— Вот так штука! — Папа еще что-то хотел сказать, но, встретив пронзительный мамин взгляд, поперхнулся чаем и, покраснев, несколько раз оглушительно чихнул.

— Будь здоров! — дружно в один голос сказали Валерка с Генькой.

Папа молча поднялся из-за стола и ушел в свою комнату. Вслед за ним, поджав губы, отправилась мама.

Пользуясь удобным случаем, Валерка положил в чай три лишних ложки сахару и, не опасаясь выговора, стал бренчать о стакан.

Генька пил чай и улыбался.

— Чего это ты радуешься? — подозрительно спросил Валерка.

— Ты не болтун? — спросил брат.

— Ты же знаешь, — поспешно ответил Валерка, — кремень!

— Так вот, кремень, это я уговорил директора позвонить папе…

Генька оглянулся на дверь и понизил голос:

— Пусть теперь попробует не отпустить меня!

— Это ты в Сибири будешь ловить рыбу огромными крючками?

— Угадал!

— Гень, а таких, как я, берут туда? — спросил Валерка.

Генька рассмеялся и разлохматил его волосы.

— Таким, как ты, подрасти нужно. Понял?

Понять-то Валерка понял, а все же обидно стало, что не родился он с братом в один день, пусть даже Восьмого марта…

Валерка и Вовка Шошин сидят на крошечной лужайке, приткнувшейся к чугунной школьной ограде, и режутся в «ножички». Теплынь. Солнце. Полосатая, как тельняшка, тень потихоньку сползает с них, будто кто-то нарочно за рукав стаскивает. Над головой ребят тихо покачиваются ветви старого клена. На самой нижней ветке сидит чумазый воробей и, склонив набок голову, с любопытством смотрит, как Валерка черенком перочинного ножика со смаком заколачивает в землю колышек.

— Тащи-и, — во весь рот улыбается Валерка.

Вовке не хочется тащить колышек. Ему хочется стукнуть везучего Валерку по шее, но ничего не поделаешь: игра есть игра. Кряхтя и сопя, он становится на колени и низко нагибает голову. Желтый хохол воткнулся в зеленую траву, перепутался с ней.

— Ну чего ты все носом землю колупаешь? — говорит Валерка. — Тащи! Зубами…

Вовка косит на приятеля хитрым зеленым глазом.

— А кто нашу стенгазету будет раскрашивать? — спрашивает он.

Валерка хмурит белые брови.

— Как кто? Колька Орлов…

— Сказал тоже: Колька!

Вовка садится на корточки и стряхивает землю с колен.

— Твой Колька — мазила. Он мне показал в своем альбоме какое-то страшилище и спросил: «Отгадай: кто это?» Я говорю: «Какое-то древнее ископаемое…» А он говорит: «Это же ворона!» — «А почему, — спрашиваю, — у нее попугаев клюв?» — «Это, — говорит, — вовсе не клюв, а хвост…» Вот посмотришь, наша газета будет хуже всех…

Валерка, забыв про невытащенный колышек, запускает пятерню в волосы. Этого допустить нельзя. Классная стенгазета должна занять на школьной выставке первое место и получить премию. Валерка даже на второе место не согласен. Столько все старались, заметки писали — и на тебе, Колька Орлов, оказывается, мазила! Это точно, что мазила: нарисует что-нибудь — потом всем классом отгадывают… Все говорят — птица, а Колька уверяет, что суслик. А без рисунков какая газета!

— Давай тащи! — сердито говорит Валерка. — Думаешь, расстроил человека, так я про все и забыл?

Вовка, что-то бурча под нос, снова становится на колени и снова нагибает голову. Колышек забит на совесть! Даже кончика не видно. Не за что зубами зацепить. Зеленая трава щекочет в носу, земля набирается в рот. Вовка чихает, отплевывается.

— А я знаю одного человека — здорово рисует! — говорит Вовка. — И ты его знаешь…

— Не знаю… — морщит лоб Валерка. — Как звать этого человека?

— Хитрый!

— Ну скажи первую букву?

— Все равно не отгадаешь. — Вовка пальцем соскабливает с носа землю. — Ладно, скажу… Этот человек — я!

— Врешь! — Валерка недоверчиво смотрит на Вовкин затылок.

— Вру!.. — усмехнулся Вовка. — У меня дома, если хочешь знать, шесть альбомов с разными рисунками… Мама их даже гостям показывает. Хвалят.

— Гости?

