— Глядя на вас, скорее подумаешь, что вы — муж… А вы не слишком разговорчивы, Мсье-Нет… Я люблю, чтоб со мной говорили.

Она произнесла это таким вызывающим тоном, что Севр отвернулся. Еще двадцать четыре часа! Тяжело придется!

Самое худшее было чувствовать себя как на сцене под этим ужасно проницательным взглядом, который уже его не покидал. Естественно она пользуется малейшим развлечением. И, что до борьбы, Севр не был уверен, что окажется сильнее. Вскоре она затушила сигарету в пепельнице и вздохнула.

— Допустим, — сказала она. — Завтра вы увидитесь с человеком, с которым назначили встречу… А что будете делать со мной?

— Ну что ж… вы останетесь в своей комнате.

— Запрете меня?

— Боюсь, что так.

— По доброй воле или силой? Она читала мысли. Наверняка она обдумала возможность схватки и, вероятно, теперь взвешивала свои шансы.

— По доброй воле или силой, — подтвердил Севр, внезапно почувствовав удивительное раздражение.

Ему хотелось бы, чтоб она испугалась, согласилась на любые условия. А она наоборот больше его не боялась; она специально вызывала его на дискуссию, чтобы ослабить, обескуражить, заставить сдаться. Стоп! Он слишком много сказал.

— А потом спросила?… — спросила она. — Когда свидание окончится… что со мной станет? Молчание.

— Вы не хотите сказать, что?..

В ее голосе опять послышался страх. Севр чуть не попался снова. Он пожал плечами и зашагал взад и вперед по гостиной.

— Вы не похожи на жестокого человека!

— Нет, я очень жестокий, — проворчал Севр.

Это было сильнее его. Он не мог заставить себя молчать.

— Итак?… Потом! Я смогу уйти?… Через час?… Нет?… Через два часа? Он остановился напротив нее.

— Послушайте! Я…

Она старалась смотреть на него с умоляющим выражением лица. Он сжал кулаки в карманах и продолжал ходить.

— Что вы хотели мне сказать?… — снова спросила она. — Можете предложить что-нибудь другое?… Вот что, я сама сделаю вам предложение. Когда уйдете, закроете меня… Ну, видите, сама иду вам на встречу.

Негодяйка! Она парировала любой удар. Еще немного, и он начнет ее слушать, да еще того хуже, даст ей слово.

— Как раз успеете скрыться. А потом позвоните кому-нибудь из местных, и сообщите, что я здесь заперта. Значит, когда меня освободят — будет зависеть от вас. Сами дадите сигнал… Согласны? Может, в конце концов, она и в самом деле испугалась? Ну что ж, еще одна причина, чтоб стоять на своем. Он присел подальше от нее, на ручку кресла. Она закурила новую сигарету и смотрела на него прищурившись от дыма. Она курила по-мужски, не вынимая сигареты изо рта даже когда говорила.

— Это разумно, разве нет? Остаемся свободны, и вы, и я. Не надо обещаний, которые все равно не сдержать. Договор. Я за договоры… А вы?.. Ну-ну! Скажите что-нибудь… Ладно! Как хотите!

Она встала, потянулась, зевнула, не обращая больше внимания, и присела у чемодана, который принялась расстегивать.

— Почему вы не оставили его в камере хранения? Слова вырвались помимо его воли. Он чуть не стукнул себя по лбу от досады. Однако, он с нетерпением ожидал ответа, полный недоверия. Зачем таскаться с чемоданом, когда едешь всего на каких-то несколько часов в отдаленный поселок? Она медленно погладила кожу, с некой мечтательной чувственностью.

— Слишком привыкла к своим шмоткам, — сказала она. — Ценный багаж не оставляют в камере хранения.

Она открыла чемодан. Он чувствовал себя ужасно лишним, но что она подумает, если извиниться? Впрочем, она уже вытаскивала под самым носом комбинации, чулки, нижнее белье, заботливо все раскладывая на диване. Она доставала блузки, шерстяные платья, тщательно расправляя их, чтоб отвисли.

— Так мнется, — объяснила она. — Вы должны знать, раз женаты.

— Я…

— Вы сняли кольцо, но от него остался след… Это же сразу видно.

— А что вы еще заметили?

— Не думайте, что я так уж вами интересуюсь!

