Мои воспитатели твердили, что всегда, каждым прожитым днем я должна доказывать, что действительно патриотка России и служу ей как могу. Мои дед и бабушка, моя мама так прожили свои жизни и требовали от меня такого же подвижничества. Так они воспитали меня, и также я должна была бы воспитать своих детей.

Ты должен помнить, я тебе рассказывала, что женщины в нашей семье, если им позволяли силы и здоровье, всегда шли за солдатами. Медсестрами, санитарками...

Когда мы с тобой встретились в госпитале, ты увидел меня впервые в белом халате. Этого требовал, прости за высокопарность, мой гражданский долг. Ты не знал, кто я, а я не знала, кто ты. Тем не менее само провидение свело нас, и не только свело, но толкнуло нас в объятия друг друга.

Какая же я была дура, что не смогла сказать тебе о моих детях. Без тени сомнения, поведала о своем графском происхождении, но побоялась сказать о малышах. Теперь вот, признаюсь, потому что обстоятельствами прижата к стене. Каждый день, когда я ухожу на передовую, я думаю о них. Что с ними станется, случись со мной непоправимое.

...Не знаю, что меня ждет. Не знаю, что будет со мной, когда тебе доставят это письмо. Если его сумеют доставить вообще. Но умом понимаю, мне надо закончить его как можно быстрее. Я достаточно настрадалась за весь свой род и молю об одном: детям моим ничто не должно больше мешать жить счастливо.

В моих глазах ты остался мужественным и сильным, умоляю – сумей их защитить. Больше мне просить об этом некого. И я молю тебя об этом!

...умоляю только об одном – позаботься о детях!»

Она верила, что он мужественный и сильный. А он оказался тряпкой. Можно успокаивать себя, что это произошло не по его вине. Что его бесцеремонно обвели вокруг пальца и использовали почти что втемную. Но кому теперь нужны эти объяснения?! Ничего изменить нельзя. Менять надо было гораздо раньше. Гришка Пряхин, конечно, мерзавец, каких надо еще поискать. Но и он себе не хозяин. Он тоже раб чьих-то обстоятельств. Если б они не столкнулись тогда в Тирасполе! Добровольский прекрасно понимал, что вновь ищет спасительную лазейку, пытаясь найти себе оправдание. Не могли не столкнуться. Иначе зачем тогда надо было посылать его в эту дурацкую командировку? Неужели Бахтин знает и об этом? Тогда ему точно конец. Он не выдержит позора перед детьми. Хотя он и так уже наломал столько дров, что теперь не отмыться в их невинных и чистых глазах.

Добровольский невольно смахнул навернувшуюся слезу. Это увидели все, кто в этот момент был на сцене. Остальные наверняка догадались по его жесту.

Судья Зуева внимательно посмотрела на Бахтина и по его ответному взгляду поняла, что надо сделать.

– Объявляется перерыв до пятнадцати часов. После чего суд продолжит допрос свидетеля.

Духон пулей выскочил из душегубки киномеханика и легко сбежал вниз по лестнице на свежий воздух. По площади навстречу ему, сияя в пол-лица глазами и едва сдерживая эмоции, спешил Мацкевич.

– Ну, как наш триумфатор? Ювелир!

– Это вы о Бахтине? Так он сейчас прилетит. Ни на йоту не сомневаюсь в этом. Надо же сорвать свою порцию аплодисментов у почти что родственников. Скажите, Леонид Сергеевич, а вам не стало жаль нашего отставника? – Неожиданно для аналитика Духон перевел разговор совершенно в иную плоскость.

– Не понял... – искренне изумился Мацкевич. – Конечно, с точки зрения человеческих слабостей Добровольского можно было бы и пожалеть. Запутался человек, растерялся, не учел. Но если все же не забывать про его криминальную торговлю оружием, то знаете ли...

– Это пока всего лишь наши предположения. И тем не менее мне его жаль. Слаб человек, – философски заметил Духон. – А вот, глядите, и господин Бахтин собственной персоной. Можно сказать, герой дня.

Пока троица пожимала друг другу руки, хлопала по плечам и по спине, выражая тем самым нехитрые эмоции, в нагрудном кармане Духона зазвонил мобильный телефон.

– Старина?! Это ты? Как я рад слышать твой голос. – На мгновение оторвавшись от трубки, Духон повернулся к Бахтину и Мацкевичу. – Это Багрянский. Извините, – и уже в трубку спросил: – Ты прилетел?

