Время проходит незаметно. Свист Тома мы слышим далеко не сразу. Наверное, минут десять пришлось посвистеть, бедняге. Плывем с Сашкой, добычу транспортируем на моем спасжилете. Из-под бортика корабля Сашка вылезать не спешит — требует, чтобы Тома нас сфотографировал ее камерой. Я себе представляю этот бредовый кадр…
— Где ты взяла этих звездочек? — интересуется Тома.
— Угадай с трех раз, где их можно взять.
— Они сгниют!
— Да я их сейчас в море выкину!
— А зачем тогда тащила?
— Тебе показать!
Переодеваюсь в сарафан, отжимаю рубашку. Едем назад.
— Ты почему с аквалангом не ныряешь? — интересуется Тома.
— А почему я должна с ним нырять?
— Потому что эти твои звездочки ползают на приличной глубине, вот я и подумал, если ты их достала, отчего с аквалангом не ныряешь?
— И это ты у меня спрашиваешь? Да ты на мой размер не то что гидрокостюм, даже ласты с трудом нашел!
Тома давится и хихикает. Бедный Тома…
Наш островной паром входит в порт Наха. Нос задран и нацелен в небо. Огромный мост над нами. «В темноте, просыпаясь, негромко запел кабестан, якоря выплывают и щупают лапами бриз…» [58]Не темно, конечно, но кабестаны, вот они — поют и тянут якорные цепи. Близко, рукой достать можно.
Вечером решаем поближе познакомиться с местной кулинарией. Начинаем, само собой, с алкогольных напитков — для этой цели отправляемся в магазин окинавской выпивки, где все можно пробовать. Есть ликерчик фруктовый. Есть водка с замаринованными змеями. Очень горькая. Любезный продавец (мальчишка лет пятнадцати) ходит за нами, с удовольствием наблюдает, как мы отплевываемся, и объясняет, чего еще попробовать — попротивнее. Несерьезный какой-то у нас консультант, пожаловалась мне Саша. Зря это она. Потому что вскоре к нам вышел тип посерьезнее — папаша пацана. Очень представительный. Только с кольцом в носу. Поглядел он на наши с Сашкой безумные морды и кольцо из носу вынул — оно внутри с прищепкой оказалось…
Потом пошли мы в ресторан — исследовать жратву. Главный местный герой тут — овощ по имени Гойя. Я не шучу. Этот самый гойя, не берусь судить, к какому овощному клану он принадлежит, темно-зеленый, длинный и ужасно пупырчато-бородавчатый. Внутри у него семечки, они вытаскиваются и на срез получаются кольца и полукольца. Сперва я овощ причислила к родственникам кабачков, но потом все же стала сомневаться, очень уж он странный. И на вкус — горький. Так что даже и не знаю. Из этого гойи готовят омлеты, как мы, например, со спаржевой фасолью, бывает, делаем. Только гойя все равно горький. Первый раз можно есть только через силу. А потом привыкаешь как-то, даже нравиться начинает. Еще в ассортименте местной кухни — супец из змей, поросячьи уши в соусе, печеная папайя, какой-то особенный соевый сыр и всякая другая дребедень. Поели мы этого всего, потом лапшой закусили — тоже окинавской. Решили назавтра опять пойти, ничего, забавно, хоть многим и не нравится.
День четвертый — культурный, потому что мы направились во дворец короля Рюкю. Правда, он был больше похож на замок, такой красный, на холме, весь в крепостных стенах. Особенно мне понравился вид негра, снимающегося на фоне этого яркого, почти китайского замка. Мир смешивается, что ни говори…
А на выходе стояли два каменных льва. Один с открытой пастью, веселый, а другой серьезный, как новый русский. Мы с Сашей надели на него мои темные очки, кепку и стали с ним фотографироваться. Все окрестные японцы тоже сразу начали интересоваться, проситься фотографироваться и предлагать свои очки на примерку. Ну — чисто дети…
Еще там в парке было всякое известное и ценное мировое наследие в виде старинных каменных ворот, которые уже никуда не вели, и других ворот, деревянных, тоже красных. Каменные ворота были довольно впечатляющие. И еще там росли кусты гибискуса — суданской розы, из которой у нас чай заваривают. Это, оказывается, символ Окинавы.
