Мизинов на минуту задумался, но тут же нашел выход: «Бороться, сражаться. Придется насмерть – значит, насмерть. Мне не привыкать, я с четырнадцатого в окопах. Уже почти шесть лет…»

Своего однополчанина, пулеметной очередью в ногу отправившего его в госпиталь осенью шестнадцатого, Мизинов вспоминал часто. После той очереди Суглобов как сквозь землю провалился. Атака, как всегда, захлебнулась, противники вернулись на свои позиции, но вот офицер-анархист исчез. Ни слуху, ни духу. Мизинов не таил против него никакой злобы, но порой с интересом спрашивал себя: как бы он поступил, если бы на его пути вдруг встретился Суглобов?

«Кто он сейчас – друг, враг? – размышлял генерал, уже подходя к квартире. – А впрочем, скорее всего, у таких не бывает ни друзей, ни врагов. Только выгода».

Подойдя к дому, он постучал тяжелым дверным молотком в забор. Часовой спросил пароль, Мизинов отозвался, и дверь забора тяжело отворилась. Генерал перешагнул через порог, вошел во двор и увидел под папахой колючие глаза незнакомого человека. Странно! Всех своих постовых он знал, а этого… Во дворе было тихо. Не тявкал Байкал, всегда радостным лаем встречавший Мизинова…

Тяжелый удар по голове прервал его сомнения, и Мизинов повалился навзничь. Но двое уверенно подхватили его и поволокли в дом, тревожно озираясь по сторонам.

…Тяжело открыв глаза, Мизинов увидел низко склонившееся над ним заросшее лицо. Но даже и под пышной шевелюрой и косматой бородой он сумел узнать человека, который когда-то отправил его в госпиталь. Хотел, правда, отправить подальше и навсегда, но не выпало ему.

Сейчас на Суглобове была распахнутая офицерская шинель, поверх нее – развязанный офицерский башлык, из-под которого выступал чистый, без звезд, полковничий погон. Волосы на голове гладко прилизаны, будто набриолиненные. Рядом с ним, немного поодаль, стоял второй налетчик, ражий мужик в длинном нагольном тулупе и бараньей шапке, надвинутой на глаза.

«Помяни дурака, он и явится», – грустно подумал Мизинов и закрыл глаза. Голова раскалывалась.

– Здравия желаем, ваше превосходительство, – откуда-то издалека донесся ехидный голос Суглобова. – Столько годков я жаждал встретиться с вами, и вот Господь привел-таки…

– Наверное, поблагодарить за то, что от опасностей разведки вас избавил? – выдавил из себя Мизинов, открыл глаза и пробовал дернуться, но тщетно: по рукам и ногам его стянули крепкими ремнями.

– И за это тоже, – кивнул Суглобов. – А более всего за золотишко.

– Какое золотишко? – Мизинов вдруг понял, что если что и может спасти его теперь, то только время. И он решил играть в «дурачка».

– Полноте, Александр Петрович, будто сами не знаете! – Суглобов даже смутился как-то. – Того самого, что вы от колчаковского состава отцепили да к своим приволокли.

– Так на что вам я? – Мизинов постарался показаться удивленным. – Этот вагончик бойцы ох как старательно охраняют! Может, вам к ним лучше обратиться? Может, сговоритесь. Насколько я вас помню, вы всегда умели найти подход к бойцам…

– Я всегда ценил вас, Александр Петрович, как остроумного человека, – уже серьезнее заговорил Суглобов. – Но теперь, видите ли, время совсем нешуточное.

– Согласен, – кивнул Мизинов. – Я все эти годы вовсе не шутил, недосуг как-то было…

– Про ваши подвиги мы наслышаны, – усмехнулся Суглобов. – Мы ведь, почитай, с вами бок о бок воевали с девятнадцатого года.

– Вот как? – Мизинову удалось изобразить во взгляде и голосе непритворный интерес. – И где же?

– Долгая история, – махнул рукой Суглобов, присел на край кровати, в ногах у Мизинова, и начал рассказывать.

«Слава богу, – подумал Мизинов, – пусть поболтает, – а там…» – что будет «там», он, впрочем, и сам не знал, но проволочка успокаивала как-то, помогала сосредоточиться и отыскать выход.

«Наверняка, вся охрана перерезана, так что кричать бессмысленно. Но что-то делать надо. Думай, думай, – подгонял он себя. – А пока пусть этот болтает».

