– Компаньера дель Пино, ты прикрываешь тыл! Командир впереди и замыкающий подвергаются самой большой опасности! – кричит лейтенант Рохас, но голос у нее не злой.

Икры у Фелисии как бейсбольные мячи. Ноги утопают в грязной и мягкой земле. Каждое сухожилие напряжено, туго натянуто, как мускулы коров в мясной лавке, коров, которые умерли в страхе. Их мясо никогда не бывает таким нежным, как мясо животных, не испытавших страха смерти. Фелисия нащупывает фляжку и отвинчивает пробку, прикрепленную цепочкой к горлышку. Она не узнает свои руки, распухшие и огрубевшие, с нечищеными ногтями.

– Родина или смерть! – кричит лейтенант Рохас, пока Фелисия пьет, запрокинув голову.

– Родина или смерть! – эхом отзываются партизаны, все, кроме Фелисии, которая недоумевает – ведь на настоящей войне по этим крикам противник запросто бы их обнаружил.

Во временном лагере партизаны ставят палатки, затем открывают жестянки с пятнистыми бобами и прессованным мясом цвета навоза. Они пятый день едят эту пищу, от которой у одних начался понос, у других запор, и у всех без исключения газы. Только лейтенанту Рохас все нипочем, и поэтому она с аппетитом уплетает за обе щеки. Фелисия оглядывает остальных. Все они оказались в этой бригаде по одной причине и вне зависимости от своего желания. Их отряд состоит из оппозиционеров, из социально неблагонадежных элементов. Задача лейтенанта Рохас перевоспитать их и сделать из них революционеров.

Фелисия здесь потому, что чуть не убила себя и сына. Она не помнит этого, но все ей твердят об этом. «Зачем ты это сделала?» – печально спросила у нее мать, гладя ее руки, лежащие поверх накрахмаленной белой простыни. «Зачем ты это сделала?» – строго спросил у нее психиатр, как будто Фелисия была непослушным ребенком. «Зачем, Фелисия?» – добивалась от нее ответа лучшая подруга Эрминия, тайком от медсестры натирая ей лоб травами.

Но всякий раз, когда Фелисия пыталась восстановить в памяти эти события, она видела только белый свет.

Доктора сочли Фелисию «непригодной для материнства» и обвинили ее в том, что этим летом на Пальмовой улице она нанесла непоправимый вред своему сыну. Никто не знает, понимает ли Иванито, что с ним произошло. Мальчик не говорит об этом. Но врачи, мать, даже сослуживицы в салоне красоты в конце концов убедили Фелисию отдать Иванито в школу-интернат. Чтобы он окреп, познакомился с мальчиками его возраста и научился жить в коллективе. Они все время это повторяли. Жить в коллективе.

– Ты меня больше не любишь? – спросил Иванито, высунувшись из окна автобуса. Он смотрел так, что ее сердце разрывалось от боли.

Фелисия навещает сына в первое воскресенье каждого месяца в школе среди картофельных полей за Сан-Антонио-де-лос-Баньос. Они мало разговаривают, пока бывают вместе. Эмоции от встречи настолько переполняют их, что они часто просто дремлют под деревом или на узкой двухъярусной кровати Иванито. И разговаривают в основном взглядами и руками, не переставая прикасаться друг к другу.

Все твердят Фелисии, что она должна найти смысл в жизни помимо сына, что революция дает ей еще одну возможность стать полезным членом нового социалистического общества. В конце концов, как заметила ее мать, все, что Фелисия сделала для революции, это сорвала несколько одуванчиков во время кампании по уничтожению сорняков в 1962 году, да и то через силу. Она откровенно пренебрегала своими обязанностями, что было источником постоянных ссор между ними.

