Наступило шестое декабря. До Рождества оставалось две с половиной недели. Как всегда, я поехал утром на работу, а Кери занялась домашними делами.

Оставив тарелки мокнуть в кухонной раковине, она спустилась вниз, чтобы побеседовать с Мэри за чашкой мятного чая. Но маленькая гостиная, где Мэри читала по утрам, была пуста. Хозяйка особняка куда-то исчезла. В кресле лежала ее Библия — та самая третья Библия, о существовании которой мы только слышали, но саму книгу никогда не видели. Она была раскрыта на Евангелии от Иоанна. Кери осторожно взяла Библию в руки. Чувствовалось, эта она старше тех двух Библий. Ее шрифт отличался изяществом и больше напоминал готический. Кери стала разглядывать страницы. Казалось, эта книга когда-то испытала на себе пагубное действие воды. На некоторых страницах шрифт был размыт. Кери провела ладонью по раскрытой странице. Бумага была влажной! Но не от воды. От слез, пролившихся из глаз читательницы. Кери снова пролистала страницы и теперь поняла: все разводы на бумаге — это следы слез. Из-за них во многих местах бумага покоробилась. Кери вернула Библию в кресло, вышла в коридор и поняла: Мэри покинула дом! Вешалка, где всегда висело ее вязаное пальто, была пуста. Кери подошла к внутренним дверям. Они были приоткрыты, но что еще удивительнее — не заперты были и внешние двери. Оттуда намело снега, который успел растаять, и теперь по мраморному полу растеклась грязноватая лужица. Неожиданный уход хозяйки дома встревожил Кери. Мэри редко выходила из дома раньше полудня и всегда заранее сообщала, куда направляется и когда вернется. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Кери поднялась наверх, вымыла посуду и занялась другими делами. Примерно через час хлопнула входная дверь. Кери опрометью бросилась вниз и увидела Мэри, промокшую и дрожавшую от холода.

— Мэри! Где вы были? — спросила Кери. — Вы же совсем продрогли!

Мэри отрешенно поглядела на нее. Глаза хозяйки были красными и воспаленными.

— Со мной все в порядке, — торопливо пробормотала она и скрылась у себя.

После обычного позднего завтрака Мэри вновь надела пальто.

— Как? Вы опять уходите? — удивилась Кери.

— Да. Мне надо отлучиться, — не вдаваясь в подробности, ответила Мэри. — Возможно, вернусь поздно.

— К какому времени мне готовить ужин? — спросила Кери.

Мэри не ответила. Она вновь отрешенно взглянула на Кери и вышла на колючий морозный воздух.

Домой Мэри вернулась лишь в половине девятого вечера. К этому времени беспокойство Кери переросло в сильную тревогу. Каждые несколько минут она выходила на балкон — посмотреть, не возвращается ли Мэри. Волнение жены передалось и мне. Насколько я успел узнать характер нашей хозяйки, Мэри нельзя было назвать ни экстравагантной, ни чудаковатой. Вероятно, с ней что-то случилось, и нам оставалось лишь ждать ее объяснений, если она захочет их дать. На вопрос, будет ли она ужинать, Мэри покачала головой, но сказала, что минут через сорок приглашает нас на чай.

Сначала чаепитие протекало в тишине. Затем Мэри поставила чашку на стол.

— Уверена, что мои сегодняшние действия показались вам, мягко говоря, странными. Я была у своего врача. Мне нужно было узнать причину головных болей и головокружений, мучивших меня в последнее время.

Затянувшаяся пауза намекала на то, что сейчас мы услышим не самые приятные новости.

— Врач сказал, что у меня в мозгу обнаружили опухоль. Она достаточно большая и продолжает расти. Ее местоположение не позволяет сделать операцию.

Мэри глядела мимо нас, однако ее слова звучали на удивление спокойно.

— Врачи бессильны мне помочь. Я дала телеграмму брату в Лондон. Я решила, что вы тоже должны это знать.

Кери порывисто обняла Мэри. Я обнял их обеих. Мы застыли, не находя слов.

