Невидящий взгляд Майлза был устремлен в окно.

— Шесть лет назад в Шартрезе она служила личной секретаршей у богатого владельца кожевенной фабрики по фамилии Брук. И была помолвлена с его сыном…

— О!

— …нервическим юношей по имени Гарри. Потом произошла какая-то ссора… — Майлз прикусил язык, он не мог, физически не мог сказать Марион о намерении Говарда Брука расплатиться с девушкой, чтобы от нее отделаться.

— Майлз, из-за чего была ссора?

— Никто не знает, по крайней мере я. Однажды вечером отец взобрался на высокую башню, которая возвышается над всей округой, и… — Майлз запнулся. — Кстати сказать, прошу тебя не упоминать об этом при мисс Сетон. И не подавать виду, что вообще что-то знаешь.

— Майлз, неужели ты думаешь, что я совсем лишена такта?

— День был, как в фантастической немецкой легенде, страшным и ненастным, с громами и молниями. Брук был найден смертельно раненным своим же стилетом. Это — самое удивительное во всей истории, Марион. Все подтверждает, что он был один, когда его убили. Никого с ним рядом не было и не могло быть. Можно подумать, что преступление, если таковое имело место, совершено кем-то, кто взмыл в облака и растворился в воздухе…

Он умолк, потому что Марион смотрела на него, широко раскрыв глаза; уголки губ у нее подрагивали от сдерживаемого смеха.

— Майлз Хеммонд! — воскликнула она. — Кто тебе наплел такую чепуху?!

— Я всего-навсего излагаю протокольные данные полицейского расследования, — проворчал он сквозь зубы.

— Понимаю, дорогой, но кто тебе это рассказал?

— Профессор Риго из Эдинбургского университета, человек известный в академических кругах. Ты, наверное, слышала о его книге «Жизнь Калиостро»?

— Нет. Кто такой Калиостро?

«Почему, — часто спрашивал себя Майлз, — когда споришь с кем-нибудь из своей семьи, выводят из равновесия такие вопросы, на которые чужому человеку отвечаешь терпеливо и даже охотно?»

— Граф Калиостро, Марион, был знаменитый маг и кудесник восемнадцатого века. Профессор Риго полагает, что хотя Калиостро и был неподражаемым очковтирателем, он все же обладал некой сверхъестественной силой, которая…

В третий раз он запнулся на полуслове. Марион не то кашлянула, не то насмешливо хрюкнула. Майлз понял, что снова переоценил свои ораторские способности.

— Да, все это кажется несколько странным, — сдался он. — Допускаю.

— Вот именно, Майлз; я верю только в то, что вижу. Бог с ним, с этим графом Калиостро. Хватит всяких сказок, ты лучше расскажи мне про эту девушку! Кто она? Как выглядит? Чем выделяется?

— Это ты скоро сама узнаешь, Марион.

Не отрывая глаз от окна, Майлз поднялся; он смотрел в сторону щита с расписанием поездов, мимо которого уже спешили пассажиры к поезду, отходившему в пять тридцать с остановками в Винчестере, Саутгемптоне, Борнемуте. Несколько театральным жестом Майлз протянул руку к окну:

— А вот и она.

В тот вечер — он надолго останется в памяти — серые сумерки как-то внезапно окутали Грейвуд.

В сотне миль от Лондона главное шоссе на Саутгемптон разветвляется. Если по малой шоссейной дороге поехать мимо зеленых рощ и живописных лужаек и свернуть налево, к большим деревянным воротам, то грунтовая дорога выведет через лес к ручью. Как раз напротив мостика через ручей, на изумрудном холме среди огромных дубов и вязов, расположилось имение Грейвуд.

Дом — небольшой, продолговатый — обращен к мостику длинной своей стороной, а чтобы попасть к главному входу в торце дома, надо преодолеть несколько каменных ступеней, пройти по террасе вдоль боковой стены и свернуть за угол. Светло-коричневое строение с белым фундаментом, из дубового бруса и оштукатуренного кирпича, привлекательно выглядело на фоне леса, особенно перед заходом солнца, и радовало глаз.

В тот вечер окна дома светились тускло: в комнатах горели масляные лампы, потому что динамо-машина — времен сэра Чарлза Хеммонда — еще не была отремонтирована.

