Зу устала, просто вымоталась. Она легла на спину и доверилась движению волн. Над головой сияло невероятно синее небо. И вдруг крепкие руки потянули ее вниз. Пловчиха вскрикнула. Ей эта игра нравилась, и она, смеясь, выплыла на поверхность, потом сама подобралась к Мэту, уловив подходящий момент, и, в свою очередь, погрузила его в воду. Он отплатил тем же — схватил Зу за ноги и обвил ими свою талию; создавалось впечатление, будто его оседлала русалка. Глаза их оказались на одном уровне. На миг она потонула в непроницаемой глубине глаз Мэта. Она все еще смеялась, но уже не так легко и свободно, как до этого. Девушка попыталась вырваться, Мэт отражал эти попытки. Эта возня вернула ей прежнее радостное настроение. Когда они выбежали на берег, оба чувствовали себя свободными, как дети.
— Просто великолепно! — призналась Зу. Она скрутила волосы, чтобы выжать воду, а потом растерлась полотенцем и, кинув его на матрас, свалилась на него в полном изнеможении.
Мэт и Зу поели в каком-то портовом кафе. Было уже довольно поздно. Плавание и состязания в ловкости на воде и под водой отняли у Зу много сил и пробудили аппетит. Она с удовольствием съела паштет из трюфелей с хрустящим зеленым салатом, потом мусс из семги и наконец почки в винном соусе. Завершился ленч малиной со взбитыми сливками.
Когда они вышли из кафе, Мэт спросил:
— Наверное, теперь вам не помешала бы хорошая прогулка?
И с этим она тоже не могла не согласиться.
Подходя к Тони, невеста ожидала услышать жалобы, что надолго оставила его. Особой доброжелательности его лицо не выражало, но заговорил он довольно миролюбиво.
— Езжайте в город, а я найду на набережной скамейку и подожду вас там. Когда закончите прогулку, захватите меня.
Камилла заявила, что составит Тони компанию.
К еде она едва притронулась, и Зу догадалась, что девица все еще не очень хорошо себя чувствует и поэтому избегает лишних усилий.
Бродить по старому городу с Мэтом было сплошным удовольствием. Зу решила, что городок, скорее всего, начинал свою историю как бедная рыбацкая деревушка. Это теперь он достиг такого процветания и, наверное, в значительной степени благодаря благоустроенным курортам, виллам и пляжам.
Когда Зу высказала эту мысль Мэту, он утвердительно кивнул.
— Трудно поверить, но Сен-Тропе отнюдь не всегда был центром притяжения для кинозвезд и промышленных магнатов. До их нашествия он служил прибежищем художникам. А в давние времена здесь находился греческий торговый порт. Знаете, откуда у этого городка такое название?
— Нет, не знаю.
— Нерон казнил в Пизе христианина Торпеция, а труп его положил в лодку, посадив туда петуха и собаку, чтобы во время плавания они его съели за неимением другой пищи. Как говорится в легенде, лодку прибило к берегу много месяцев спустя, но тело Торпеция оказалось нетронутым. Рыбаки сочли христианина святым и назвали его именем свою деревушку, состоявшую всего из нескольких хижин. Так и появился Сен-Тропе — Святой Тропе.
— Как это интересно, — пришла в восторг девушка.
Похоже, между нею и Мэтом установилось удобное обоим перемирие, подумала Зу и очень удивилась, когда Мэт — совершенно неожиданно — зло взглянул на нее и резко спросил:
— Когда же вы собираетесь кончать с этим фарсом — с вашей помолвкой? Ваше притворство выглядит просто смехотворно!
— Я нисколько не притворяюсь, и ничего смехотворного здесь нет, — взорвалась невеста. — Это самая настоящая, нормальная помолвка.
— Вы за Тони никогда замуж не выйдете!
— Выйду! — настаивала Зу, но не понимала причину своей непреклонности: действительно ли она была в этом так уверена, как заявила Мэту, или просто хотелось защитить себя от него в силу уже сложившейся привычки.
Зу даже себе не желала признаться, что существовало и еще одно объяснение ее настойчивости: весь поднятый ею шум имел лишь одну-единственную цель — разозлить Мэта. Так разозлить, чтобы он впредь никогда не касался этой темы. У него одна альтернатива — признать факт ее замужества и не думать о ней совсем. Мысли такого рода заранее не стучатся и вежливо не просят их впустить, они возникают в голове без приглашения.
