– Эх, Гонтор, старый враг, – осуждающе ворчал папа, нервно качая седой головой, – понимал ли ты сам, сколь тяжкий груз взваливаешь на мои хилые плечи? Общаясь с тобой, я пренебрег немудреной истиной, гласящей: «ужин отдай врагу», а вместо этого так сдружился с тобой, стригоем, что стал приглашать тебя на обеды! – Бонифаций благодушно улыбнулся, вспоминая все бутылки вина, выпитые в компании мудрого рыцаря де Пюи, и ничуть не сожалея о своей противоестественной дружбе с покойным патриархом стригоев. Ведь, в конце концов, о мертвых принято говорить либо хорошо, либо никак, особенно в том случае, если мертвые друзья-враги подносят нам вот такие неожиданные подарочки… Немного успокоившись на этой мысли, папа заключил временное перемирие со своей совестью и раскрыл покоящуюся перед ним книгу.
Это был объемистый талмуд, сшитый из листов грубой бумаги и переплетенный в обложку из нежной (Бонифаций не без основания подозревал, что человеческой) кожи. Сия рукопись, написанная ярко-алыми буквами, являлась летописью всего стригойского рода, которую регулярно вели с самого момента его основания. Благодаря своей магической силе, она буквально притягивала к себе любое мыслящее создание, имевшее несчастье хоть раз узреть проклятую реликвию Детей Тьмы. А называлась она Сангрема – «Книга крови». И вот этот-то раритет и завещал Бонифацию его любимый погибший враг – магистр Гонтор де Пюи, патриарх стригоев. Кстати, завещал не просто так и не без веского на то основания!
Избегая открывать «Книгу крови» на начальных страницах, ибо именно в них и содержалась ужасная тайна, приведшая летопись стригойского рода в его руки и касающаяся лично Бонифация, он распахнул книгу на середине и бегло просмотрел последние записи, сделанные его нетвердой рукой:
«Девятого числа девятого месяца две тысячи девятого года кардинал Туринский Анастасио ди Баллестро, вставший на путь предательства, проник в подземное хранилище и вынес из него документ, раскрывающий подробности исчезновения Святой Чаши Господней. А кроме того, пользуясь лунным затмением, он сумел прочитать отрывок из «Евангелия от Сатаны», предсказывающий наступление Апокалипсиса… – Папа покаянно вздохнул, ощущая свою вину за проступок кардинала. – Анастасио, хм… М-да, однако тут не все так однозначно складывается, как посчитали стригои, в том числе и магистр де Пюи с Андреа…» – И, водя пальцем по строчкам летописи, слабо просматривающимся в свете чадящей свечи, он поспешно перевернул страницу книги, торопясь скорее уйти от неприятных ему воспоминаний.
«В феврале две тысячи десятого, разыскивая Грааль и Дочь Господню, стригои напали на школу экзорцистов – монастырь ди Стаффарда, истребили всех его обитателей, а саму обитель сожгли дотла. Спастись от гнева кровопийц сумели лишь четверо воспитанников – молодая экзорцистка Селестина, прозванная Дочерью Господней, вскоре после того прошедшая инициацию Граалем, и трое ангелов. Наш агент Симон де Монфор, искупая совершенные им грехи, вошел в контакт с Селестиной, а также подкинул предводительнице стригоев Андреа второй ключ от рая и ада – хрустальный Анх, символ вечной жизни…»
– Зачем же мы это сделали? – вслух вопросил папа, поднимая голову к потолку, некогда изукрашенному чудной росписью, а сейчас покрытому копотью. – Прости, но лишь сугубо по воле твоей, Господи! Тогда нам казалось, что мы поступаем правильно. Ведь тот, кто предупрежден, – вооружен, а лучший способ защиты – это нападение. И мы точно знали, какие дальнейшие шаги предпримет Андреа: дабы установить на земле господство Тьмы, она станет искать Грааль, чтобы призвать из ада своего старшего брата – демона Себастиана. В том мы не сомневались! Мы собирались следить за наследницей Дракулы, перехватить демона и упокоить его навечно. Но, увы, наши планы не сбылись, мы просчитались, – он растерянно прикусил губу, – и с того самого момента все в мире пошло не так, как планировалось.
