Два выстрела прогремели почти одновременно. Мудроу упал, пистолет выпал из его рук на пол. Джонни, невредимый, но оглушенный звуком выстрелов, стоял, не шелохнувшись, ожидая увидеть кровь на рубашке Мудроу. Пуля должна была убить его сразу. В крайнем случае — ранение, и достаточно серьезное. Но даже кровь на его рубашке не проступила. Более того, человек поднялся с пола.
— Только рукой шевельнешь, изрешечу.
Мудроу стоял, как ему было приказано, и ненависть переполняла его. Словно он хотел сказать им, что теперь, раз уже он остался жив, они заплатят за все сполна.
— У тебя жилет? — спокойно спросил Джонни, показывая Мудроу на грудь. — Проверим.
Он снова нажал на спуск и снова прогремел выстрел. Мудроу рухнул на стул.
— Ах ты, сукин сын, и впрямь жилет. — Теперь он целил прямо в голову. — Может, разденешься?
Пока Мудроу стягивал свитер и жилет, Джонни повернулся к Музаферу.
— Как, черт возьми, он сюда попал? Ты что, просто вошел в дверь? А эту, другую, которая с ним там, не видел?
— Какую другую? Он говорил, что работает один. Нью-йоркский коп вершит вендетту. Развяжи меня, наконец.
— Вендетту? — Джонни усмехнулся, глядя на Мудроу. — Мы что, мамочку твою укокошили? Нет? Не мамочку? Жену? Подружку?
Мудроу машинально поднял руку, Катанос захохотал.
— Мы твою бабу поджарили? Ну, и что? Да нам на это наплевать. Что тут обсуждать, что? Великое дело. — Он шагнул к Мудроу. — Сидеть тихо. Вот так. Молодцом. А теперь надо взглянуть, что там внизу делается. Как там дорожная полиция — все еще дежурит? Ты же ничего о ней не знаешь, так? — Он, улыбаясь, подошел к окну. — Не двигаться. Я еще успею всадить в тебя пулю. Хотя, впрочем, это твой единственный шанс.
Он подходил к окну, не сводя глаз с Мудроу. Хотя каждым своим движением, размеренным и спокойным, демонстрировал, что полностью контролирует ситуацию.
— Не двигаться. Брось оружие!
Крик Леоноры, которым она рассчитывала всех перепугать, получился пронзительным и визгливым, даже отдаленно не похожим на угрозу, и Джонни, почувствовав ее неопытность, инстинктивно повернулся, чтобы выстрелить в нее. Но в этот момент Мудроу успел схватить его за руку.
— Ты собирался меня убить, — сказал Мудроу спокойнее, чем ожидал. — Ты должен был меня убить, когда ты мог это сделать.
Мудроу вывернул греку руку так, что пуля из его пистолета выщербила пол, а потом продолжал выкручивать до тех пор, пока тот не разжал пальцы.
И тогда Катанос понял, что все кончено. Если каким-то чудом он одолеет этого гиганта копа — а ему пока что не удавалось высвободить свою руку, — все равно рядом стояла женщина с пистолетом. Он чувствовал полное свое бессилие, он был на грани отчаяния. Он же-сразу заметил эту стерву, когда она сидела в машине перед домом. Он же мог спокойно развернуться и уехать. Только стремление осуществить — и непременно сегодня — намеченную акцию, заставило его войти в дом. Теперь он жертва собственной глупости.
Тут только Джонни стал приходить в себя. Он распрямился. Раз уже пришел конец, надо встретить его достойно. И свободной рукой ударил Мудроу сначала по ребрам, а затем в живот. Но полицейский на это никак не реагировал. И когда Джонни опустил руку, Мудроу коротким точным движением толкнул его в грудь. Грек бы упал, если бы Мудроу сам не удержал его за правую руку.
— А я думал, ты крутой парень, — сказал сержант. — Все, с кем я говорил: и Пако и Френки Бауманн, и еще дюжина уличных бродяг, — все утверждали, что ты просто посланник ада на земле. Что же ты брыкаешься, как тюремный «петух»?
Джонни поднял было ногу, чтобы лягнуть Мудроу, но тот ударил его наотмашь справа, и грек потерял равновесие. Он собирался смазать копа по физиономии, но Мудроу, приподняв массивное плечо, отразил удар.
— Осторожно, поранишься. — Мудроу двинул его кулаком. — Ты, кажется, не знаешь, где находится центр? Как поступают каратисты? Ищут центр.
— А как твоя подружка? — сухо спросил Джонни. Он знал, где больное место у этого копа. Он знал это. — Она нашла себе какой-нибудь центр? Кроме центра гроба? Или она выжила? Или она лежит сейчас в госпитале и ждет операции, которая сделает ее лицо похожим на что-то еще, кроме жареной шелухи?
