Хэринг рассмеялся и повернул ключ в замке зажигания.

Высадив Норму Джин у дома Пиригов, он вдруг обнаружил, что весь вспотел, майка его промокла, от волос разве что не шел пар. А в брюках сердито пульсировал твердый, как кулак, пенис.

Но ведь я до нее и пальцем не дотронулся! Мог, но не стал!

Когда они встретились в следующий раз, этот взрыв эмоций уже забылся. Разумеется, о нем не упоминалось, речь шла лишь о книгах и поэзии. Девочка была его ученицей, а он – ее учителем. Они больше не будут говорить друг с другом в таком тоне, и это, черт возьми, к лучшему, думал Хэринг, он не был влюблен в эту пятнадцатилетнюю девчонку, но рисковать не стоило. Он может потерять работу, разрушить и без того шаткий брак. К тому же у него было чувство собственного достоинства.

А если бы я до нее дотронулся? Что тогда?

Ведь она писала эти стихи для него, верно? И обожаемый «ты» из ее стихов был Сидни Хэринг, разве нет?

И вдруг в конце мая, внезапно и по неведомой причине, Норма Джин перестала ходить в ван-найсскую школу, хотя до перехода в десятый класс ей оставалось доучиться три недели. Она не сказала любимому учителю ни слова. В один прекрасный день она просто не явилась на урок английского, а назавтра директор известил мистера Хэринга и остальных преподавателей, что девушка официально ушла из школы «по личным обстоятельствам». Хэринг был в смятении, но старался того не показывать. Что с ней случилось? Почему она бросила школу в столь неподходящий момент? Почему не сказала ему ни слова?

Несколько раз он снимал телефонную трубку, хотел позвонить Пиригам и поговорить с ней, но так и не решился.

Не связывайся. Держи дистанцию.

Если только не любишь ее. А что, любишь?

И вот однажды он, одержимый мыслями о девушке, столь внезапно ушедшей из школы и его жизни, приехал на улицу Резеды – в надежде хотя бы мельком, хотя бы издали увидеть Норму Джин. Вдыхая запах горелого мусора, смотрел на ветхое каркасное бунгало, на лужайку перед домом, где не росло ни травинки. Как им только позволяют брать к себе приемных детей? В ярком полуденном свете дом Пиригов выглядел совершенной развалиной, серая краска облезла со стен, крыша прохудилась, и Хэрингу казалось, что зрелище это наполнено смыслом, дом этот был символом низменного мира, в котором по прихоти судьбы обречена была прозябать невинная девочка, и спасти ее, храбро вызволить ее отсюда мог лишь человек вроде Хэринга. Норма Джин? Я приехал за тобой, приехал, чтобы тебя спасти.

Тут из пристроенного к дому гаража вышел Уоррен Пириг и направился к пикапу, стоявшему на подъездной дорожке.

Хэринг надавил на педаль газа и быстро уехал прочь.

Легче, чем разбить стекло ударом кулака.

Но сегодня она выпила уже две бутылки пива и допивала третью.

И говорила:

– Она должна уехать.

– Норма Джин? Это еще почему?

Элси ответила не сразу. Она курила. Вкус у дыма был горький и бодрящий.

Уоррен спросил:

– Мать, что ли, ее забирает? Да?

Они не смотрели друг другу в глаза. Они вообще не смотрели друг на друга. Уоррен повернулся так, что здорового его глаза Элси не видела, а больной глаз его затуманился. Элси сидела в кресле возле кухонного стола с сигаретой и бутылкой тепловатого пива – из всех марок она предпочитала «Твелв хорс». Уоррен, только что вошедший в дом, стоял, не успев снять рабочие ботинки. В такие моменты в нем была некая пугающая сила, как и во всех крупных мужчинах, вошедших с улицы в тесный душный дом, где пахнет женщиной.

Уоррен стащил с себя грязную рубашку и швырнул ее на стул. Остался в тонкой хлопчатобумажной майке. От него так и несло теплом разгоряченного тела, мощным запахом пота. Свинтус Пириг. Когда-то они были очень близки, шалили, словно дети. Свинтус Пириг, он так любил уткнуться в нее носом, елозить по ней, фыркать, сопеть и повизгивать. А жена обхватывала руками его заплывшие жиром мускулистые бока, похожие на оковалки сырого мяса. О-о-о! Уор-рен! Боже мой! Но было все это так давно, что уже и вспоминать неохота. За последующие годы муж еще больше раздался – в плечах, в груди. Живот огромный, руки толстые, морда здоровенная. И повсюду на теле жесткие пучки седеющих черных волос. Даже на спине, на шее, на боках, на тыльных сторонах огромных мозолистых ладоней.

