Мужчина собирался добавить еще что-то, но Духон уже дружески хлопал его по плечу. До него дошло, кто стоял напротив.

– О, месье Тьерри! Если не ошибаюсь, французская внешняя разведка?

Тьерри прижал палец к губам.

– Во-первых, бывшая разведка, я уже и в первую нашу встречу был на пенсии, месье Александр. А во-вторых, вы всех гостей здесь распугаете, если услышат. Нам только этого не хватало.

– Не беспокойтесь, месье Тьерри. Полагаю, наших разведчиков здесь не меньше, чем ваших. Разберутся. А вы что вдруг сюда заглянули?

– По старой привычке. Вы же знаете, как я люблю Россию, хотя долгие годы работал против вас. Политика. Вы же понимаете...

Не сговариваясь, старые знакомые бодро направились к выходу из главного зала.

– Чертовски рад вас видеть, месье Тьерри. Вот уж кого не предполагал встретить здесь, – на ходу говорил Духон. – Но вы так и не сказали, что здесь делали.

– Имеется одна проблемка, так сказать, личного характера, – уклончиво заметил Тьерри. – Хотел встретить кое-кого, проконсультироваться. А вот встретил вас.

– Может, и я смогу быть чем-то полезен? – осторожно, чтобы не показаться навязчивым, спросил Александр.

– Боюсь, вряд ли. Просто я недавно потерял старого друга, он жил в Канаде, но по происхождению русский.

– Сочувствую.

– Да, достойный был человек. Может, слышали? Андре Орлофф. Крупный бизнесмен. Из семьи тех, знаменитых Орловых, екатерининских времен.

– Нет, не слышал. Тем не менее вдвойне достойно сожаления.

– Представляете, он оставил огромное состояние, а меня попросил быть его душеприказчиком. Перед смертью человек многое оценивает заново...

Бывший офицер французской внешней разведки вдруг остановился и о чем-то своем задумался.

Александр не стал его беспокоить и терпеливо стоял рядом.

– Возможно, мне придется прилететь в Россию, – наконец вымолвил он. – Могу ли я, в случае чего, на вас рассчитывать?

– Что за вопрос, месье Пьер! Не только можете – обязаны. Я даже обижусь, если узнаю, что вы приезжали в Россию и не увидели меня.

– Благодарю вас. Но это еще нескоро. А пока, если не возражаете, я приглашу вас в какое-нибудь уютное местечко с французской кухней.

Духон посмотрел на часы. Если принять предложение, то ни о какой обратной дороге в шато и речи быть не может.

– А вы могли бы позвонить в отель «Ритц» и заказать мне номер на одну ночь? Мой французский...

– Понятно, понятно. Будет исполнено.

Через несколько минут они расселись по своим машинам.

– Держите курс за мной, едем в ресторан, – скомандовал Тьерри.

– А этот ресторан не конспиративный? Там можно хорошо поесть? – на всякий случай спросил Духон.

– Будьте уверены. Я по другим не хожу, – улыбнулся Тьерри и тронул машину.

За едой ни один, ни другой не любили говорить о делах. Поэтому продолжения разговора о скончавшемся друге и проблемах, возникших в связи с этим, не последовало.

* * *

Вернувшись после похорон друга из Монреаля в Париж, Тьерри вдруг неожиданно для самого себя почувствовал, что оказался в пустоте. Он никогда не был сентиментален – какие уж тут сантименты, когда столько повидал на своем веку, – он давно привык к страданиям и боли, привык к смерти людей, с чем в силу специфики профессии сталкивался неоднократно. Он видел разрушенные дома, целые поселки, разлагающиеся трупы, поспешно брошенные под палящим пустынным солнцем.

Принимай Пьер все это близко к сердцу, он давно бы сошел с ума и не смог бы жить дальше. Поэтому и выработал суровый иммунитет к смерти, подлости, измене и даже любви. Он не позволял себе поддаться слабостям и потому остался один в этом огромном противоречивом мире.

До недавнего времени такое положение его не тяготило. Трудно сказать, почему смерть Андре Орлова так повлияла на него. Быть может, потому, что старина Эгле был единственным, кого он по-настоящему любил, боясь признаться в этом самому себе.

