А может, не так уж и заманчиво, если подумать.

Мы помолчали. Я мельком глянула на часы — оказывается, мы сидим за столом уже второй час. Мне стало стыдно, что я отнимаю у синьоры время своими дурацкими рассказами, и, досадуя на себя, я снова захотела куда-нибудь сбежать и остаться одной.

— Давай-ка мы поднимемся наверх, навестим Маттео в нашем музее, — прервала молчание синьора.

— Я, честное слово, совсем не хотела ломать вам привычный распорядок…

— Должна же ты посмотреть музей, — возразила синьора, вставая.

Комната наверху оказалась теснее, чем гостиная, однако и ее через прорезанную стрельчатыми окнами стену заливал утренний свет. У дальней стены на смятом брезенте разместился целый склад ведер, тряпок и жестяных банок. Маттео и двое в рабочих комбинезонах сгрудились у другой стены, разглядывая какой-то ее участок. Штукатурка по всей поверхности отваливалась, под ней проступали какие-то цветные пятна, очертания фигур, угадывался довольно крупный силуэт, но остальное находилось в плачевном состоянии, как прочие стены в комнате. Только на дальней стене под облупленным слоем просматривалось более-менее четкое изображение.

— Buon giorno! — пропела синьора, входя.

Маттео недовольно оторвался от созерцания, но тут же улыбнулся.

— Buon giorno! Доброе утро, синьора. Пришли посвятить мисс Эверетт в нашу тайну? Как вы, мисс Эверетт? Надеюсь, получше?

— Ее зовут Нел, — напомнила синьора.

— А это Фабио и Альберто, мои помощники.

Оба заулыбались и закивали.

— Не тянет на результаты полугодового труда?

— Полгода назад здесь вообще ничего не было, — возразила синьора. — Для Маттео это очень ответственная задача, Нел.

Она впервые назвала меня уменьшительным именем. Маттео пока не торопился.

— Многие фрески с годами выцветают и портятся, — продолжала синьора, — а эту почти целиком заштукатурили. Никто не подозревал о ее существовании, пока стена не начала трескаться. А теперь мы пытаемся расчистить ее и выяснить, что же там скрывается. Невероятно сложно. И невероятно интересно.

— Действовать приходится с большой осторожностью, чтобы вместе со штукатуркой не счистить и саму фреску, — пояснил Маттео, — иначе у нас останется лишь горстка цветной пыли. Уже начинают вырисовываться контуры и некоторые детали, но нам не с чем сравнить, нет фотографии того, что было изначально, поэтому перед нами неизвестность. Однако то, что удалось расчистить, похоже, на удивление хорошо сохранилось. Вот, смотрите.

Мы подошли к стене. Сквозь толстый слой защитного покрытия я разглядела бледно-зеленые складки одеяния, фрагмент руки, верхнюю половину безголовой фигуры — кажется, женской. И чуть ниже золотистый кусок чего-то с единственным зеленым глазом. А может, это листья, а может, круги.

— Художественное мастерство несомненно, — прокомментировал Маттео, показывая на ниспадающие складки. — Чувствуется энергия, даже на таком крошечном фрагменте. Прямо ощущаешь порыв подавшейся вперед фигуры. Обратите внимание, синьора, этот глаз — такой напряженный взгляд, устремленный вверх. Возможно, это лев. Видите, как ярко прописаны зрачок и радужка? А вот это светлое, возможно, его грива.

— А уже известно, кто автор? — спросила я.

— Нет пока. Но есть зацепки, наводящие на размышления. Экспертов прежде всего заинтересовал сюжет. Женщина и лев — если там действительно они. А еще сам стиль письма, необычный для такого старинного здания. Мы думаем, фреску надо датировать не ранее чем шестнадцатым веком. Но то, что это раритет, уже ясно в любом случае. Еще несколько слоев, и мы узнаем точнее. По крайней мере, надеемся на это.

— А вам не кажется, что она, эта женщина, тянется именно к нам? — спросила синьора. — Она так подалась вперёд.

У меня возникло такое же ощущение, и я моментально вспомнила о неизвестной у меня в комнате, которая тоже куда-то устремлялась.

— Она напоминает мне ту, молящуюся, — озвучила я свои мысли.

— Молящуюся?

— Да, ту, что в моей комнате, в деревянной рамке. Там тоже чувствуется энергетический заряд.

