Как ни странно, «фельдмаршал» знал не больше, чем Акимыч, но подтвердил главное, что вчера около часа ночи действительно над Рублевкой пролетел огненный шар и где-то совсем близко громко бабахнуло.

– Вот, моих гостей напугали. – Для пущей убедительности он указал в сторону двух прилично одетых мужчин, сидящих у него за столом.

– То, что гости к тебе, Петр, в такую минуту пожаловали, это хорошо. Смелые люди.

– Да вот теперь выбраться домой не можем, – сокрушенно покачал головой один из гостей, которого генерал представил как потомка известного русского рода Демидовых.

* * *

Обладатель многомиллионного состояния, сколоченного на спекуляции джинсами, а затем приумноженного благодаря торговле элитными товарами – от ювелирных изделий до эксклюзивных автомобилей, Семен Фомарь не впервые в своей жизни вновь задался философским вопросом: на кой хрен тебе бабки, если все равно пьешь дешевый коньяк? И в очередной раз не ответил на него, потому что правдивый ответ был бы лично ему неприятен. Против природы не попрешь: Сема был патологически жаден. Даже по отношению к собственной персоне.

Уже который час, так и не вылезая из домашних тапочек, которые жена по случаю купила ему в одном из здешних сельмагов, спрятанных от посторонних глаз за первой линией Рублевки, Сема бесцельно шатался по дому.

Над ним почему-то, особенно в последнее время, постоянно кружил призрак «деприватизации» всего, что Сема имел на пару со своим младшим партнером Ленчиком Славиным. Особо привлекал московский универсальный магазин, на который, как ему неофициально сообщили доброжелатели, положил глаз кто-то из федералов.

Семе в это верилось достаточно легко, потому что не только этот, по их мнению, незаконно приватизированный объект уже давно был вожделенной мечтой новой поросли чиновников. Поэтому любой ненормальный ход событий – а это утро, особенно после пламенной дикторской речи по непонятно какому телеканалу, было не просто ненормальным, а даже сумасшедшим, – он истолковывал практически одинаково. Значит, что-то там наверхузамышляется.

Но когда он попытался со своими навязчивыми страхами сунуться сначала к своей новой подружке писательнице Анюте Тихой, а затем и к давней любовнице, а ныне известному парапсихологу Мариночке, от обеих получил жесткий отлуп. Но поскольку прежняя любовница была далеко, а нынешняя под боком, Сема решил выместить всю зреющую в нем жабу именно на ней.

Прошлепав в очередной раз к холодильнику и не увидев там своего любимого коньяка, он вернулся в спальню с бутылкой «Эвиан» и угрожающе процедил только что проснувшейся Анюте:

– Доброе утро, ласточка!

«Голова болела нещадно. Вот и доверяй после этого армянам», – подумал он, прихлебывая из горлышка минералку.

– Кто без меня трогал мой коньяк?! – неожиданно для самого себя закричал Сема, хватаясь за голову, ибо от крика голова затрещала еще сильнее.

– Дорогой, кто без твоего разрешения может в этом доме что-то тронуть? – вопросом на вопрос ответила Анюта. И тут же с известной долей злорадства подумала: только меня...

– Ты как всегда все проспала. – На всякий случай он сменил тему. – К нам в телевизор приходил какой-то поц в костюме времен победы развитого социализма.

Торгаш на мгновение оцепенел от того, что только что сказал. Точно, национализаторы. Пели песни про одно, а понимать надо так, что скоро начнут.

– Кто приходил? Я что-то не восприняла, – переспросила писательница, томно потягиваясь на простынях с золотым шитьем.

– Твою мать! Ты что валяешься, когда кругом такие дела?

– Какие такие дела, дорогой? Я что-то опять не поняла. А коньяк? Так ты сам весь и выпил.

– Хватит все на меня валить. Или дай валидолу, или коньяка. Срочно! А то по миру пойдешь, если умру. У меня точно началась белая горячка. Вернее, чернобелая...

Анюта поверила в оба диагноза. За два месяца сожительства с известным торговцем она быстро разобралась, что к чему, поэтому препираться не стала. Она накинула легкий игривый халатик, затем в прихожей поверх него объемистую шубу из спинок шиншиллы и выскочила на мороз. На ее зов откликнулся не садовник, а огромный, как медведь, пес по кличке Басмач, который представлял собой «лицо кавказской национальности».

