— Выздоровление после болезни.

— Ясно. Я мысленно с тобой. Скажи ему, чтобы лег, он послушается.

— Спасибо! Кто следующий на очереди? Маттео?

— Лидия просила уступить ей. Он согласился.

— Тогда пусть приходит — может взять то, что я уже прочитала. Передайте ей. Я с радостью поделюсь.

— Хорошо. Пока, Нел.

— Пока, Люси.

Я услышала удаляющиеся шаги.

5 февраля 1507 года

Я здесь, в кругу друзей. Донна Томаса пришла навестить меня в январе, когда я слегка окрепла, — видимо, догадалась по разговорам с Винченцо, что в атмосфере моего отчего дома мне не поправиться. Она сказала, что мы не должны проклинать, а, наоборот, должны молиться за души одержимых. И еще она дала мне позволение время от времени встречаться с Z в гостевой монастырского дома.

Несмотря на счастье своего здесь пребывания, признаюсь, что затворничество и некоторые запреты меня все же тяготят. Я уже не та примерная послушница, что прежде. Мне отвели мою старую келью. Тонзо явно радуется — впервые за несколько лет увидел кошку, прогуливающуюся по тропинке вдоль реки, и защебетал от восторга. Он ведь не знал на своем веку других знаков кошачьего внимания, кроме как от кроткого Бини. Сердце сжимается, когда представляю, что сталось с моим любимцем, которого так внезапно и без моего ведома спровадили из дома.

Винченцо говорит, что Нукка вернулась. Падуя ее не успокоила, в доме напряженно. Догадываюсь по некоторым его обмолвкам, что она, возможно, уже впадает в настоящую манию. Она очень сурова с Анджелой, такого за ней прежде не водилось. Анджеле едва исполнилось семь, тихая, кроткая девочка.

Моя жизнь течет просто. По утрам наставляю младших и обучаю рисованию и живописи воспитанниц всех возрастов. Ненчия проявляет очень толковый подход, мне радостно при мысли, что в ней, возможно, просыпается дарование. Буду помогать ей по мере сил.

12 апреля

В мастерскую начала наведываться некая дама. В роскошном одеянии, со свитой расфуфыренных слуг обоего пола. Бледнокожая, невероятно красивая, она каждый раз спрашивает маэстро Дзордзи из Кастель-франко. В первый ее приход Z встревоженно подскочил и покинул мастерскую по черной лестнице, пока дама его не заприметила. Мы все удивленно замерли. Она наведывалась уже не единожды, всегда задает один и тот же вопрос и смеется. «Передайте, что он проказник!» — ни к кому конкретно не обращаясь, велела она, пока ее свита бурным потоком устремлялась к выходу. Каждый раз, заслышав топот и гвалт, Z поднимается с места и уходит.

Сегодня сцена повторилась. Когда он вернулся, я посмотрела на него вопросительно. Он ответил улыбкой и хотел продолжить работу, но, поняв, что я в смятении, подошел, взял меня за руку, и мы вышли из мастерской на набережную. «Кто она такая?» — наконец решилась спросить я. Собравшись с духом, он ответил: «Женщина, с которой я познакомился вскоре после переезда в Венецию». Я молчала, и он продолжил: «Я расписывал для нее дверцу шкафчика, когда работал в мастерской мессира Беллини». «Кто она такая?» — повторила я. «Знаменитая куртизанка», — ответил он небрежно. «Ты хорошо с ней знаком?» — уточнила я. «Ее зовут Чечилия». — «Чечилия. Она очень красива». «Так многие считают», — подтвердил он. «Дзордзи, о чем ты говоришь?» — «Клара, милая, эта сторона жизни не должна была тебя коснуться, но раз уж зашел разговор, я скажу так: данная особа не в силах удовлетворить кого бы то ни было, кроме своих желаний, поэтому я в тупике».

И он рассказал, что связывает его с Чечилией.

