– Нет, не сегодня, – сказала Рони и огладила Хитрюгу. – Но быть может, завтра или послезавтра, а потом каждый день, если не навалит много снега.

Бирк тоже похлопал своего Дикаря по шее.

– Да, мы вернемся, только вы дожидайтесь нас.

Они заметили, что шерстка у молодых жеребцов подросла. Скоро она станет еще длиннее и еще гуще и надежно защитит их от зимней стужи. Да, теперь можно было надеяться, что и Хитрюга, и Дикарь благополучно перезимуют и доживут до весеннего тепла.

Маттис шагал далеко впереди детей и все пел и пел. Рони и Бирк едва поспевали за ним. Дороге, казалось, конца не было, но вот они дошли до Волчьей Пасти. Тут Бирк остановился.

– Маттис, я должен сперва пойти в нашу башню и поглядеть, как там Ундиса и Борка, – сказал он. – Но я тебе очень благодарен, что ты разрешил мне приходить к вам и видеть Рони, когда мне захочется.

– Признаюсь, меня это не очень-то радует, но ты приходи, все-таки приходи… – Потом он рассмеялся: – А знаете, что говорит Лысый Пер? Этот глупый старик на самом деле считает, что фогт и его солдаты разделаются с нами поодиночке. Он сказал, что умнее всего было бы сейчас объединиться обеим шайкам, разбойникам Маттиса с разбойниками Борки. И подумать только, какие странные мысли приходят в голову старому хитрецу! – Маттис поглядел на Бирка с нескрываемым сочувствием: – Жаль только, что у тебя отец такой брехун, а то это можно было бы обдумать.

– Сам ты брехун! – дружелюбно воскликнул Бирк, а Маттис в ответ – подумайте только! – приветливо ему улыбнулся.

Бирк протянул Рони руку. И прежде, расставаясь у Волчьей Пасти, они всегда пожимали друг другу руки.

– Мы будем видеться каждый день, дочь разбойника! Да, сестра?

Рони кивнула:

– Каждый-каждый день, Бирк, сын Борки!

Когда Маттис и Рони вошли в каменный зал, там воцарилась мертвая тишина. Никто не осмелился даже заорать на радостях, потому что давно уже Маттис не терпел никакого веселья. И только Лысый Пер не сдержался и высоко подпрыгнул – так он был счастлив. Прыжок этот, правда, всех удивил – в его-то, так сказать, годы! – и к тому же он еще и громко икнул, но как раз это никого не смутило.

– Салют по случаю благополучного возвращения наследницы под отчий кров! – воскликнул он.

Маттис хохотал над этой шуткой так зычно и так долго, что все разбойники растрогались до слез – они были счастливы. Да, с того злополучного утра, когда Рони на глазах у всех перепрыгнула через пропасть на сторону Борки, они в первый раз услышали, как их атаман расхохотался, и поэтому дружно присоединились к нему. О, как они принялись хохотать! До упаду! Они просто корчились от смеха! И Рони смеялась. А потом из хлева пришла Ловиса, и снова в зале воцарилась тишина. Разве пристало смеяться, когда мать встречает свою дочь, вернувшуюся наконец в отчий дом после столь долгого отсутствия? И в эту трогательную минуту глаза у разбойников снова наполнились слезами.

– Знаешь что, Ловиса, – сказала Рони, – принеси-ка сюда большую лохань и погрей, пожалуйста, воду.

Ловиса кивнула:

– Вода уже греется.

– Вот это да! – воскликнула Рони. – Такая мать, как ты, обо всем подумает. А более грязного ребенка свет еще не видел.

– Еще бы! – сказала Ловиса.

Рони лежала в кровати, в тепле, она была и чисто вымыта, и сыта. Она съела целую буханку хлеба, испеченного Ловисой, и выпила большую крынку молока, а после этого Ловиса посадила ее в лохань с горячей водой и терла мочалкой докрасна. Теперь Рони лежала в своей старой кроватке и глядела в щель полога, как догорает огонь в камине. Все как прежде. Ловиса спела Волчью песнь, и пришло время сна. Рони очень устала, но у нее в голове еще бродили разные мысли.