Диалог продолжался. Она сразу этим воспользовалась.

— Положите-ка эту стопку в шкаф… в правый нижний ящик…

— Ну как тут отказаться? Теперь он как челнок курсировал между спальней и гостиной, с яростью и отвращением таская платки, плавки, резиновые перчатки, раздушенные тряпки, которые ему хотелось швырнуть через всю комнату, но что поделаешь! Если уж вынужден играть роль тюремщика, то нельзя же в конце концов быть хамом! Он протянул руку к коробочке, но она быстро выхватила ее у него из-под носа:

— Мои сережки! — закричала она.

Потом засмеялась, обезоруживающим смехом доброй подружки.

— О! Они не дорогие, не думайте!

Она открыла футляр. Он полон был сережек; там были всякие, похожие на цветы; в виде фруктов; под драгоценные камни. Она выбрала две, как розовые раковинки.

— Красивые, правда?… Купила в Нанте, на автобусной остановке.

Сколько ей лет. Тридцать пять не меньше… а ведет себя как девчонка. Сидя на диване, поджав ноги под себя, созерцает свои сокровища.

— Голубые мне тоже понравились. Но голубое мне не идет!

Она сняла сережки, что были на ней, надела раковинки, подняла глаза к Севру.

— Как они вам? Новая хитрость? Он уже не мог понять. С Денизой все было совсем иначе! Надевая новый костюм, это он спрашивал мнения жены, и это она указывала, что необходимо перешить. Он с некоторым недоумением глядел на незнакомку, которая вскочила на ноги и кинулась к первому попавшему зеркалу.

— Ой, я совсем растрепанная, — воскликнула она.

И, кончиками пальцев, как паучок в паутине, она вернула своей прическе первозданный, изначала задуманный вид. Она вела себя совершенно естественно, без всякого страха, стеснения вызова, нарочитости. Она чувствовала себя в своей тарелке. И именно это пугало Севра больше всего остального. И завораживало. Он смотрел на нее с каким-то страхом и сдерживаемым восторгом, как на клоуна в цирке, когда был маленьким, так же, как он смотрел тогда на наездниц, эквилибристов, этих существ из другого мира, делающих невероятные вещи с застывшей улыбкой и некого не видящими глазами.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Фрек, вы же знаете.

— А имя?

— Доминика.

Он только что испугался, что она скажет: «Дениза». Она снова подошла к нему, руки в боки, тихо покачиваясь.

— Ах, вас это интересует? — сказала она с насмешкой, но без неприязни. — Доминика… Мне это имя нравится… А вас как звать?

— О, неважно. Дюбуа, Дюран, Дюпон, как хотите.

— Понятно… Господин Никто! Все окутано тайной… Вы все еще не передумали оставаться?

— У меня нет выбора… Да я переночую здесь, на диване. Я вам не буду мешать. Переночую, и все.

— Ах, так! Значит, рассчитываете провести ночь со мной?

— Я ж вам объяснил, что…

— Да, конечно… Дайте мне привыкнуть к этому.

Они опять замолчали, но на этот раз уже как-то по-другому. Между ними возникло некое сообщество, что-то странное, только из-за того, что она сказала: «провести ночь».

— Я могу запереться в своей спальне? — спросила она, и в ее голосе снова прозвучала насмешка.

— Вам нечего меня бояться, уверяю вас.

— Она лучше меня?

— Кто?

— Ваша подружка… Та, которую вы ждете.

Она не опустила оружие и продолжала искать брешь в его укреплениях. Севр сел в углу дивана, твердо решившись молчать.

— Я же все равно ее увижу; можете мне все рассказать.

Севр об этом как-то не подумал. В присутствии этой женщины ему невозможно будет поговорить с Мари-Лор. Даже если он запрет ее в комнате… Значит надо пойти в квартиру-образец?… Но тогда придется оставить Доминику одну… На его лице, наверно, ясно читалась растерянность, так как Доминика продолжала:

— Предупреждаю. Здесь вам не дом свиданий… У меня, конечно, широкие взгляды, но не до такой степени…

— Я жду свою сестру! — вне себя заорал Севр.

— Ах, вот как… Вашу сестру!

Она уже ничего не понимала, и пристально следила за Севром, не обманывает ли он ее.