— Это из-за Мериля, — начала она. — Ты боишься… Думаешь, я не поняла?

— Ладно, — сказал я. — Это из-за Мериля.

Я повернул к ней голову. Мне показалось, что у нее расширились глаза, полные тревоги и безумия.

— Остановись! — закричала она. — Остановись… Дай мне выйти.

Я прибавил скорости. Она хотела было открыть дверцу, но, не сумев, схватила меня за руку. Я попытался вырваться. Машину занесло. Фары осветили деревья вдоль дороги. Они надвигались с головокружительной быстротой. И все же у меня хватило времени осознать приближение чудовищного узловатого ствола, поблескивающего бурой корой. Он раскололся с оглушительным треском.

Такое впечатление, что пробираешься, пробираешься сквозь заросли, раздвигаешь лианы, сражаешься с чудищами в полумраке леса… А между тем где-то есть свет: его чувствуешь; иногда он вспыхивает… вдыхаешь какой-то запах… потом опять приходится блуждать; и снова тьма… Матильда… Она здесь… Она подает мне руку… за нами звонкая пустота… Мы спускаемся по ступеням… Да здравствует новобрачная!… Да здравствует господин мэр!… «Теперь мой черед угощать, молодой человек. Жермена, принеси нам рикар!» Теперь свет совсем близко… Большой сад залит солнцем… Оранжевый зонт… и внезапная боль… Чьи-то стоны… Голос издалека:

— Он приходит в себя.

Благотворная боль… Я жив… Я знаю… Я знаю, кто я такой… Голова просто разламывается… Но почему?

— Не надо двигаться!

Кто это говорит? Ах! Свет озаряет мою память… Он выхватывает ствол дерева, который вот-вот налетит на меня… Нет! Я не хочу, чтобы меня трогали.

— Господин Миркин…

Я возвращаюсь во тьму. Как мне хорошо в этом лесу… Голоса стихают. Главное, не покидать тьмы. Ни за что…

А потом мои глаза открываются, как занавес, который поднимается над пустой сценой. Кругом все белое — стены, кровать, стол, дверь. Больничная палата. Больничный запах. Мои ноги шевелятся. Руки слушаются. Но голова забинтована — тугая повязка унимает глухую боль, которая как бы стучит в глубине моих глазниц. А между тем я чувствую, что пришел в себя… как-то сразу… Я припоминаю удар. Снова вижу Матильду… Ее рука вцепилась в мою… Где она? Я в палате один. Меня посещает ужасная мысль. Как позвонить, как позвать кого-нибудь?.. Матильда! Мне очень нужна Матильда. Может, теперь она боится меня? Вот почему ее нет здесь, у моего изголовья. Она не желает больше меня видеть. Прости, Матильда… Разве эта авария не поможет нам помириться? Разве мы не сможем все начать сначала, скажи? Я был безумцем, пусть так. Но с этим покончено. Мое безумие переродилось в боль, и когда эта боль пройдет, я выздоровею. И стану другим человеком.

Дверь открывается. Медсестра плавно приближается к моей постели. Она свеженькая. У нее такие же голубые глаза, как и у меня. Она склоняется надо мной.

— Где Матильда?

— Тсс.

— Вчера вечером, помнится…

— Это было не вчера вечером… Это было на прошлой неделе… Вы восемь суток не приходили в сознание. Не двигайтесь. Сейчас придет врач.

Она уходит и улыбается мне издали, приложив палец к тубам. Восемь дней! Невероятно! Я прекрасно знаю, что это произошло только вчера вечером. В моей голове никакой путаницы. Но если так говорит сестра… Я слышу за дверью шаги. На этот раз доктор… Какое там! Мою кровать окружает группа ассистентов, которые пришли посмотреть на человека, чудом избежавшего гибели.

— Ну как? Пришли в себя? — спрашивает главный. Он поднимает мне одно веко, второе, теребит руку.

— Доктор, я…

— Вы возвращаетесь издалека, старина. Не надо волноваться.

Кто-то подкатывает к кровати столик с медикаментами, и чьи-то проворные руки колдуют над моей повязкой.

— Какого черта они не пристегивают ремни? — ворчит доктор. — И при малейшем толчке вылетают через ветровое стекло, если не разбиваются о зеркало заднего вида… Вы помните, что произошло?

— Да, прекрасно помню. Жена схватила меня за руку и…

— У вас нет провала в памяти?

— Нет. Я хорошо помню все, что было перед этим.

