– Моя старая пещера – великолепное место! – воскликнул он вдруг ни с того ни с сего. – А весной там особенно прекрасно. Как ты считаешь, Ловиса?
Ловиса хорошо знала своего мужа с его внезапными переменами настроения, и слова Маттиса нимало ее не удивили.
– Перебирайся туда, детка, – сказала она, – раз отец тебе это советует. Но мне тебя будет очень не хватать.
– А осенью ты ведь вернешься домой, как всегда? – сказал Маттис, словно Рони со дня рождения каждую весну уходила из замка, а осенью возвращалась.
– Ага, как всегда, – заверила его Рони, удивленная тем, что все обошлось так легко.
Она-то ожидала слез и криков, а тут перед ней сидел Маттис с таким же веселым видом, какой у него бывает, когда он вспоминает свои дурацкие детские проделки в старом свинарнике.
– Да, когда я жил в Медвежьей пещере, я был о-го-го какой бесстрашный, все мне было нипочем. Да и вообще, если хочешь знать, та пещера – моя, не забывай об этом. Может статься, я буду навещать вас время от времени.
Когда Рони рассказала Бирку об этом разговоре, он великодушно усмехнулся:
– По мне, пусть приходит. Время от времени. Если его курчавая черная голова не будет там постоянно маячить, это уже счастье.
Раннее утро. Прекрасное, как утро первого дня творения. Рони и Бирк отправились в Медвежью пещеру. Вот они идут по лесу, а вокруг торжествует весна. На всех деревьях, зеленых кустах, во всех водоемах бушует бурная жизнь: все щебечет, шелестит, стрекочет, поет и плещется, везде звенит юная и яростная весенняя песнь.
И вот они наконец добираются до своей пещеры, до своего дома, скрытого в глухом лесу. Тут все как и прежде, ничто не изменилось, все хорошо знакомо, все на своих местах. И река, которая гудит там, глубоко внизу, и лес, освещенный утренним солнцем. Но весна эта новая, хоть и такая же, какими вообще всегда бывают весны.
– Ты только не пугайся, Бирк, я сейчас должна выкричаться. Ты слышишь весну?
И Рони закричала пронзительно и громко, как птица. Это был яростный, ликующий крик. Он разнесся далеко-далеко над лесами, над горами и над рекой.
