— Вообще-то, сэр, я пытался найти улику, — ответил Кингсли.

— А? Что такое?

— Я расследую смерть виконта Аберкромби.

— Аберкромби? Я думал, было установлено, что он погиб в бою.

— О да, сэр. Было. И все же я этим занимаюсь.

— Ах вот как! — с понимающим видом ответил полковник.

— Оружие, которое было у капитана Эдмондса, раньше принадлежало виконту. Предполагается, что именно из этого оружия виконт был убит.

— В бою, — добавил Хилтон.

— Да, сэр, если хотите, в бою. Мне нужно знать, действительно ли это так, поэтому я пытался получить оружие. Однако в ходе битвы оно было потеряно, и мне пришлось доставать выпущенную из него пулю.

Кингсли полез в залитый кровью карман шинели и гордо достал пулю, вынутую из тела толстого немецкого повара. Несмотря на все сомнения и ужас предыдущих нескольких часов, Кингсли оставался самим собой, и его тщеславие и любовь к театральности по-прежнему требовали выхода. Он не удержался и устроил небольшое представление и был вознагражден тем, что полковник и другие присутствующие разинули рты от изумления и восхищения.

— Ну, будь я проклят! — наконец вымолвил полковник. — Я двадцать пять лет служу, но такую странную историю слышу впервые. Вы хотите сказать, что принимали участие в нападении на окоп, убивали немцев одного за другим и организовали чертовски хорошее отступление и одновременно проводили расследование?

— Да, сэр. Проводил.

— Ну и ну, думаю, самое время выпить за ваше здоровье.

Хилтон усадил Кингсли в кресло у стола с картами.

— Боюсь, шампанского нет, но есть сносный коньяк. Может, в такую погоду он даже лучше. Мы как раз собирались пропустить по одной. Для нас утро — это вечер. Мы тут все стали совами.

Кингсли взял стакан бренди и кусок тоста с сыром, который приготовил денщик полковника. Именно в этот момент у двери фермерского дома появился солдат, объявив, что один рядовой хочет видеть капитана Марло. Это был Коттон, денщик капитана Эдмондса.

— Прошу прощения, сэр, я шел за вами следом, — сказал он. — Пытался догнать вас всю дорогу, но вы уж очень быстро передвигаетесь. Мы подумали, что вы, возможно, захотите отведать кусочек, просто по-товарищески.

Солдат развернул небольшой конверт из непромокаемой ткани и достал кусок кекса.

— Капитан получил ранение, гарантирующее возвращение на родину, сэр, и говорят, что благодаря вам он будет жить. Все парни хотели сказать, как они вам благодарны, и мы клянемся, что никогда больше не будем называть полицейских так, как раньше.

— И как же вы обычно их называли, рядовой? — спросил полковник.

— Шлюхами, сэр.

— Ха-ха! Молодец! Отлично! Хотя лично я сказал бы, что дело обстоит как раз наоборот, потому что я терпетьне могу военных полицейских, но никогда не встречал шлюхи, которая бы мне не нравилась! Отлично, рядовой. Вы свободны.

Кингсли взял у денщика кекс:

— Спасибо, рядовой Коттон. Я очень тронут.

Куска кекса хватило на всех, и он отлично пошел под коньяк и сыр, как и обещал Эдмондс. Когда импровизированная вечеринка закончилась, Кингсли сказал, что был бы очень благодарен, если бы полковник ответил на пару вопросов.

— Конечно, конечно. Спрашивайте.

— Когда вы в последний раз видели Аберкромби живым?

— Я навещал его в Бориваже через два дня после того, как его туда увезли.

— Это было очень мило с вашей стороны, полковник. Вы навещаете всех своих раненых офицеров?

— Ну, стараюсь, знаете ли, стараюсь. К тому же он был очень озабочен своей кожаной папкой — она была с ним в передовом окопе, и он хотел получить ее обратно, поэтому я взял ее с собой.

— Вы знаете, что было в этой папке?

— Ну, бумаги, наверное.

— Вы не заглядывали внутрь?

— Господи, капитан! Как можно? Да, вы, сыщики, ужасно плохо думаете о людях. Как будто я стал бы рыться в чужих вещах.

— Когда он умер, в его комнате нашли только чистые листы бумаги.

