– Это не водопой, – вслух подумал геолог. – Нет тропы вниз. Они все идут в одну сторону…

То стадо, с которым охотники столкнулись двумя дням раньше, тоже направлялось на север. Наступала весна; возможно, ящеры мигрировали, подобно птицам?

Обручев обернулся. Лейтенант Злобин, не сводя взгляда с гигантских рептилий, размашисто и безостановочно крестился. Трудно было сказать, что творилось в голове у моряка, вживе увидавшего допотопных тварей.

Ящер-вожак сумел наконец спуститься к воде. Геолог ожидал, что зверь склонится к луже, чтобы напиться. Вместо этого чудище, проковыляв несколько шагов по камням, рухнуло в ледяную воду всей тушей, подняв фонтан брызг, и гулко заухало – очевидно, от невыразимого удовольствия. Детеныши – их было пятеро, – будто по сигналу, ссыпались по склону вниз один за другим: Обручеву мигом пришло на ум сравнение с воронятами, скатывающимися с крыши. Одна из самок неспешно последовала за ними; другая осталась наверху, бдительно оглядывая окрестности. Людей она то ли не заметила – охотники затаились в нагромождении валунов под обрывистым склоном, – то ли не сочла достаточно близкой угрозой.

Травянисто-зеленые молодые ящерята носились вокруг старого самца, издавая странные щебечущие трели. Вначале геолог не мог понять отчего, а потом вдруг сообразил – динозавры играли. Выглядело это особенно смешно оттого, что неуклюжие… птенцы, решил про себя геолог, были размером с ломовую лошадь. Раньше Обручеву никогда не доводилось видеть, чтобы детеныши рептилий проявляли способность к игре – даже мысль об этом не приходила в голову. Возможно, гигантские создания и впрямь относились не к ящерам, а к некоему промежуточному отряду позвоночных, сочетавшему черты рептилий, птиц и зверей.

– Даже жалко таких стрелять, – прошептал Жарков, скорчившись за глыбой риолита.

– Днесь всяка тварь веселится и радуется, – протянул Злобин певческим басом, – яко во святую Пасху Господю.

Идиллия рассыпалась внезапно. Самка-сторож на краю обрыва вскинулась всем телом, поднявшись на задние лапы, и над долиной разнесся уже знакомый Обручеву долгий полустон-полувой гигантской трубы.

Ящер-вожак встрепенулся. От долгого лежания в холодной воде у него, должно быть, закаменели мышцы: он несколько минут не мог встать, беспомощно поводя плоским хвостом из стороны в сторону. За это время вторая самка успела отогнать присмиревших детенышей к склону под смотровым постом вахтенной динозаврихи. Протяжный вопль не умолкал; тяжело вздымались полосатые бока, набирая воздух в легкие. Видно было, что звери напуганы, но пока никто из охотников не мог понять – чем.

Пока на краю обрыва с другой стороны долины не показалась – силуэтом на фоне бледного неба – первая стимфалида.

Они двигались молниеносно. Лапы вожака не успели коснуться дна долины, а на краю обрыва раскинули крылья прусскими орлами остальные хищники – две… три… четыре стремительные пернатые твари. Геолог не успевал разглядеть их как следует: каждая из полуптиц замирала на мгновение, оценивая обстановку, покуда остальные ртутными каплями раскатывались вдоль русла, обходя застывшее семейство гигантских ящеров, и затем срывалась с места, в то время как паузу делала другая.

Черный гигант взревел пароходной сиреной и принялся переминаться с ноги на ногу. Самка-сторож ссыпалась вниз с обрыва так торопливо, что Обручев абсурдным образом испугался за нее: а ну как шею переломает? Хотя для остальных ящеров такой исход был бы, пожалуй, наилучшим: занятые беспомощной добычей хищники позволили бы им уйти. Детеныши жались к бокам родителей.

– Что делать? – хрипло просипел Жарков, стискивая в руках винтовку.

– Ждем, – не услышав приказа от лейтенанта, отозвался Горшенин. – Сейчас эти птички детеныша завалят и примутся пировать. Тут-то мы их и постреляем.

Обручев пожевал губами. Уверенность боцманмата казалась ему необоснованной. Неведомые хищники выглядели гораздо более опасными, чем львы или волки, прежде всего потому, что не походили на известных животных. Или птиц – несмотря на оперение. Невозможно было предугадать, как поведут они себя при виде людей, как отреагируют на выстрелы… и долго ли проживут, получив пулю. Если судить по детенышу травоядного динозавра, которого добыли охотники двумя днями раньше, животные Нового Света были не слишком чувствительны к быстро летящему свинцу.