– Поначалу, после февраля, – начал Суглобов, – встретился я со своими друзьями-однопартийцами, ну, я вам как-то рассказывал, – и Суглобов неловко повернулся к скованному так, что Мизинов слегка поморщился. – Ах, простите, временные неудобства, но так ведь что поделаешь? Потерпите, расслабьтесь. Кричать, впрочем, бесполезно: вся ваша охрана уже того, – он провел ребром ладони по горлу, – на небесах или где там еще… Ну вот. Пошалили мы немного, помещиков пограбили, кассу приличную сколотили. Пока не пришли большевики. Умный тогда сразу понял: эти сюсюкаться не станут, произвол и анархию терпеть не будут. Кто поумнее – переметнулся к ним…

– И вы в том числе? – перебил Мизинов.

– Вы догадливы, – улыбнулся Суглобов. – С такой приличной кассой они меня за милую душу своим признали. Да еще комиссаром назначили. Так вот с тех пор я и комиссарю у них, в Пятой армии Тухачевского, знаете такого?

Мизинов даже поморщился при упоминании этого имени. Увы, судьба сложилась так, что за последний год командарм Тухачевский нанес белой армии большие потери, привел ее почти к полному уничтожению. Если бы не Каппель, армии как таковой уже не существовало бы. «Ему просто везло, этому Тухачевскому, – закрыв глаза, подумал Мизинов. – Удивительно, сказочно везло. Были ведь и у нас полководцы не хуже…»

– А погоны – для маскировки? – вдруг спросил он Суглобова.

– Естественно, – кивнул Суглобов, слегка погладив золото погона. – При царе-батюшке я лишь до штабс-капитана смог дослужиться.

– Зато у красных – до главного идеолога, – съязвил генерал.

– Да полноте, Александр Петрович, какого там главного! Всего-то комиссар полка. Ну, мы отвлеклись. Так вот, к главному предмету нашему. За золотишком колчаковским охотились мы давно, – журчал Суглобов. – И вот наконец захватили его, с помощью братьев наших – чехов. Но тут вы с вашим дерзким партизанским налетом! И немалая часть запаса ушла. А на эту часть, вы сами знаете, какую силу можно организовать…

– Знаю, – ответил генерал.

– Так что вот так, Александр Петрович, пришла пора вернуться к исторической справедливости, – продолжал Суглобов.

– К какой это справедливости? – спросил Мизинов. – К восстановлению монархии, что ли? Тогда мы с вами союзники.

– Ах, бросьте, ваше превосходительство, какая теперь монархия! Кто теперь в политику-то играет?

– Ну, кто-то наверняка играет! – возразил генерал.

– Не я, только не я! – вспылил Суглобов, будто больше всего хотел, чтобы пленник поверил ему.

– Ладно, пусть не вы, – устало ответил Мизинов. – О какой же справедливости вы обмолвились только что?

– Как о какой? – у Суглобова даже глаза на лоб полезли от такой несообразительности Мизинова. – О золоте! О золоте, конечно! О том отбитом вами вагоне!

– И что же говорит вам ваше чувство справедливости?

– Как что?! Ну, Александр Петрович, вы сегодня весь вечер заставляете меня удивляться! А помнится, такой сообразительный офицер были.

– Да уж вы больно афористичны, Суглобов! Я человек военный, все афоризмы война из меня повышибла, так что давайте-ка лучше без них!

– С превеликим удовольствием, ваше превосходительство! – оживился Суглобов. – А если без афоризмов, то тогда напрямую. Дело в том, что нам нужен этот ваш вагон с золотом!

– Кому нужен? Красным? Тогда наш разговор бесполезен и можете меня застрелить.

– Ну что вы, ваше превосходительство, так уж сразу и красным! – заелозил на койке Суглобов. – Красным отвалим так, для проформы. У них и так целый состав колчаковский имеется. А бедным самоотверженным труженикам великой войны, которые крови не жалели ради лучшего будущего – им-то что? Дулю? Вот на это-то я и не согласен, милый вы мой Александр Петрович, уважаемый фронтовой мой командир!

– Ну если ради вас… – в голове Мизинова уже созрела и приобрела окончательную форму одна идея. Спасибо болтуну Суглобову, что дал время на раздумье. – Только уговор, господин штабс-капитан, – Мизинов перешел на шепот и слегка скосил глаза на здоровенного напарника Суглобова.