Желтоватый дрожащий свет, сочившийся из окон, сильнее сгущал влажную вечернюю тьму; отчетливо слышался плеск воды на маленькой плотине через ручей. В темноте растворились очертания чайного столика, плетеных стульев и качалки с высокой спинкой, стоявших на лужайке с восточной стороны дома, ближе к ручью.

Держа над головой лампу, Майлз Хеммонд переступил порог большой комнаты в глубине дома — своей любимой комнаты.

— Очень хорошо, — говорил он себе. — Я правильно сделал, что привез ее сюда. Очень хорошо.

Но сердце подсказывало, что хорошего ждать трудно.

Пламя маленькой лампы, заключенное в узкое стекло, вырывало из мрака лишь небольшую часть мертвого мира книг. Это место отнюдь не походило на библиотеку в истинном смысле слова: это было скорее книжное хранилище или просто склад. Под толстым слоем пыли здесь грудились две или три тысячи томов, собранных покойным дядюшкой. Майлз с наслаждением вдыхал затхлый запах сокровищ этого дома, ему еще совсем незнакомых: книг старых и потрепанных, новых и сверкающих позолотой, больших, маленьких и рукописных, в прекрасных обложках и в почерневших от старости переплетах.

Ряды полок тянулись к потолку, мешали открывать дверь из столовой и почти забаррикадировали небольшие окна, выходящие на запад. Штабели книг на полу и беспорядочные нагромождения вдоль полок оставляли такие узкие проходы в этом лабиринте, что в них едва можно было протиснуться, не свалив пяток томов и не подняв тучу пыли.

Стоя в этом царстве запустения, Майлз держал лампу над головой и не спеша осматривался.

— Очень хорошо! Прекрасно! — зло и громко проговорил он.

Дверь отворилась, и вошла Фэй Сетон.

— Вы меня звали, мистер Хеммонд?

— Вас, мисс Сетон? Нет.

— Простите. Мне показалось, я слышала ваш голос.

— Я разговаривал сам с собой, но, если желаете, можете взглянуть на этот первозданный хаос.

Фэй Сетон стояла в проеме двери, как в раме из разноцветных книжных корешков. Довольно высокая, тоненькая, хрупкая. Она тоже держала в руках лампу, немного наклонив голову, а когда приподняла лицо и в свете лампы блеснула бронза волос, Майлза вдруг охватило волнение.

Утром, там, в «Беркли», и позже, в поезде, она ему показалась… нет, не старше, хотя она и стала старше, и не менее привлекательной… но, к сожалению, чуть-чуть другой по сравнению с образом, сложившимся в его воображении.

Теперь же, при искусственном освещении, в мягком мигающем свете фитилька, он словно впервые увидел во плоти ту, которую вчера вечером видел на фотографии. Всего на какое-то мгновение свет озарил глаза, щеки и губы, когда она подняла лампу, чтобы осмотреться. Но эта ее спокойная сдержанность, ее вежливая улыбка почему-то смущали и будоражили душу Майлза. Он еще выше поднял лампу, и оба света, слившись, затеяли игру теней, медленно и неровно заскользивших по горам книг.

— Настоящие джунгли, правда?

— Не так страшно, как я ожидала, — тихо возразила Фэй, кажется, впервые ответив ему взглядом.

— Сожалею, что не смог убрать пыль и грязь до вашего приезда.

— Не имеет значения, мистер Хеммонд.

— Мне помнится, мой дядюшка накупил великое множество каталожных ящиков и карточек, но так и не навел порядок. Они должны быть где-то здесь…

— Я найду, мистер Хеммонд.

— Моя сестра вас удобно устроила?

— О да! — Ее губы дрогнули в улыбке. — Мисс Хеммонд хотела перебраться вниз с верхнего этажа, — она кивнула на потолок библиотеки, — и поселить меня наверху, в своей комнате, но я не могла ей это позволить. Кроме того, мне больше нравится первый этаж. Вы не возражаете?

— Какие могут быть возражения? Конечно, нет! Вы не хотите войти?

— Благодарю.

Кипы книг, громоздившиеся на полу, были по пояс, если не выше. Фэй осторожно обходила их, скользя по узким проходам с неподражаемой, бессознательной грацией, почти не касаясь их своим скромным серо-голубым платьем. Она поставила лампу на одну из связок рукописей, подняла с пола мешочек с песком и огляделась.