Или все же птицы? Тела и передние лапы хищников покрывало пестрое оперение – даже, решил про себя геолог, пестренькое; очертания тел рассыпались галькой. Своего рода маскировочная расцветка… но вдоль ленты маховых перьев – тоже нелепость, зачем маховые перья существу, неспособному оторваться от земли? – шли алая и белая полосы, бившие по глазам, стоило зверю вскинуть лапы. Это походило на сигнальные флажки. Хищники переблескивались из-за камней, сжимая кольцо вокруг яростно и тоскливо ухающих динозавров, но сами не издавали ни звука.

– Что они делают? – недоуменно прошептал Жарков.

– Эх, молодежь! – крякнул Горшенин. – А еще охотники. Детеныша скрадают, вот что.

Чернобокий ящер сделал пару шагов вперед, опустив голову и поводя из стороны в сторону плоским хвостом. Одна из зверептиц вскочила на валун, раскинув крылья, и впервые за все время охоты издала звук: дребезжащую короткую трель придушенного кларнета. И тут остальные бросились разом.

Все произошло так быстро, что геолог лишь несколько минут спустя осознал, насколько умно и ловко действовали хищники. Тот, что подал сигнал, отвлек травоядных на долю мгновения, но этого оказалось достаточно. Четыре пестрые стрелы мелькнули в воздухе. Два хищника ложными бросками отвлекли внимание самок. Остальным достался детеныш: на него набросились две твари разом, будто одна страховала другую.

Предположения Никольского оказались верны. Местные хищники действительно впивались в горло жертвы зубами и одновременно били сверху вниз когтистой лапой. Ящеренок не успел вскрикнуть от боли: должно быть, захлебнулся собственной кровью, прежде чем кишки его выпали из распоротого брюха.

Два вожака – черный великан и припавшая к земле противоестественная пернатая тварь – на миг застыли, впившись друг в друга взглядами немигающих глаз. Потом великан качнулся вбок, хлестнув хвостом. Полосатый чешуйчатый флаг поймал одну из зверептиц – ту, что металась перед самым клювом у младшей самки, – в прыжке.

Хрустнули кости. Тварь отлетела под обрыв, и самка, исторгая из легких мучительный гул, раздавила ее тяжелой лапой и продолжала топтаться на размазанных по камням перьях, мстительно ухая и пританцовывая.

А вожак продолжал яриться. Движения его обрели странный, рваный ритм: шаг вперед – удар хвостом – шаг, шаг вбок, уходя от прыжка, от растопыренных когтей и зубов – удар хвостом, шаг в сторону – удар – шаг вперед, удар лапами, удар! Чудовище, превосходившее размерами слона, двигалось с убийственной грацией скакового жеребца. Сама его масса служила оружием, хвост резал воздух, точно бич. Но хищники не отставали. Оставив мертвого детеныша, две твари отгоняли самок, в то время как остальные продолжали смертельный танец с вожаком, но теперь уже не пытаясь отвлечь. Птицезверей обуяла жажда крови. Она сверкала в глазах, она виднелась в каждом движении.

Старшая из тварей, припав на миг к воде, взмыла в невообразимом прыжке – на миг Обручеву померещилось, что она взлетит, – приземлившись прямо на загривок вожаку. Жуткие когти пропороли шкуру, потекла кровь, но ящер встряхнулся с такой силой, что тварь отлетела, не удержавшись. И тут же попала под удар тяжелой передней лапы, такой короткой в сравнении с задними конечностями, что забывалось, какая сила может в ней таиться. Все же звери были отменно живучи: тварь продолжала дергаться, расплескивая ледяную воду ручья, но ясно было, что ей уже не подняться. По крайней мере до того, как тяжелая пята динозавра втопчет ее в дно.

Поняли это и три оставшиеся твари. Очевидно было, что им не справиться с осатаневшим вожаком, не говоря уже о двух самках. Добыча есть, и теперь главное – не лишиться ее в бессмысленной схватке. Хищники принялись отступать; они не переставали делать ложные броски в сторону детенышей, но без особого прилежания, в основном стараясь не подвернуться под удары страшного хвоста.