— Прекрасно!… Посмотрим рану. Он ощупывает мой череп, и я подскакиваю от острой боли.

— Отлично… Сначала можно было подумать, что вас скальпировали… Завтра снимут скобки… Легкой повязки будет достаточно… Да… вполне достаточно.

Он говорит. Говорит не умолкая. Такое впечатление, что он старается не оставить мне времени на вопросы. Меня ощупывают другие руки. Обмен замечаниями технического порядка. Медицинские термины. Мне надоело быть объектом изучения.

— Доктор… Где моя жена?

Группа перемещается. Столик отъезжает к двери. Ассистенты покидают палату один за другим.

— Доктор…

Врач садится на край постели рядом со мной. У него карие добрые глаза, сильная челюсть, под кожей играют желваки.

— Господин Миркин… коль скоро вы обрели память, то должны вспомнить, на какой скорости вели машину?

— Да, примерно семьдесят пять.

— Вы вцепились в руль. И это смягчило удар. А когда не за что уцепиться и сидишь со стороны дерева… Пауза. Я собираюсь с силами.

— Матильда погибла?

Вместо ответа он сжимает мне плечо. Боль в голове почти утихла. Я — воплощение тишины. Мне никогда больше не увидеть Матильду. Я не очень хорошо осознаю, что это значит. Такое громадное событие, пока что оно для меня загадка. На меня надвигается тень, как вечерняя тень от тополя где-нибудь в деревне. Я тоже оказался со стороны дерева. Я закрываю глаза. Призываю ночь. Иголка колет мне руку. Прощай, Матильда…

Но при моем пробуждении она снова тут. Я слышу, как она кричит: «Дай мне выйти!» Во мне что-то съеживается, как тлеющая бумага. Я прекрасно знаю, почему мне не удается плакать, — мой гнев еще не утолен. Любовник! Ведь любовник все еще жив! По мере того как возвращаются силы, я вновь обретаю способность рассуждать, и я не могу избавиться от четкой и ясной мысли: он подумает, что я убил Матильду. Для всех случившееся — несчастный случай. И это действительно несчастный случай. Только не для него. Поскольку он-то знает правду. Он с самого начала понял, что я хотел разделаться с ним, и, стреляя в Мериля, думал, что убиваю его. Благодаря Матильде он мог наблюдать за моей реакцией. И если требовалось доказательство, он получил его от меня самого, когда я отказался явиться за премией. Так что же? Донесет ли он на меня? Скажет ли полиции: «Миркин настолько ревнив, что, убив Мериля, нарочно врезался в дерево. Он предпочел покончить все счеты, погибнув вместе с женой!» И что я смогу возразить? Я у него в руках. Теперь он поселился между образом Матильды и мною. Ну что ж, пусть говорит. Я не собираюсь защищаться.

Время от времени в палату заглядывает сиделка. Ее зовут Арлетта. У нее мягкая походка, сдержанные движения. Я для нее человек, только что потерявший жену, — несчастный малый, которого следует щадить. Его голова выдержала удар. А сердце?.. Мое сердце тоже выдержит, дорогая Арлетта. А вот нервы сдают. Я боюсь. Но кому я могу признаться, что мне страшно?

— На ваше имя поступила почта, господин Миркин. Чувствуете ли вы в себе достаточно сил?..

— Давайте, давайте!

Визитки… соболезнования… горстка изъявлений дружеского участия, довольно жалкая, по правде говоря. Летние каникулы уже разбросали наших знакомых кого куда. А еще цветы с запиской от Мелотти. Он сожалеет. Он отказывается от своих предложений. Смерть — плохая примета. Я остался один и с пустыми руками. Чем я займусь по выходе из клиники? Не исключено, что я сменю клинику на тюрьму. Право слово, пожалуй, меня бы устроил такой выход из создавшегося положения. Я не представляю себе, как буду блуждать по опустевшей квартире.

Наступает черед хирурга. Он сердечен. Внимателен. Ему тоже я рассказываю про несчастный случай. Он кивает. Дать больному выговориться — составная часть лечебного процесса. Когда хирург счел, что я поговорил достаточно, он хлопает меня по плечу.

— Через два-три дня, — говорит он, — вы будете в состоянии вернуться к своим занятиям. На голове у вас останется шрам. Но если вы измените прическу и откинете волосы назад, думаю, он будет незаметен. От мигреней я выпишу вам лекарство. Предупреждаю: вас ждут частые мигрени… возможно, сильные.