Возможно, отрицание — это необходимый механизм, позволяющий людям справляться с ударами судьбы. Неделя, затем вторая прошли без происшествий, и у нас с Кери появились благодушные надежды. Возможно, все обойдется. Врачи склонны драматизировать ситуацию. А вдруг они ошиблись? Нам, как детям, хотелось, чтобы под Рождество произошло чудо: проклятая опухоль рассосалась и Мэри поправилась. Расплатой за наши иллюзии стало возвращение ее головных болей. Реальность била по нам с безжалостностью холодного декабрьского ветра. В поведении Мэри обозначилась еще одна странная перемена: похоже, ее раздражала моя погруженность в работу. Она постоянно отвлекала меня каким-нибудь вопросом. Конечно, проще всего было бы после ужина уйти на второй этаж и заниматься делами там, но из уважения к хозяйке я оставался в маленькой гостиной.

— Ричард, вы когда-нибудь задумывались о том, каким был первый рождественский дар? — спросила она меня в один из таких вечеров.

Сложная цепочка расчетов, которые я производил в уме, распалась.

— Честно говоря, не задумывался, — ответил я, отрываясь от расходной книги. — Вероятно, золото, ладан или смирна. Если последовательно, то золото.

Чувствовалось, что Мэри недовольна моим ответом.

— В воскресенье я обязательно посмотрю, что об этом говорит Библия, — пообещал я, надеясь, что это понравится ей больше.

Мэри неподвижно сидела в кресле.

— Это отнюдь не праздный вопрос, — с непривычной твердостью в голосе сказала она. — Понимание первого дара Рождества очень важно.

— Конечно, Мэри. Но не именно сейчас.

— А откуда вы знаете, что важно именно сейчас? — резко спросила она, после чего встала и покинула комнату.

Я опешил. Я понимал, что болезнь порой сильно меняет характер человека, но вдруг почувствовал себя школьником, которого отчитали за невыученный урок.

Перед тем как лечь спать, я спросил у Кери, знает ли она про первый дар Рождества.

— Первый дар? — сонным голосом повторила она. — Это что, вопрос на засыпку?

— Не думаю. Мэри спросила меня об этом и очень огорчилась, когда я не ответил.

— Будем надеяться, что завтра она не спросит меня, — зевая, сказала Кери и перевернулась на другой бок.

Я лежал, размышляя о первом даре Рождества, но постепенно сон взял свое. Я уснул, и мне опять приснился ангел.

На следующее утро, за завтраком, мы с Кери обсуждали вчерашний всплеск недовольства Мэри.

— Думаю, это все-таки вызвано раком, — сказал я.

— Что именно?

— Я имею в виду мозг Мэри. Похоже, она начинает терять рассудок.

— Мэри не теряет рассудок, — возразила жена. — Она соображает не хуже нас с тобой.

— Ты уверена? — спросил я, защищая свою позицию.

— Я провожу с ней целые дни. Я бы сразу заметила.

— Тогда почему она отвлекает меня от работы? Почему задает эти странные вопросы?

— Рик, по-моему, она пытается тебе что-то сказать. Но не напрямую. Натолкнуть тебя на какую-то мысль. — Кери достала из шкафа банку с медом и поставила на стол. — Таких открытых и добросердечных людей, как Мэри, я никогда не встречала. Наверное, тут другая причина… Скажи, у тебя нет ощущения, что Мэри что-то скрывает?

— Например?

— Что-то трагическое. По-настоящему трагическое. Нечто такое, что неузнаваемо изменяет человека и его взгляды на жизнь.

— Не понимаю, о чем ты.

Неожиданно в глазах Кери блеснули слезы.

— Я сама не все понимаю. Но что-то есть. Ты когда-нибудь видел третью Библию, которую Мэри читает в маленькой гостиной?

Я покачал головой.

— Там на страницах — следы пролитых слез. — Кери отвернулась, собираясь с мыслями. — Думаю, мы не просто так попали в этот дом. Мэри все время пытается тебе что-то сказать. А ты не слышишь.

Разговор с Кери сбил деловой настрой моих мыслей и пробудил любопытство. Пора было ехать на работу, а я стоял у окна и глазел на заснеженный двор. И вдруг напротив я заметил нашего соседа Стива, который чистил от снега свою машину. Может, он мне что-то подскажет? Я побежал на чердак, открыл рождественскую шкатулку, извлек оттуда первое письмо и осторожно спрятал в карман. Затем выскользнул из дома и направился к Стиву. Мы приветливо поздоровались.