В шестнадцать, когда он только пришел к мессиру Беллини, она появилась в один прекрасный день на пороге мастерской как заказчица и, приметив Дзордзи, изъявила желание, чтобы он сам изготовил и доставил ей заказ. Тогда он был польщен и расстарался на славу, вложив в роспись все свое мастерство, а потом отнес готовую работу к ней в дом — богатый и пышный. «Я тогда был едва знаком с Венецией, — продолжил Дзордзи, — и слабо представлял себе жизнь высшего общества. Она приветила меня, расспросила о работе и надеждах. Потом пригласила сыграть на лютне, когда устраивала прием. Меня осыпали похвалами и восторгами, я знакомился с важными и интересными людьми, и, наконец, однажды ночью она увлекла меня к себе в опочивальню. Я был на седьмом небе, словно в сказку попал, Клара. И я действительно жил в сказке.

Чечилия души во мне не чаяла и, сказать по правде, очень способствовала моему продвижению. Она окружила меня заботой, не отрицаю, но вскоре ее образ жизни стал для меня невыносимым — зряшность и никчемность его утомляли, притом, что у меня завязывались все новые приятные знакомства и дружба. Я не мог остаться с ней, но Чечилия не собиралась меня отпускать. Я время от времени ее навещаю, поскольку она требует того безоговорочно и поскольку, если честно, она была мне хорошим другом. Она не порочна, она, скорее, добрая душа, погрязшая в праздности, которую ты далее представить не сможешь».

«И ты виделся с ней после нашего знакомства?» — не в силах посмотреть на него, спросила я. «Нет. После обручения — ни разу». — «А прежде?» — «Прежде — да. Она любит меня, Клара. Я не хочу себе льстить, но дело обстоит именно так. Как бы я хотел, чтобы было по-другому, чтобы я мог уйти, не оглядываясь — но это невозможно. При всей ее взбалмошности она чувствительная душа, страдающая от одиночества. Но я ни разу не был с ней близок с тех пор, как мы с тобой связали себя клятвой. Клара, — взмолился он, — ты ведь не думаешь, что я не знал женщин? Знал, и много. Доступных хватает. Их полным-полно кругом, на любой вкус, только и ждущих, чтобы ухватить свой кусок, но я ни разу, ни разу с тех пор, как встретил тебя, не польстился. Я рассказал Чечилии, что мы скоро поженимся. Я в красках расписал ей мою любовь к тебе. Она опечалилась и вознегодовала. Она примкнет к тем, кто ставит нам препоны, но у них ничего не выйдет, мы из другого теста. Клара, милая, я скорее погибну, пытаясь уберечь тебя, чем разорву связь».

Я никогда не видела такого страдания на его лице.

Какими словами описать мои чувства после его признания? Про близость с женщинами, про то, что жизнь его была доселе довольно беспорядочной, я слышала и прежде, это для меня не новость. Но мысль, что имеется некая важная незамужняя особа, которая настойчиво его преследует да еще имеет на него притязания, и что однажды, устав возиться с навязчивым ребенком, он может уйти к ней, посеяла в моей душе бурю. «Дзордзи, — сказала я, обретя наконец дар речи, — ты должен все как следует обдумать. Что, если ты не до конца искренен, отторгая ее? Ты абсолютно уверен, что в глубине души у тебя не осталось к ней никакой привязанности? В конце концов, она соблазнительная, холеная дама невиданной красоты, довольно знатная. Может быть, я для тебя лишь безыскусная диковинка, забава, которой ранее, несмотря на обширный опыт, ты не встречал. Ты ведь понимаешь, у меня может не хватить привлекательности, чтобы удержать твой интерес». «Клара! — воскликнул он. — Я уже мужчина. Я разбираюсь в собственной душе. Я искал, истосковавшись, везде и всюду — и ничего не находил, что утолило бы мою тоску. Я отхожу Чечилию кнутом, если понадобится, чтобы она отстала, только не оставляй меня, не бросай одного!»

В смятении, весь дрожа, он взял меня за руку, и мы пошли. Мы шли — и я понимала, что так надо, — к нему в покои. Раскрывшись друг перед другом, как никогда прежде, мы снова стали едины.

10 июня

Z принялся за грандиозный новый труд, который я считаю просто непостижимым. Там будут величественная спящая Венера и маленький купидон на фоне характерного драматического пейзажа. Никому до него не приходил в голову такой сюжет. Картину заказали в честь бракосочетания одного из патронов — Джироламо Марчелло. По словам Z, мессир Марчелло почитает Венеру как давнюю покровительницу своего рода, уходящего корнями в Древний Рим, и богиня считается у них родоначальницей. Не верится, что кто-то может всерьез утверждать подобное.