Анюта испуганно сжалась, так как никогда не могла предугадать намерения Басмача: то ли он ее трахнет, то ли съест с потрохами. Но Басмач ограничился тем, что попытался залезть ей под шубу и халат одновременно, откуда доносились призывные для него ароматы дамы из Одессы.

К счастью, вовремя откуда-то выползший Михей, пожилой, но вполне еще здоровый и сильный садовник, способный удовлетворить даже кобылицу, оторвал пса от хозяйки, которая в невольной борьбе обнажила перед ним свои прелести.

– Чего тебе, госпожа-хозяюшка? – осипшим голосом спросил садовник. Он давно уже перестал удивляться, когда в дом хозяина въезжала новая подружка.

– Михей, смотайся, пожалуйста, в нашу «тетю» и купи любимого коньяка хозяина, ты знаешь какого. И еще ящик водки. Хлеба свежего, яиц дюжины две, соленых огурцов... Словом, чтоб твоего хозяина вывести из этого... из этой...

– С бодуна, что ли? – пришел на помощь Михей.

– Да-да. Бодуна, – с готовностью подхватила Анюта. – Только давай быстрее обернись. Семочка в невероятном бешенстве!

Тем временем Фомарь созрел до разговора с нужным человеком в Белом доме. Но как и все владельцы мобильников на Рублевке, лишь удостоверился, что аппарат не работает. Вновь звонить по местной линии своему строптивому парапсихологу Сема не стал – заело самолюбие. Она еще отрыгнет за то, что так разговаривала. И с кем?! С тем, кто сделал из нее человека!

Отправив Михея в магазин, Анюта уже успела вернуться в дом. Завидев ее, Сема вновь закричал во всю глотку:

– Где Жора? Мать твою...

Больше срывать свою злость было не на ком.

– Так ты ж его отпустил еще позавчера. Праздновать этот ваш День защитника!

– Так что же, мне самому придется сесть за руль?

– Выходит так, милый. А коньячок, водочка скоро будут. Михей поехал за ними на твоем «Бентли».

– Вы что, совсем здесь отморозились?! На «Бентли»? Хорошо, что не на бензовозе. И то потому, что у меня в гараже просто нет бензовоза, – раздраженно буркнул Фомарь.

Он обреченно стал ждать. Чтобы сначала опохмелиться, а уже к пяти часам тащиться на Ильинку.

Карантин как приговор

Территория, на которой размещались шесть теннисных кортов, было до отказа забита публикой. Собственно, этого и следовало ожидать.

«Ничего себе! Хорошо устроились ребята», – подумал Демидов, потративший минут двадцать, чтобы хоть гденибудь припарковать свой скромный «Гольф» Генки Братеева. Генерал увязался ехать именно на их машине, и теперь бодренько тащил своих новых знакомых поближе к центру кортов. Демидов удивленно оглядывался по сторонам. Ба! Сколько сразу знакомых лиц. Только одних артистов больше, чем на кинофестивале, куда в прежние времена Дан умудрялся попадать всеми правдами и неправдами.

Толпа шумела, шушукалась, шипела от перевозбуждения и страха перед неизвестностью.

Очевидную растерянность по меньшей мере тысячи людей особенно выдавало их разношерстное облачение. Кто-то красовался в вызывающе элегантных костюмах, другие по привычке своих предыдущих посещений теннисного центра явились в спортивных куртках и брюках, а третьи вообще были одеты непонятно как. Одни дамы увесились дорогими украшениями, а другие даже не успели уложить волосы.

– Слушай, Гена. Камушков здесь, как в пещере Аладдина! – отметил Демидов.

Со стороны могло показаться, что все эти люди пришли на дискотеку поразвлечься.

Генерал Ордынский, несмотря на свой запредельный возраст, чувствовал себя в этой атмосфере как рыба в воде. Он правильно рассчитал, когда надел парадную форму со всеми регалиями. И хотя она висела на старческом теле Никодимыча как мешок, свою роль выполняла прекрасно. Словно ледокол впереди каравана гражданских судов, генеральская форма раздвигала бурлящую толпу. Сейчас бы еще духовой оркестр заиграл «Славянку» – и вперед, молодость!