– Нет, час назад вернулся из Новочеркасска в Ростов, – ответил Багрянский. – Завтра днем собираюсь в Москву. Надо, чтобы Мацкевич меня встретил. Он где?

– Да вот, рядом. А зачем тебе так срочно понадобился Леонид Сергеевич?

– Понимаешь, Саша, тут такое дело... Словом, Тьерри пусть радуется. Похоже, отыскались следы наследничков его друга. Теперь он уж точно может быть спокоен – настоящие графские потомки, а если точнее, праправнуки его сестры Веры Григорьевны, внуки ее дочери – Натальи, дети ее внучки – Аглаи. Вот такая семейная цепочка.

– Где? – возбужденно спросил Духон, в мгновение ока превратившись во владельца сыскного агентства.

– Нашлись их следы, последний раз вроде бы в Приднестровье.

– Приднестровье... Приднестровье, – задумчиво повторил Александр. – Что-то совсем недавно с ним было связано? Стоп! Вспомнил. Это связано с Добровольским, его грешками в начале девяностых. С продажей оружия, если точно.

– Да ну? Как интересно, – тоже, как видно, размышляя о чем-то, пробормотал его друг, а затем неожиданно спросил: – Саша, ты стоишь или сидишь?

– Стою, а что, надо сесть?

– Ты бы нашел городской аппарат, а я бы тебе перезвонил. А то разоримся на межгороде.

– На счет моего разорения прошу не волноваться. Так что выкладывай, тем более что сейчас присяду. – Не прерывая разговора, Духон двинулся к берегу озера, где находилась детская площадка и стояли скамейки.

– Не сочти сразу за бред, а то я тебе сейчас такое скажу, что и вправду может показаться бредом. Тут было время подумать, но нет Мацкевича, чтобы проанализировать всё более глубоко.

– Не тяни, а то ходишь вокруг да около.

– Тогда, слушай. Наследники графа Орлова и Дима с Настей – похоже, одни и те же персонажи наших двух сказок, – выпалил Багрянский и замер в ожидании, какую реакцию сейчас получит.

Однако Александр молчал.

– Понимаешь, года совпадают, родились где-то в девяностом – девяносто втором. Это во-первых. Дальше – больше. Их мать, Аглая Волосова, в письме родственникам написала, что, уходя на войну, была вынуждена отдать сына в приют или детдом. Не знаю, как правильно называется. И даже сказала куда. В каком-то Пролетарске. Я посмотрел по карте, знаешь это где? Почти что в Ставропольском крае. Стыкуешь в голове?

– Погоди. Кажется, опекун забирал Димку откуда-то оттуда.

– Точно. Это и есть «во-вторых».

– Тогда там должны сохраниться концы, – логично предположил Духон.

– Их родственница, Ольга Петровна из Новочеркасска, говорит, что искала. Но увы, мальчика с такой фамилией вообще не нашла. Ей объяснили, что из-за опасности провокаций чеченских боевиков всех детей рассовали по другим детдомам. Отсюда, возможно, появился Ставрополь. Но и это еще не всё. Та же родственница упоминала еще об одном ребенке Аглаи, который вроде бы умер. А если не умер? А если это была девочка?

– Багрянский, ты что, сочиняешь сюжет для будущей книги? Или всерьез во все эти «если бы да кабы» веришь?

– Не то чтобы очень. Но почему не рассмотреть такую версию? – не совсем уверенно произнес бывший журналист. – Знаешь, трудно все-таки в чем-то убеждать по телефону. У тебя ведь есть интуиция?

– Есть! – явно не сомневаясь в собственной интуиции, быстро ответил Духон.

– Вот и у меня есть. Пока вы там с Мацкевичем, вот и обсудите мою интуицию, обругайте, можете даже осмеять. Например, что в Димке угадывается порода, которую ни детдом, ни Валдай не истребили. Это я насчет того, если он действительно графский потомок. И если все-таки второй ребенок Аглаи выжил и это была девочка, то все сходится: Димка и Настя и есть наследники. Тогда становится понятной вся заваруха вокруг них. И в первую очередь – этот судебный фарс.

– Все понял, старик, – несколько заторможенно сказал Александр. Похоже, он уже включил свой мыслительный аппарат в нужном направлении. – А зачем тебе тогда в Москве Мацкевич, если мы здесь можем все обсудить?