Он почувствовал, как Мудроу схватил его за горло. Сержант поднял грека и ударил головой о стену. Раз и другой. Собравшись в ожидании конца — потому что на месте полицейского он бы прикончил противника, — единственное, казалось Джонни, что он может, — это плюнуть легавому в лицо. Но даже для плевка у него уже не было сил.
— Остановитесь, сержант, прекратите.
Мудроу впервые обернулся к своему спасителю.
Одержимый мыслью покончить с Джонни Катаносом, он даже вообразить не мог, что здесь появится кто-то еще, и не сразу осознал, что это Леонора Хиггинс, холеный отутюженный сотрудник ФБР.
— Как, черт возьми, вы сюда попали? — спросил он и, не дожидаясь ответа, надел на Катаноса наручники, посадив его на стул рядом с Музафером.
— Интуиция, — сказала Леонора. — Вы же сами говорили.
— Интуиция не для шизов. Как вы нашли меня?
— Я уже две неделю хожу за вами по пятам.
Это сообщение ошеломило Мудроу. Он не мог поверить, что такое вообще возможно. Взбудораженный этим откровением, он чуть было не наделал ошибок. Однако, подумав, всего лишь перешел на другой тон:
— Две недели? Кто вам поверит?
— Коричневое лицо, коричневая форма, коричневая машина. Никто не обратит внимания, если только не бояться штрафа.
Мудроу кивнул.
— Все верно, агент.
— Хиггинс.
— Все равно. Но вам не кажется нелепым то, что ваш пистолет направлен в мою сторону? Все-таки здесь я — положительный герой, как вы понимаете. — Он показал рукой. — А это «Американская красная армия». Слева направо: Тереза, Музафер, Джейн и то, что осталось от Джонни Катаноса. Есть еще одна героиня, по имени Эффи, она находится в шкафу на Адмирал-авеню.
Только тут, слушая Мудроу, Леонора ощутила ситуацию с такой пронзительностью и остротой, с какой небоскребы прорезают небо Нью-Йорка зимней морозной ночью. Если она сейчас уберет пистолет, секунду спустя он обезоружит ее и убьет их. Ее он не тронет, но этих людей он убьет. А к наказанию, которое последует затем от общества, отнесется спокойно.
Она смотрела на окровавленного Джонни, на обожженную, поверженную Джейн, на Музафера и Терезу и понимала, что обязана уберечь их от расправы.
— Я не могу позволить вам убить этих людей, — прошептала она. — Я знаю, что они сделали, но не могу.
Мудроу медленно повернулся и посмотрел ей в глаза:
— Что значит «убить»? Я говорил что-нибудь об убийстве?
Леонора наставила пистолет на Мудроу.
— Не валяйте дурака, — сказала она. — Может быть, вам все равно, где вы проведете остаток дней, но я не собираюсь продолжать свою жизнь за тюремной решеткой. Если не возражаете.
— Конечно. — Мудроу согласился немедленно, даже не помышляя о том, чтобы отказаться от своих намерений. — Что же вы сразу-то не сказали? Мы сейчас все устроим. Вы развернетесь, выйдете отсюда, сядете в машину и исчезнете. И никто ни о чем не узнает.
Увидев, что Леонора колеблется, он продолжал:
— Вы же знаете, что они сделали. Вы же видели обугленные тела. Это был не фильм. Это были тела детей. И их родителей. И кровь была настоящей.
— И что отсюда следует? Вы сделали свою работу, а я делаю свою. Мы не судьи и не присяжные. — Ее саму коробило от этих штампов, но она чеканила как по писаному: — У нас есть только одно право — арестовать их.
— Нет! — Мудроу стукнул кулаком по столу. — Вы представляете, что произойдет после того, как вы их арестуете? Вы хоть понятие об этом имеете? Прежде всего их рассадят по одиночкам, чтобы другие заключенные не могли причинить им вред. Потом они начнут пороть чушь о революционной борьбе, и какая-нибудь свинья в ООН завопит, что они герои. А потом их посадят в федеральную тюрьму и будут оберегать от всех напастей, потому что года через три-четыре — можете не сомневаться — найдутся другие дегенераты, которые захватят группу американских туристов, и эти ублюдки сгодятся для того, чтобы освободить заложников. — Он замолчал, переводя дух. — А через пять лет они снова станут убивать. Убивать детей и убивать их родителей. И это будет происходить не на съемках. Так что, мисс Хиггинс, мы их остановим. Пока мы можем их остановить. Оставьте этот дом. Оставьте на пять минут. А потом вернитесь и пристрелите меня. Вы будете героем ФБР до конца жизни. Вас прославят больше, чем убийцу Диллинджера, а Бредли почувствует себя таким идиотом, что перейдет в ЦРУ. — Он шагнул к ней. — Это чудовища, Хиггинс. Посмотрите на них. Ни капли раскаяния. Они несут в себе смерть.