— Ну, возможно, именно они и были ему нужны. Чистые листы. Я встречал случаи и постраннее, поверьте мне. Например, парни были убеждены, что создали восхитительные полотна, а потом оказывалось, что там две точки и клякса. Контузия очень влияет на сознание.

— Да, полагаю, вы правы, — согласился Кингсли, — хотя казалось, что он не очень сильно пострадал.

— Может быть, он хотел продолжить писать стихи.

— Стихов найдено не было, и медсестра, женщина по фамилии Муррей, утверждает, что он совсем бросил писать.

— Хмм. Ну, теперь-то уж точно.

Хилтон допил остатки коньяка.

— Да, дело и правда плохо, но послушайте, капитан, мне пора, идет бой и все такое. Не сомневайтесь, мы скоро снова окажемся в самой гуще. Я могу что-нибудь еще для вас сделать?

— Нет, не сейчас, полковник. Спасибо за то, что уделили мне время, и также за угощение.

— Ну, это вамспасибо за то, что привели отряд домой. Знаете, я говорил серьезно. Я упомяну вас в рапорте. Вы получите медаль, сэр.

Дорога в замок Бориваж заняла у Кингсли всю оставшуюся часть утра, и было уже далеко за полдень, когда он снова оказался перед прекрасным старым зданием. Он с удивлением понял, как же ему хочется опять увидеть Китти Муррей, и был разочарован, узнав, что в замке ее нет. Она уехала вместе с группой контуженых солдат на железнодорожную станцию, на ту самую, куда прибыл Кингсли по приезде на фронт.

— Она поедет с ними до Англии? — спросил Кингсли у санитара, которого встретил в главном зале.

— Надеюсь, нет, сэр. Без нее здесь будет куда скучнее.

Кингсли был полностью с ним согласен, и это его сильно встревожило. Ему не нужно было никаких душевных переживаний — они только мешают работе. Поэтому он решил больше не думать о миниатюрной суфражистке.

Кингсли вернулся в замок, чтобы встретиться с военными полицейскими, которым приказал эксгумировать тело капитана Аберкромби. Этот приказ вызвал естественное недовольство.

— Нам только трупы выкапывать не хватало, — ныл офицер медслужбы, шагая вслед за Кингсли к лестнице, ведущей вниз, в подвал, где должно было состояться вскрытие.

— Простите, сэр, но мне нужно это тело, — ответил Кингсли.

— Мои пациенты только что вернулись оттуда, где трупы постоянно появляются из-под земли, и здесь их следует ограждать от этого. Если хоть один из них увидит…

Они дошли до подвала, где их ждал сержант из Армантьера. Труп Аберкромби достали из одеяла и положили на импровизированный операционный стол, собранный из досок и ящиков.

— Все готово, сэр! — сказал сержант и так сильно щелкнул каблуками по каменному полу, что от гвоздей на подметках его сапог посыпались искры. — Одно тело. Мертвое. Раньше принадлежало капитану виконту Аберкромби, сэр!

Кингсли этот рапорт показался странным, но он промолчал.

— Я провел кабельный удлинитель к переносному генератору, который поставил снаружи, сэр, потому вряд ли вы можете провести такую сложную операцию при свете свечей, сэр!

Сержант действительно повесил над столом электрическую лампочку, в свете которой кожа трупа отливала желтоватой белизной. Зрелище было просто кошмарным.

— Спасибо, сержант. Очень разумно с вашей стороны.

— Сэр! — Еще одна порция искр.

— Хорошо, — сказал Кингсли, — много времени у нас это не займет.

Он подошел к лежащему на досках телу, на котором из одежды была только набедренная повязка.

— Вы его так похоронили? — спросил Кингсли старшего офицера медслужбы.

— Да. Его друг, лейтенант Стэмфорд, сообщил нам, что капитан выразил желание не быть похороненным в форме.

— Правда? Я этого не знал.

— Мы не видели причин отказать ему в этой просьбе.

Глядя на тело, Кингсли вспомнил строки, которые прочитал в газете в фолкстонской библиотеке. Теперь он повторил их:

— «„Да здравствует Англия!“ — впишут накрест, Чтоб жертву мою было видно окрест».

На некоторое время воцарилось молчание.