«Предсказание Сатаны сбылось, – гласила следующая запись в «Книге крови», – на небе зажглась звезда Полынь, тьма пала на землю, и мертвые восстали из могил. Господь отвернул от нас свой лик, а его архангелы затворились в райском чертоге и лишили нас своей помощи. Уделом человеческого рода стали проклятие, мор и отчаяние…» – На глаза верховного понтифика навернулись слезы, но он упорно листал страницы летописи.
Внезапно суетливое движение его пальцев замедлилось, а потом они и вовсе остановились, замерев над манускриптом.
«Ой, и как же я мог забыть! – внутренне воскликнул Бонифаций. – Януш, преданный друг, ведь ты обещал мне помочь. Возможно, мы еще получим слабую надежду на спасение…» – И, слегка повеселев от этой согревающей сердце мысли, он улыбнулся.
«Гонтор де Пюи, гроссмейстер ордена Дракона, погиб, защищая Селестину, но передал свои полномочия и власть внучке Андреа. Дочь Господня и Дочь Тьмы узнали о своем кровном родстве, что только усилило их взаимную ненависть. Андреа нарушила Соглашение и начала войну за кровь, а Селестина сумела где-то найти серебряный крест эрайи – ангела смерти. Более того, благочестивые монахи-иоанниты соединили двух эрай: Селестину и бывшего рыцаря-тамплиера Конрада фон Майера, убившего возлюбленного Андреа – графа Рауля Деверо. Но вот что случилось дальше…»
Размышляя, Бонифаций оперся локтем о пюпитр и спрятал в ладони свое бледное от недосыпания и недоедания лицо. Так что же произошло дальше? Этого он не ведал. Почему Господь покинул свою избранную дочь? Куда они все пропали впоследствии: Селестина, Конрад, Симон де Монфор, непоседливые ангелы? Ватиканские карабинеры[2] искали их повсюду, но так и не нашли.
Все участники оных драматических событий, описанных в «Книге крови», словно в воду канули, не оставив после себя ни следа, ни подсказки. И куда подевался Грааль? Почти три года миновало с той бурной поры, сегодня на дворе стояло шестое января две тысячи тринадцатого года, самый канун великого праздника Эпифании[3]. Бонифаций испуганно вздрогнул от навязчивой, так и напрашивающейся ассоциации: и год сейчас тринадцатый, и он сам – тринадцатый. Станет ли сегодняшняя Эпифания днем благой вести? Хотя какие уж тут радости, если о дочери уже три года нет ни слуху ни духу…
Папа напряженно всматривался в написанные им строки, силясь отыскать ответ на терзающие его вопросы. Неужели во всем случившемся виноват только он, слишком поздно постигнувший величайшую тайну и проклятие его рода? А ведь Селестина так ничего и не узнала о силе страшного родового наследия, изначально обрекающего на неудачу все ее благие помыслы и начинания!
«Бедная моя девочка! – безмолвно кричало сердце несчастного отца, осознающего всю глубину ужасной темной пропасти, ожидающей его дочь. – Девочка моя, ну как же так… За что нам это, за что?» – Но призыв повис в воздухе, а папу по-прежнему окружали лишь сумрак и тишина, безмолвные пособники зла и несчастья, без слов подсказывающие: от судьбы не уйдешь!
Как ни богохульно это звучит, но Бонифаций понимал: самая большая победа Сатаны состоит в том, как ловко он сумел убедить всех, что его якобы не существует! Люцифер лукав и изменчив, будто сама жизнь, преподносящая нам отнюдь не то, чего мы испрашиваем, а то, к чему оказываемся вовсе не готовыми! И тогда мы сознательно обманываем самих себя, заявляя, что Сатаны нет; но ведь тот, кто не верует в Искусителя, в итоге отрекается и от Спасителя. Грань между добром и злом слишком тонка и размыта, а промысел Божий зачастую является лишь изнанкой замыслов Сатаны. И, убоявшись собственных крамольных мыслей, понтифик схватил перо так, как хватаются за последнюю надежду на спасение, криво выводя на листе стригойской летописи:
«Господи, где же ты? Не оставь нас…»
Но только он оторвал от бумаги перо, как с него неожиданно сорвалась последняя чернильная капля, упала на край пюпитра и растеклась, складываясь в буквы… Шокированно выпучив глаза и мелко дрожа нижней челюстью, неопрятно заросшей седой щетиной, папа наклонился ниже и, заикаясь, прочитал: «Не оставлю, дети мои!»
