хотят нас удержать? Почему вы думаете, что можете загрязнять наши улицы транспарантами, возвещающими о ваших мелких домашних делишках? Политика — это ведь не ваша кухня! Политика — это нечто большее, чем вся ваша квартира! Чем весь ваш дом!
Как, вы вовсе никуда не маршируете? И транспаранты не ваших рук дело? А тысячи со звоном разлетевшихся на мелкие осколки оконных стекол? Говорите, не вы их разбили, а буря? И вы сами не заметили, какая? Ладно. Давайте позвоним в контору по страхованию домашнего имущества, хотя много они не дадут. Давайте почитаем вашу книгу, из которой тоже не много выудим. Да и что вообще случилось? Я не рассмотрел как следует, так как мой компьютер был включен на быстрое изображение событий. В конце концов, он, вместе со своим другом, видеорекордером, хочет ежедневно в девятнадцать тридцать заниматься аэробикой.
Вот так. Время, стало быть, тоже хочет быть в курсе всего, что происходит. Сначала ужасы, которые несет с собой оружие, вой собак, скулеж раненых, война собственной персоной, а вот и вы, женщины, по крайней мере на этой гарантированно подлинной фотографии, жуткие, истекающие кровью фигуры! А вокруг бродят мужчины, желая добровольно сдаться на милость победителей, женщин. Но что я вижу: женщины настораживаются, в страхе торопятся куда-то, испуганно оглядываются, зовут на помощь, стучат в двери, но им не открывают. Ну да ничего. Вы, мужчины, тоже ведь влезаете к ним без предупреждения, чтобы их голоса, если они вообще раздадутся, звучали угнетенно и робко. Скажите, почему никто из участников сегодня не подавлен? Надо немедленно найти подавленного, чтобы он мог предстать перед мировой прессой, требуя защиты.
Ну да ничего. Не знаю, не знаю. Я вообще придерживаюсь совершенно иного мнения. Тем не менее никто ко мне не прислушивается. Я объект для насмешек, мне никто даже руки не протянет. Но я не позволю даже волоска увидеть на своей голове, иначе мне придется тут же основать новую религию, так как старая перестанет меня устраивать. Возможно, на сей раз я осную такую, при которой не теряешь сразу свое лицо, когда показываешь его своему начальнику. Только этого мне и не хватало, чтобы мой шеф узнавал меня в лицо!
А они тем временем в стране, за которую я так заступалась, давно продолжают жить так, как будто ничего и не было. И вот теперь пришла моя очередь, потому что я несколько раз, возможно даже чересчур часто, высказывала нечто дерзкое, надеюсь, не слишком громко? Ведь моих слов так никто и не услышал! Но меня в любом случае нужно как следует наказать за мои высказывания. Ах, как далеко сегодня отошли мы, женщины, от услужливой материнской готовности идти на уступки своим детям! Посмотрите, с каким визгом и воем набрасываются они на транспорт с гуманитарной помощью, предназначенной для совсем других матерей, чем те, у которых достаточно платков, чтобы покрыть голову, и кофт, чтобы прикрыть тело. Неприятная картина! Еще одно фото, спасибо, сейчас я покажу его всем, кто без этого фото увидел бы меня в лучшем случае сзади!