Ну зачем ей себя терзать? Ведь один раз ее уже обидели и унизили. Тогда Мэт уехал, даже не простившись с ней. Точно так же поступит и сейчас. Она, наверное, сошла с ума. Перегрелась на солнце.
Вдруг лоб Зу резко пронзила острая боль. Вот в чем причина: видимо, она и впрямь перегрелась на солнце. Это предположение опроверглось ощущением тяжести в желудке. Ей гораздо больше хотелось объяснить свое состояние какой-то чисто физической причиной. Но понимала: все связано только с эмоциями и обманывать себя, что-то придумывать бессмысленно.
К машине они возвращались молча. Зу, снедаемая своими тревожными раздумьями, не проронила ни звука. Лицо Мэта было непроницаемо, оно оживлялось лишь циничным выражением его глаз. Казалось, с того момента, как они беззаботно играли в воде, отбросив все разногласия, прошел миллион лет. А в те прекрасные мгновения настроение у обоих было таким же радостным, как у морских волн, в которых они, дурачась, попеременно топили друг друга.
Когда машина подъехала за Тони и Камиллой, Зу почувствовала облегчение. У юной француженки исчезли признаки какого бы то ни было недомогания. Здоровье и настроение девушки снова были преотличными. По дороге к дому именно веселая болтовня Камиллы разрядила накалившуюся атмосферу, созданную Мэтом и Зу, и на это потребовалось немало времени.
Они остановились не очень далеко от Ле-Пэна, чтобы перекусить. На сей раз девушки поменялись ролями. Зу едва притрагивалась к еде, а Камилла, словно набирая упущенное за ленчем, ела с большим аппетитом. Мэт высадил жениха и невесту у виллы и повез Камиллу домой.
Хотя было уже поздно, молодые идти спать не торопились. Хэндзл оставалась наверху, и они втроем долго болтали, распивая чай. О чем шла речь, Зу не помнила. В висках по-прежнему стучало, голова раскалывалась, она никак не могла сосредоточиться. Когда ей в конце концов удалось удрать в свою комнату, Мэт от Камиллы еще не вернулся…
9
На следующий день Мэт отправился в обратный путь. Зу видела, как он уезжал. С одной стороны, она почувствовала облегчение, но с другой — какую-то странную грусть. Уехал он на своем грузовике без официальной церемонии прощания, точно так же, как и приехал.
На сей раз, правда, на секунду зашел к Зу проститься. Мне от этого стало лучше или хуже? — размышляла она. В глазах Хантера не было ровным счетом ничего, что говорило бы о возможности его скорого появления в Ля-Шарметт.
Камилла с ним не уехала, как позже выяснила Зу. Очевидно, Андре Дюпон уговорил внучку еще немножко погостить у него. Но Зу очень хотелось верить, что все было иначе: Камилле просто не удалось уговорить Мэта взять ее с собой.
После отъезда прошло несколько дней, прежде чем гостье представилась возможность расспросить Хэндзл о том, что уже давно не давало девушке покоя.
— Хэндзл, — начала она, — пока здесь нет Тони (он в это время наверстывал упущенное: отвечал на давно полученные письма), я хотела бы вас кое о чем спросить. Скромен ли мой вопрос, решите сами. У меня нет права вас спрашивать, потому что это вроде бы ваши семейные дела, но…
— Вы не правы, милая, ведь скоро вы будете членом нашей семьи. Не стесняйтесь и спрашивайте о чем хотите. Я лишь сохраняю за собой право не отвечать вам, если сочту вопрос слишком тягостным.
— По правде говоря, я хотела спросить о Мэте.
— О сыне, сейчас? — удивилась Хэндзл. Ее проницательные глаза прямо смотрели в озабоченное лицо гостьи.
— Меня волнует одно высказывание Тони о Мэте. Естественно, это версия самого Тони. Мне интересно, придерживаетесь ли такого же мнения и вы.
Во взгляде Хэндзл отразилось глубокое раздумье. Если девушка поняла правильно, то, по-видимому, не должна была подвергать сомнению какие бы то ни было дела и слова жениха. Видимо, Хэндзл придерживалась мнения, что Зу, как и всякой любящей невесте, следовало верить, что все, сказанное Тони, — чистая правда, не требующая никаких подтверждений. А Зу ищет подтверждения. И это не потому, что она такой недоверчивый человек. Ей никогда не пришло бы в голову усомниться в подлинности слов Мэта, что бы и о чем бы он ни говорил. О Боже! Но она зашла уже так далеко, что теперь остается только продолжать.