Фелисия пытается стряхнуть с себя сомнения, но она не видит ничего другого, кроме страны, живушей среди лозунгов и агитации, народ которой постоянно находится в ожидании войны. Она презирает воинственные лозунги, кричащие с развешанных повсюду плакатов. МЫ ДОЛЖНЫ ПРЕОДОЛЕТЬ… КАК ВО ВЬЕТНАМЕ… ПРЕВРАТИТЬ ПОРАЖЕНИЕ В ПОБЕДУ… Даже скромным сборщикам сорняков присвоено хвастливое воинственное название: «Механизированная наступательная бригада». Молодых учителей называют «Борцами за обучение». Студенты, работающие в полях, – «Молодежная колонна столетия». Добровольцы по ликвидации безграмотности – бригада «Родина или смерть». Все это продолжается бесконечно, вызывая у нее оцепенение, подавляя в ней волю бороться за будущее, свое собственное или кого-нибудь другого. Она хочет только одного – чтобы ее сын был вместе с ней.

Фелисия вытаскивает из ранца ржавую пилку для ногтей и маленькую пластиковую бутылочку с кремом для рук и принимается за работу. Она отодвигает кожу от ногтей закругленным концом пилки, затем тщательно скоблит под ногтями, убирая накопившуюся под ними грязь. Короткими точными движениями она подпиливает сломанный ноготь на большом пальце левой руки. Затем выдавливает розовый крем на тыльную сторону ладоней, втирает его круговыми движениями и растирает ладонями, пока руки не становятся снова нежными и слегка жирными.

Остальные члены отряда, кроме лейтенанта Рохас, которая слушает хрипящее радио в палатке, внимательно наблюдают за Фелисией, как будто присутствуют при сложном ритуале, который их потом попросят повторить, что-то вроде разборки и сборки винтовки. Когда Фелисия заканчивает, они отворачиваются, собираясь по двое, по трое, чтобы поболтать.

– Моя дочь выдала меня, а все потому, что я хотела, чтобы мы молились перед едой, – жалуется Сильвия Лорес. – Вот чему их учат в школе – предавать родителей. Теперь меня считают «антисоциальным элементом».

– Могло быть и хуже, – утешает ее общительный мужчина по имени Пако. – Сын моего соседа попал в мраморные карьеры на Пиносе. И только за то, что слушал американский джаз и волосы отрастил слишком длинные. Я, может, тоже не одобряю длинные волосы, но из-за этого отправлять на тяжелую работу? И на таком-то солнце?

– Они высылают и семинаристов. Говорят, что церковь реакционна, – добавляет Сильвия Лорес.

– Вожди забывают, какими сами были пятнадцать лет назад, – произносит единственный молодой человек в группе. – Сегодня их самих сослали бы в «Отряд социально неблагонадежных» за наркотики и гомосексуализм. Посмотрите на меня. Говорят, я мятежник, но ведь именно мятеж породил революцию!

– Потише, чико, [34]потише. Она может услышать, – предостерегает Пако, указывая на палатку лейтенанта Рохас.

– В любом случае, среди нас есть шпион, – презрительно заявляет юноша. – Здесь невозможно спрятаться.

Фелисия слушает разговор, скручивая сигарету из крепкого черного табака. В психиатрической лечебнице она снова начала курить. Это позволяло ей хоть чем-то занять руки. Теперь она ждет не дождется, когда приносящий успокоение дым проникнет глубоко в легкие.

В первые дни похода в горы члены отряда пытались заговаривать с ней, но Фелисия отказывалась поддерживать разговор. Она не знает этих людей, и у нее нет оснований им доверять. Может, это ее они считают шпионкой.

Фелисия снова вызывается на ночное дежурство. В темных, безлунных зарослях расщелины не так видны, не так тревожат притворство и ложь. Глаза скоро привыкнут к темноте, думает она. Может быть, ей стоило бы жить по ночам вместе с совами, летучими мышами и прочими ночными созданиями. Однажды Эрминия рассказала ей о богах, которые правят ночью, но Фелисия не может вспомнить их имена Именно этим богам молились рабы, чтобы сохранить хоть часть своей души. Молитвы позволяли им стойко сносить унижения.

Селия тоже молилась по ночам, качаясь в своем кресле до рассвета. Когда Фелисия была маленькой, ей иногда не спалось и она выходила к матери на крыльцо. Они часами сидели вместе, слушая ритм моря. Мать, словно во сне, декламировала стихи.