— Гости, — подтверждает Вовка. — А дядя Вася из консерватории, знаешь, что сказал? Он сказал, что из меня может получиться этот… Ну, который еще трех мишек нарисовал в лесу…

— Шишкин, — подсказывает Валерка.

— Во-во! Шишкин… Этот… Сюжет у меня особенно хорошо получается!

— Сюжет?!

— То есть пейзаж!

— И молчал, а?

— Не люблю, понимаешь, хвастать, — говорит Вовка. — Я человек скромный…

Тут Вовка и сам заметил, что малость перехватил.

— Это не только я такой, — заторопился он. — Все начинающие художники сначала рисуют для себя, а потом, когда научатся, — для всех. Я уже могу рисовать для всех!

— Давно бы надо для всех, — сказал Валерка. — Видали! Мама гостям показывает, а он ребятам ни гугу… Будешь теперь в нашу газету рисовать!

— Могу… — Вовка покосился на колышек.

— Ладно, — сказал Валерка, — пускай тут пока торчит…

Он очертил острой щепкой место, где был забит колышек, а посередине положил серый булыжник.

— Это зачем еще? — спросил Вовка.

— Если обманешь, при всех зубами тащить будешь, — сказал Валерка.

На другой день Вовка Шошин принес в школу три большущих альбома.

— А говорил, шесть… — сказал Валерка.

— Эти-то еле приволок… — Вовка положил альбомы один на другой, и они заняли полпарты.

— Дай-ка посмотрю… — Валерка протянул руку к верхнему альбому.

— Не тронь! — сказал Вовка. — На переменке всем покажу…

Пока шел первый урок, весь класс с любопытством посматривал на Вовкину парту, где лежали альбомы. Даже учительница обратила на них внимание.

— Что это у тебя, Шошин? — спросила она.

— Да так, — сказал Вовка, — кое-какие наброски… Эскизы.

На перемене альбомы пошли по рукам. Рисунки и правда были хорошие.

— Ай да Вовка! — ахали ребята. — Настоящий художник!

— Это еще что, — сиял Шошин. — У меня дома картина — закачаешься!

Важный стал Вовка — не подойди! После уроков он приходил в пионерскую комнату, где члены редколлегии стенгазеты «Все делай своими руками» переписывали начисто заметки и приклеивали их на большой белый лист, и командовал: «Разве так приклеивают? Не видите — косо? А ну, переклеивайте!»

Ребята послушно переклеивали. Вовка — художник, ему виднее, что прямо, что криво.

А Вовка, ковыряя в носу, уже читал заметку и хмурился.

«Этой… соли не вижу тут, — говорил он. — Соль нужна. Ясно?»

Ребятам не совсем было ясно, какая Вовке нужна соль, но они не спорили.

Когда все заметки были приклеены, Вовка молча свернул лист в большую трубку, перевязал шпагатом и сунул под мышку.

— Рисуй лучше здесь, — посоветовал Валерка. — Каких хочешь кисточек и красок полно. А то вдруг дождь пойдет — всю нашу газету замочит.

— Не замочит, — сказал Вовка. — Тут обстановка не творческая. Шумят, галдят… Рисовать — это вам не урок пения!

— Мы будем молчать как рыбы, — заверили ребята. Им очень хотелось посмотреть, как Шошин рисует. Но Вовка был непреклонен. Забрал стенгазету и ушел домой.

Утром Валерка первым долгом спросил:

— Готово?

— Какой быстрый! — сказал Вовка. — Знаешь, сколько художник Иванов рисовал одну свою картину? Двадцать лет — во!

У Валерки даже руки зачесались — так захотелось ему съездить по бесстыжей Вовкиной физиономии.

— Ты… ты что это! — сказал он, покраснев от злости. — Через два дня выставка открывается!

— Говорили тебе, надо было Коле Орлову поручить, а не этому болтуну-трепачу, — сказала смешливая толстушка Рая Струнина. Она обрезала свои косички-пружинки, и теперь на ее голове, будто большая бабочка, сидел голубой бант.

— Это кто трепач? — спросил Вовка и так глянул на Раю своими зелеными глазищами, что она, ойкнув, спряталась за спины ребят.

— Ты трепач, — сказал Валерка. — Мы, понимаешь, не можем ждать твоих рисунков двадцать лет… Газета послезавтра должна висеть!

— Ну-ну, я вам покажу, какой я трепач, — сказал Вовка. — Вы мне еще «ура!» будете кричать…