«В Медвежьей пещере сейчас собачий холод, – думала она. – А у меня тепло разливается по всему телу… Разве не странно, что от такой малости чувствуешь себя счастливой?» Потом она подумала о Бирке: «Как он там поживает, как его встретили в башне Борки? Надеюсь, у него тепло тоже разливается по всему телу… – Рони закрыла глаза. – Завтра я спрошу его об этом».

В большом зале стало тихо. И вдруг раздался испуганный голос Маттиса:

– Рони!

– Ммм? – промычала она сквозь сон.

– Я только хотел проверить, здесь ли ты, – сказал Маттис.

– А где же еще? – пробормотала Рони.

И уснула.

Лес, который Рони так любила и в летней одежде, и в осенней, снова стал ей другом. А в последнее время в Медвежьей пещере он казался ей грозным и враждебным. Но теперь они с Бирком скакали верхом по заснеженному лесу, и Рони была счастлива.

– Когда знаешь, что вернешься домой и согреешься в тепле, – сказала она Бирку, – можно быть в лесу при любой погоде. Но если потом корчишься от холода в ледяной пещере и лязгаешь зубами, то дело другое.

И Бирку, который собирался зимовать в Медвежьей пещере, тоже очень нравилось по вечерам греться у огня в башне Борки.

Жить он, конечно, должен был там, у отца с матерью, это он хорошо понимал, да и Рони тоже. Не то вражда между двумя шайками лишь вновь разгорелась бы.

– Ты даже представить себе не можешь, как и Ундиса, и Борка обрадовались, когда я вернулся! – сказал Бирк. – А я, по правде сказать, и не думал, что они меня так любят.

– Вот и живи у них, – сказала Рони. – До весны.

И Маттису было по душе, что Бирк живет в башне Борки.

– Конечно, – сказал он Ловисе, – этот щенок может теперь сюда приходить когда захочет, я сам ему это сказал и даже предложил жить у нас. Но все-таки какое счастье, что его рыжая башка не маячит у меня перед глазами с утра до вечера!

Жизнь в замке Маттиса вошла в свою старую колею, теперь там снова царило веселье. Разбойники снова пели и плясали по вечерам, и раскатистый смех Маттиса снова сотрясал стены… Одним словом, жизнь пошла по-прежнему.

По-прежнему, да не совсем. Борьба с солдатами фогта ожесточилась. Маттис прекрасно понимал, что власти всерьез за него взялись. И он рассказал Рони почему:

– Видишь ли, все началось с того, что как-то темной ночью мы все же вызволили Пельё из тюрьмы, а заодно выпустили на волю и двух разбойников Борки, раз уж они там сидели.

– Малыш Клипп боялся за Пельё, – сказала Рони. – Он думал, они его повесят.

– Моих разбойников не вешают, – сказал Маттис. – Я показал этому проклятому фогту, что со мной шутки плохи!

Лысый Пер с сомнением покачал головой.

– А теперь его солдаты преследуют нас, как назойливые мухи, их полно в лесу, и в конце концов победа будет за фогтом. Сколько раз я должен тебе это повторять, Маттис!

Лысый Пер с утра до вечера твердил только одно:

– Пока еще не поздно, Маттису и Борке надо помириться. Если будет одна сильная шайка разбойников, то, может быть, нам еще как-нибудь удастся совладать с фогтом и его солдатами. Но если останутся две шайки, которые только тем и занимаются, что рвут друг у друга добычу из пасти, словно голодные волки, то всем нам крышка.

Да, Лысый Пер не уставал это повторять. Но Маттис не желал его слушать, и все тут. С него хватало и своих тайных размышлений на этот счет.

– Я знаю, старик, ты говоришь, что думаешь. Конечно, кое в чем ты и прав, но вот ответь, кто будет атаманом этой сдвоенной шайки, как ты считаешь? – И Маттис лукаво усмехнулся: – Борка, что ли?.. Ведь я, Маттис, самый сильный и могучий атаман во всех горах и лесах и намерен остаться таковым навсегда. Но вполне возможно, что недотепа Борка этого не понимает.

– Так докажи ему это. Ведь один на один ты его не можешь не одолеть, бык ты эдакий!