Элси сделала вид, что вытирает нос, а заодно смахнула слезинку.

Уоррен заметил громко:

– Я думал, ее мамаша чокнутая. Так ей что, стало лучше? Когда это?

– Нет.

– Что «нет»?

– Дело тут не в матери Нормы Джин.

– А в чем тогда?

Элси задумалась, подбирая слова. Такого за ней не водилось, но эту фразу она отрепетировала заранее. Столько раз произносила ее про себя, что теперь она прозвучала плоско и фальшиво.

– Норма Джин должна уехать. Пока ничего не случилось.

– Что за чушь? Что должно с ней случиться?

Да, получалось хуже, чем она рассчитывала. Он был такой огромный, прямо нависал над ней. И без рубашки поросшее волосами тело, казалось, едва помещается в кухне. Элси потянулась за сигаретой. Вот скотина! Все из-за тебя. Днем она ходила в город, перед выходом нарумянила щеки, расчесала волосы гребешком, но увидела, взглянув в зеркало, лишь землистую кожу и усталое лицо. А тут еще Уоррен рассматривает ее в профиль. Господи, как же она не любит, когда ее рассматривают в профиль, ведь подбородок у нее совсем маленький, а нос похож на свиной пятачок.

Элси сказала:

– У нее полно приятелей. Парней и мужчин постарше. Их чересчур много.

– Постарше? Интересно, кто ж это?

Элси пожала плечами. Ей хотелось показать Уоррену, что она на его стороне.

– Имен я не спрашивала, родной. Эти парни в дом не заходят.

– Может, все же стоило спросить, – вызывающе сказал Уоррен. – Может, я лучше сам спрошу. Где она?

– Вышла.

– Куда вышла?

Элси боялась смотреть на мужа. Смотреть на свирепый, сверкающий, налившийся кровью глаз.

– Может, поехала прокатиться. Ума не приложу, откуда у этих парней бензин.

Уоррен присвистнул.

– Девчонке в ее возрасте, – заметил он медленно, словно человек, чья машина слетела с шоссе на обочину, – давно пора встречаться с парнями. Это вполне естественно.

– Да, но у Нормы Джин их слишком много. И она слишком доверчивая.

– Доверчивая? Это в каком же смысле?

– Ну, она… э-э-э… слишком уж милая, – прозрачно намекнула Элси.

Подразумевалось, что если муж и проделывал что-то, оставшись с Нормой Джин наедине, так только потому, что она была слишком милая, симпатичная, слишком послушная, покорная. И не могла отказать ему.

– Слушай, она не залетела?

– Пока нет. Насколько мне известно.

Впрочем, Элси прекрасно знала, что не далее как на прошлой неделе у Нормы Джин были месячные. Сильные спазмы, слабость, жуткая головная боль. Кровь из нее хлестала, как из заколотого поросенка. Она перепугалась до смерти, но отказывалась это признавать и все молилась Иисусу Христу Исцелителю.

– «Пока нет»? Что ты хочешь сказать?

– Знаешь, Уоррен, пора подумать о нашей репутации. О репутации Пиригов. – Точно была в том необходимость, напоминать мужу, какую он носит фамилию. – И рисковать нам нельзя.

– О репутации? О какой еще репутации?

– Ну как о какой. В городе. В службе опеки.

– А они что, вынюхивают? Задают вопросы? С каких это пор?

– Мне звонили. Несколько раз.

– Звонили? Кто звонил?

Элси занервничала. Щелчком стряхнула пепел в желтовато-серую пепельницу. Ей действительно звонили, но не из окружной управы, и она боялась, что Уоррен прочтет ее мысли. Уоррен говорил, что великие боксеры, вроде Генри Армстронга, чьи бои ему довелось видеть в Лос-Анджелесе, умеют читать мысли противника. Армстронг знал, что противник сделает или попробует сделать. Здоровый глаз Уоррена смотрел проницательно и злобно – когда Уоррен решал посмотреть на жену, – и видно было, что этот человек опасен.