— Вы о чем? — не понял Маттео.

— Какая же ты умница, Нел, а я тугодумка! — воскликнула синьора, всплеснув руками. — Бог мой! В той комнате, Маттео, где Нел сегодня ночевала, — она обычно стоит пустой, я о ней и думать забыла. Там на стене маленькая фреска, старинная, когда-то ее обрамили деревом. Комнату с тех пор много раз штукатурили, но фреску не трогали. Альвизе считал, что это осталось со времен монастыря. Она его не интересовала. Его семья здесь давно не жила — несколько веков фактически. Главная коллекция хранилась в доме на Канале, а так как фреску со стены не снимешь, о ней благополучно забыли. Я о ней годами не вспоминала.

Значит, графа звали Альвизе?

Мы отправились наверх, в комнату, которую я совсем не чаяла увидеть снова. Впереди, преодолевая каждую ступеньку размашистым прыжком, скакал Лео. В комнате уже успели убраться, на кровати красовалось вышитое покрывало. А незнакомка никуда не делась, по-прежнему взывала и молила.

По знаку синьоры Маттео подошел к рамке и молча принялся разглядывать картину.

— Поразительно! — произнес он, наконец.

— Что? — полюбопытствовала синьора.

— Не знаю. Период написания определенно тот же, что и у нашей фрески. Какое-то сходство в манере письма. Очень странно. Здесь только монахини жили?

— Те еще монахини! — воскликнула синьора. — Кто их знает, что они тут вытворяли. Хотя в основном, кажется, они были смиренные послушницы. Выхаживали больных во время чумы. А больше я толком ничего и не знаю.

— Вам не кажется, что она охвачена смятением? — поделилась я своими мыслями. — И как-то мало похожа на монашку… Сперва я подумала, что это Дева Мария, прочитав надпись, однако трудновато, пожалуй, было бы молиться перед таким полным отчаяния образом.

Оба обернулись и посмотрели на меня.

— Я, правда, не особо разбираюсь, я ходила в квакерскую школу. Синьора, а не сохранилось ли записей с тех монастырских времен? Там может упоминаться человек, художник, который расписывал эту комнату до того, как в дом проникла чума. — Я неловко рассмеялась. — Извините. Просто тут явно какая-то непростая история, я это отчетливо ощутила утром. В этой фигуре чувствуется внутренняя сила, хотя лица почти не видно. Почему она здесь?

— Действительно, почему? — озадачилась синьора. — Кто ее здесь мог увидеть?

— Гораздо более насущный вопрос, кто ее изобразил, — вмешался Маттео.

Мы застыли в раздумьях, завороженные этим воплощением отчаяния. Незнакомка оставалась неподвижной, однако я без труда представляла, как она поворачивается, обращая свое залитое слезами, искаженное страданием лицо к нам, прибывшим, наконец, пусть слишком поздно, чтобы вернуть ей давно утраченную надежду.

В гостиной за свежим кофе и булочками мы обменялись заговорщицкими взглядами.

— Я в замешательстве, — признался Маттео. — Мы что-то обнаружили, но я толком не могу определить что. Очень странное произведение.

— А я чувствую себя безмозглой ослицей, — поведала синьора. — За все это время ни разу даже мысли не мелькнуло, что картины могут быть связаны между собой. Если они, конечно, связаны. Но похоже на то, правда?

— Тот же период, схожая манера, — подтвердил Маттео. — Похоже на зацепку, на ключ. И работа примечательная, есть характер.

— Может, я излишне сентиментальна, — высказалась я, — но вам не показалось, будто она молит о помощи?

— Мне показалось, — воскликнула синьора, прижимая руку к сердцу, — словно она все это время ждала! Я ведь никогда к ней не приглядывалась.

— А ваша семья всегда владела этим домом? — спросила я.

— Нет-нет, моя семья им вообще не владела. Это по линии мужа, одна из их резиденций. Теперь дом принадлежит мне. Они все отжили свое и ушли, вместе с дворцами и состояниями. Дом был свадебным подарком нам с мужем. — Она усмехнулась. — Нас сюда отселили.

— Интересно, — протянул Маттео рассеянно, — не сохранилось ли каких-нибудь записей? Мы никогда про них не говорили. Я думал, вы точно знаете, что есть и чего нет. Думал, ничего не осталось.