Вот почему, вернувшись домой, уже в аэропорту он ощутил тупую боль в сердце, будто кто-то взял и одним махом отсек его половину. Он вдруг осознал, что с Андре их сближало не только прошлое, которым они, безусловно, дорожили, хотя были людьми очень разными – успешный миллиардер с прекрасной родословной и потомок нормандских крестьян, тянущий лямку государственной службы, – чего уж тут может быть общего. Оказывается, может. Их объединяло столь редкое родство душ и характеров. Даже семьей так и не удосужились обзавестись.

Жизненные обстоятельства обоих научили умело скрывать свои чувства, прятать их за сдержанными манерами и общепринятым этикетом. Но когда перед самой смертью Орлов заговорил о завещании, Пьер вдруг открыл для себя то, что всегда подсознательно чувствовал в друге, но никогда до этого не замечал – тонкую, нежную, робко тянущуюся к своим корням душу.

Тьерри не удивило мужество, с которым Андре глядел в глаза смерти. Его потрясло, что в последние минуты он думал о России, о своих далеких родственниках, которых никогда не знал и которые, если и остались чудом в живых, находились далеко по ту сторону духовных границ, вынужденно проложенных историческими катаклизмами. Пьера даже слегка кольнула ревность.

Как же так? Всю жизнь Андре прожил вдалеке от своей уже ставшей почти мифической родины, а умирать собрался с мыслями о ней. Но как бы там ни было, друг исполнит последнюю просьбу друга, чего бы это ему ни стоило.

Когда накануне отлета из Монреаля адвокат Марк Розинский вскрыл его предсмертное письмо, Тьерри убедился, что Андре до самого конца сумел сохранить не только волю, но и трезвый, ясный ум. Граф Орлов распорядился вскрыть завещание через полгода после своей смерти, а пока, с одной стороны, продолжать поиск наследников по специально созданному для этой цели обстоятельному и в то же время лаконичному досье, а с другой – дать Пьеру возможность относительно спокойно включиться в эту работу. Андре, видимо, подозревал, что официальные инстанции будут копаться еще долго.

В Париже Тьерри несколько дней безвылазно сидел в своей квартире, покидая ее лишь для того, чтобы поесть и выпить кофе в ближайшей брассерии. Он пытался все взвесить и хорошо обдумать. Ах, если бы бедный Андре был жив! Они бы сейчас вместе занимались поисками...

Ерунда! Что толку мечтать о том, чего быть уже не может по определению. Теперь искать, решать, делать выводы предстоит ему одному. И это, увы, не так просто. Андре, похоже, этого не понимал или не предполагал. Да и его адвокат Розинский – тоже.

Как опытный разведчик, Тьерри прекрасно осознавал, что, несмотря на всю предусмотрительность Андре, многие спецслужбы наверняка уже всполошились и запустили свою неповоротливую, но надежную машину, остановить которую теперь можно лишь одним способом – выполнить волю покойного.

А то, что машина запущена, Тьерри еще раз убедился сразу же по возвращении, прочитав шифрограмму из Монреаля об «орле и птенцах». Готье считал, что ее адресат – русские. Но с таким же успехом за судьбой наследства его друга, точнее, той его части, состоящей из оборонных заводов, могли следить кто угодно – американцы, китайцы, сами французы...

Тьерри потянулся к трубке и набрал телефон бывшего коллеги и приятеля Жана Готье. Тот ответил столь быстро, словно стоял у аппарата и ждал звонка.

– Старина Пьер, рад тебя слышать, – пророкотал из трубки знакомый глухой баритон. – После Монреаля ты, как подлодка, залег на дно. Интересно, в ожидании кого? Или чего?

– Все ждал, когда у тебя появится что-нибудь вкусненькое. Почему сам не звонишь?

– Старина, давай без церемоний! Из нас двоих звонит тот, у кого появилось что-то новенькое. Я слишком тебя уважаю, чтобы утомлять разговорами о погоде и бессмысленными беседами. Кстати, где встречаемся и когда?

– В кафе «Гранд-отеля» на углу Капуцинов и Опера. Давно не пил кофе в центре Парижа. К тому же в это время там полно туристов, что вполне нам подходит. Я уже выезжаю.