Телеведущие в студиях поспешили еще раз объяснить ситуацию:
— Рейтинги составляются на основе представительной выборки населения страны. Телевизоры участвующих в выборке граждан подсоединены к центральному монитору. Монитор немедленно выдает информацию о том, какие каналы смотрят телезрители, и к Уэйну Хадсону эта информация будет поступать буквально поминутно.
— Мы знаем! — все, как один, воскликнули американские зрители. — Вы говорили это тысячу раз. Давайте эфир!
В осажденном доме Кирстен сообщила Уэйну о том, что в передвижной станции получили изображение.
— Мы можем выйти в эфир в любой момент.
— Ну что ж, поехали, — сказал Уэйн.
— Поехали, — выдохнул директор новостей «Эн-би-си».
— Да, поехали, — согласились с ним его соперники с других каналов.
— Будьте наготове, ребята, на случай, если нам придется вмешаться! — крикнул начальник полиции старшему офицеру, желая напомнить репортерам, что это дело касается не только телевизионщиков.
— Мы в эфире! — заорал продюсер в ухо Кирстен.
— Мы в эфире, мистер Хадсон, — спокойно сообщила Кирстен, — в прямом эфире по всей стране.
Это казалось почти невероятным. Уэйн схватил пульт дистанционного управления и включил телевизор. Все пятеро были на экране — и в точности как он срежиссировал. Уэйн пощелкал по каналам. Они были везде. Скаут вскрикнула от смущения и спрятала лицо в ладонях. Уэйн выключил звук, но оставил изображение: он не собирался рисковать.
— Ладно, Брюс, — заговорил Уэйн, стараясь выглядеть спокойным и собранным, — ты профессионал. Не объяснишь ли ты нашим зрителям, что у нас тут происходит?
С трудом осознавая происходящее, Брюс обратился к камере Билла.
— Э-э… Здравствуйте, друзья… Простите, что прерываем вашу обычную утреннюю программу, но думаю, вам уже известно, по какой причине. Я Брюс Деламитри, кинорежиссер. Пристегнуты к лампе Фарра, моя жена, и Велвет, наша дочь. Раненая женщина на полу справа — Брук Дэниелс, модель…
Брук, чье состояние стабилизировалось благодаря помощи Велвет, в знак протеста кашлянула.
— …Простите, Брук Дэниелс, актриса. В любом случае все мы заложники Уэйна Хадсона и его напарницы Скаут, которые сидят рядом со мной.
— Привет, — сказал Уэйн с напускным безразличием.
— Привет, Америка, — пробормотала Скаут, не открывая лица.
— Ну вот, все представлены. Теперь приступим к делу.
Как ни странно, Брюсу это начинало нравиться. Это был его шанс, упущенный на церемонии. Шанс бросить вызов цензорам и реакционерам. И какой шанс! Вступить в противоборство с двумя вооруженными злодеями и заставить их признать свою вину. Брюс весь светился от радостного нетерпения. Это будет поворотный момент в истории американского общества, и Брюс станет его предвестником. Он должен сосредоточиться и проявить максимальную осторожность. Сегодня не должно быть никаких «пылающих ног».
— В моих фильмах актеры и их дублеры играют убийц, — начал он. — Уэйн и Скаут — настоящие убийцы. Сегодня они отрезали голову моему охраннику, застрелили в этой самой комнате моего агента, Карла Безнера, — его труп лежит в кухне. Они также серьезно ранили мисс Дэниелс. Ну и конечно, они известны всем как Магазинные Убийцы и за последние несколько недель убили многих других ни в чем не повинных людей. Я правильно рассказываю, Уэйн?
Уэйн на секунду задумался.
— Ну, Брюс, моя дорогая мамаша воспитала меня в христианской вере, и я знаю, что ни в чем не повинных среди нас нет. Даже младенцы рождаются с первородным грехом на душе, доставшимся им по наследству от Адама.
— И поэтому вы убиваете людей? Потому что они грешники? — спросил Брюс с чувством огромного интеллектуального превосходства.
— Сказать по правде, я не знаю, зачем убиваю. Отчасти потому, что это так просто.
— Ну, как бы там ни было, я думаю, по крайней мере, никто не станет спорить с тем, что у Уэйна и Скаут вошло в привычку убивать людей, с которыми они даже не знакомы.