Мы заглянули в краеведческий музей. Единственная достойная внимания вещь там — чучело горной кошки Ириомоте. Она на Хонсима (главном острове) не живет, а живет только на далеком острове Ириомоте, потому так и называется. Кошка Ириомоте, оказывается, действительно самого что ни на есть домашнего размера и обыкновенной полосатой расцветки. Но по форме совсем не домашняя, а больше похожая на рысь.
Остаток дня мы провели на пляже, потому что все остальные виллы и парки, которые мы думали навестить, оказались закрытыми на выходной. Вечером опять пошли на нашу дамбу с рыбаками. Море. Ночь. Огни. Узкий каменный мыс дамбы порта Наха встречает теплый ветер. Концы спиннингов светятся в темноте голубым светом. Рыбак и его собака сидят на каменной гряде и ждут удачу. А где-то под водой, как говорят, бродят толпы полосатых ядовитых «кураге» — злобных окинавских медуз.
На пути домой я подобрала осколок чернофигурной греческой вазы — на боку виден силуэт лошадиной головы. Несмотря на то что современная имитация, все равно — интересно.
И наконец, в день пятый, многотрудный, мы решили наверстать пропущенное накануне. Сперва поперлись в парк с королевской виллой. Смотритель нас встретил как родных, взял к себе на хранение наши рюкзаки (мы были с вещами, потому что в тот день уезжали). Вилла была симпатичная, над озером. Еще там на холме была беседка, редкий для Окинавы случай — панорама острова видна, а моря не видно. Говорят, что некогда правитель государства Рюкю приводил сюда иностранных послов, чтобы намекнуть им, что его королевство не такое уж маленькое…
Когда мы возвращались, смотритель наш на сайсине играл. Мы заслушались. Потом пришел таксист. Вам, спрашивает, ехать никуда не надо? Нет? Тогда он тоже сел на сайсине играть. А мы смотрим — время-то еще есть у нас. И поехали в еще один парк — китайский. Конечно, все эти прудики-водопадики, храм и павильоны недавно построили, но все равно жутко красиво. И акации у них как тайваньские — большие, крона плоская, цветут огромными резными оранжевыми цветами, словно пеной покрыты. На Тайване эти акации называют «хамоку», а как в Японии, я не знаю. В Осаке таких нет.
В порт ехали на монорельсе. Хорошо он смотрится — нанизанный между землей и небом на дугу трамвайчик на фоне стеклянных небоскребов и закатных облаков.
В порту мы еще раз на окинавские танцы поглядели. Их танцевали мужички с копьями и барышни в национальных платьях. Окинавский костюм отличается от японского — вроде кимоно, но фасон другой — поуже и расцветка крупнее и ярче. И еще прически и головные уборы совсем другие. Забойный ритм, выкрики «Са!» и «Хайсай!». (Это окинавское приветствие.)
Еще — лев там танцевал. Ну не лев, конечно, а двое чудаков, накинув балахон, изображали льва. Морда у льва здоровенная и очень осмысленная, грива из ниток шелковых. И такое он выделывает, мамочки, и на задние лапы встает, и прыгает. Ужасно славный. Потом они заставили зрителей танцевать — затянули к себе нескольких старушек. Старушки бодро отплясывали. А потом еще танцоры выстроились в такую живописную группу (лев лег посредине) и пускали всех, кто хочет, с ними фотографироваться. Одного маленького, лет пяти, мальчика, родители тоже хотели на льве сфотографировать. Но мальчик упирался и ревел, как бык, даром что маленький. И всем видом своим показывал, что приближаться к этому львиному чудищу не желает ни под каким соусом. Пока он самозабвенно вопил и упирался, ко льву подошла девочка такого же возраста, вся нарядная, в кружевных оборочках — как принцесса. Она на мальчика презрительно посмотрела и самостоятельно вскарабкалась льву между ушей: «Папа, фотографируй!» Мальчик просто офигел. Так что там у нас недавно упоминалось о слабом поле?
Дома в Осаке едем из порта на электричке. Напротив нас сидит паренек… Окинавец. Теперь ни с кем их не спутаем. И не только в лице дело. Так сидел бы, наверное, в электричке Маугли — свободно и настороженно одновременно. Человек другого мира. Еще пока не подпорченного… Ничем не подпорченного. Даже американскими военными базами.