— Так оно и есть, — подтвердил Уэйн.
— Какое же отношение это имеет ко мне? — продолжал Брюс, своей манерой говорить все больше напоминающий школьного учителя. — Уэйн и Скаут ворвались в мой дом и напали на моих друзей, так как, по их мнению, содеянное ими — отчасти моя вина. Они утверждают, что, в некотором роде, мои фильмы «вдохновили» их на преступления. Я, конечно, считаю, что это абсолютно несерьезно…
— Мы никогда не говорили, что вы нас вдохновили, мистер Деламитри. — Скаут отняла ладони от лица. — И не надо нам приписывать того, что мы не говорили…
— Извините, но разве не об этом речь? — ответил Брюс.
— Папочка, не будь таким высокомерным! — закричала Велвет со своей позиции у лампы.
Уэйн обдумал ответ Брюса.
— Нет, Брюс, Скаут права. «Вдохновили» — неподходящее слово. Дело ведь не в том, что мы увидели в твоем фильме какую-нибудь парочку убийц и сказали: «Ты только посмотри! Да это отличная мысль! Вот чем мы с тобой займемся!»
— Значит, мои фильмы вас не вдохновляют? Ну, тогда я ничего не понимаю. Какое же отношение я имею к вашим преступлениям?
Уэйн не мог не почувствовать снисходительность в голосе Брюса.
— Все не так просто, Брюс, — ответил он резко. — Мы не идиоты. Мы не выходим из зала после просмотра «Обыкновенных американцев» и не стреляем в продавца попкорна в вестибюле кинотеатра.
Скаут с детства привили правдолюбие, и просто пропустить это она не могла.
— Ну, вообще-то такое бывало.
— Один раз, — согласился Уэйн. — Один раз — и все. Я смотрел «Обыкновенных американцев», наверное, раз пятьдесят, но только однажды вышел из зала и застрелил продавца попкорна. И фильм тут ни при чем. Все дело было в том, что этот ебаный продавец попкорна отказывался продавать попкорн.
Продюсер в фургоне чуть не родил от ужаса.
— Бога ради! — закричал он в ухо Кирстен. — Скажи ублюдку, чтобы выбирал выражения! Десять тридцать утра, мать вашу!
— Простите, мистер Хадсон, — нервно сказала Кирстен, — вы не могли бы выбирать чуть более мягкие выражения? Нас смотрит широкая аудитория, и бранные слова не для всех приемлемы. Детский канал только что отключился от нас и вернулся к «Улице Сезам».
— Да, Уэйн, — проворчала Скаут. — Выбирай выражения!
— Прости, малыш, и вы простите, добропорядочные американцы, особенно те из вас, кто смотрит нас сегодня вместе с юными гражданами. Но, понимаете, ситуация была уж больно досадная!
— Да, милый, ты прав. — Скаут обратилась к камере так, как будто это была ее подружка. — Мы просто вышли из зала, и я сказала Уэйну, что хочу попкорна, а он ответил: «Конечно, малыш, я для тебя возьму целое ведерко». Но продавец попкорна заявил, что продает попкорн только до сеанса, а после сеанса ничего купить нельзя.
— И он стоял там! — взывал к камере Уэйн. — И у него была куча попкорна, и бумажные ведерки, и лопатка, и колпак, и прочая ерунда, но продавать попкорн он нам не собирался!
— И вы его застрелили? — поинтересовался Брюс.
— Да, сэр. Я застрелил его, потому что в мире и без этого недоноска козлов хватает, так ведь? И если одним козлом станет меньше, никто не расстроится. Извините уж за выражение. — Последнюю фразу он адресовал камере.
В это время в фургоне шел горячий спор о том, стоит ли продолжать прямую трансляцию столь непредсказуемого диалога. Одно дело — насилие и убийство, а другое — нецензурные выражения.
В конце концов было решено, что подвергать цензуре новости нельзя, но самые сильные из словечек Уэйна следует заменять на «бип».
Телевизионщики у дома Брюса и миллионы зрителей по всей стране следили за тем, как Брюс пытается добраться до сути аргумента Уэйна.
— То есть ты застрелил продавца попкорна, потому что он был козлом? А не потому (и это очень важный момент), что ты посмотрел фильм о разрушениях и смерти?
Голос Уэйна прозвучал почти устало:
