Исак же Лагутин во всем был покорен большаку, не перечил, но на этот раз взбунтовал, и все потому, что в драке мирские убили его отца, которого он очень любил. Молча перенес побои наставника, так же молча проводит за перевал ходоков Нет, он их не тронет, не посмеет пойти против воли братии, воли большака.
3
Канул в Лету первый год двадцатого века. Пришла весна. Весело гудела тайга. Ветер гнал по склонам сопок листовую метель, наметал в распадках листовые сугробы, сбивал с кедров оставшиеся шишки. Долины подернулись робкой зеленью. Сюда весна приходит раньше, чем в сопки. Уже пустили клейкие листочки черемуха, тополь, верба. На кочках появилась трава. Лишь не спешит в весну дуб-раскоряка, которого и пять человек не обхватят: видел он орды Чингисхана, что саранчой шли по этой земле. Он рос возле древнего городища, который порушили монголы, убив жителей, уведя в полон мастеров, красивых девушек. Ограбили землю. Земля без народа – пустыня.
Тренькали на все голоса пичуги, тянулись на север, тревожно погогатывали последние стаи гусей, курлычащие журавли спешили в свои гнездовья.
Весело, уже по-летнему звенели ключи, речки. Тоже славили весну, как славил ее теплый ветерок и все живущее в тайге.
По склону сопки шаркающей походкой шел старик Алексей Тинфур, потомок великих удэге. Нет, он не славил весну, не улыбался ей. Он сел на валежину и глубоко задумался. А думать ему было о чем. Шестьдесят пять лет, а он остался одиноким…
Алексей Тинфур двадцать лет назад бежал из этого края, который теперь назывался Ольгинским уездом, где сорок пять лет прожил. Здесь должны быть друзья, они могут его приютить. Но он шел сюда не для приюта, он шел мстить тем, кто оставил его одиноким.
Кратко история его жизни такова: шестьдесят два года назад пришел в этот край богатый каторжник, который хотел через море убежать в Америку. Да так и осел среди доверчивого народа удэге. Усыновил мальчонку, чтобы не было скучно, дал ему русское имя. Алексей прожил с Иваном двадцать лет. Научился говорить по-русски. В 1854 году Ивана убил шаман, назвав его колдуном, который пришел сюда, чтобы уничтожить всех удэге. Шамана задрала тигрица-людоедка. Зло было наказано. В 1855 году пришли русские переселенцы. Большим другом Алексея стал Андрей Силов. Он тоже был из беглых. В 1880 году его снова хотели отправить на каторгу. Произошел бой с казаками, жандармского исправника убил Алексей Тинфур, но смертельно ранили Андрея. Тинфур поклялся мстить людям в погонах. Он женился на гольдячке. Было у него трое детей. Жили они в такой глуши, что, казалось, туда никто не придет. Но этой весной пришли хунхузы. Тинфур был на охоте. Гольдов напоили огненной водой, затем всех зарезали. Вернулся Тинфур с охоты, когда уже дотлевали головешки их чумов, валялись полуобгоревшие тела. Как смог, так и похоронил. Бросился по следам хунхузов. Догнал их на перевале. Они спокойно спали у костров. Отомстил за детей, жену, друзей, но остался в полном одиночестве. Зачем жить?…
О Тинфуре-Ламазе, Тинфуре-Тигре знала уже вся тайга, хотя сам Ламаза не ведал, что его имя в страхе упоминают враги, с надеждой – друзья. Друзья просили духа гор, чтобы он во всем помогал Ламазе, отводил бы от него пули врагов. Враги же слали проклятия на голову Тинфуру-Ламазе и молили духа гор убить его.
Тинфур шел по своей земле, шел по земле своих отцов. Здесь каждая сопочка, каждый ключик были ему родными.
Вышел на таежный тракт – подался назад: он еще никогда не видел в этом краю такой широкой тропы, такой ровной.
С юга пылила тройка. Тинфура-Ламазу заметили. Кучер натянул вожжи, закричал:
– Эй! Ты чей будешь?
– Ваш буду, чей же больше! Я – Алексей Тинфур.
– Тинфур! – крикнул пассажир, который сидел в бричке, молодо выпрыгнул и бросился к Тинфуру. Облапил его как медведь.
– Тебе… тебе чего? – отбивался Тинфур.
– Алексей Тинфурович, как я рад, что снова вижу тебя. Я – Иван Пятышин.
– Андрея сын? Ой, какой большой стал!
Два человека, плотный пермяк и маленький удэгеец, топтались на тракте, будто исполняли одним им ведомый танец. Выдохлись, сели на дорогу. Пятышин тронул кудрявую бородку, посмотрел на Тинфура: постарел, усох, жидкая косичка болталась за спиной, бороденка стала еще реже.
Алексей Тинфур-Ламаза вспомнил маленького Ваньку, побочного сына Андрея Силона, который стоял у могильной ограды и волчонком смотрел на людей.
– Кто такую широкую тропу построил? – спросил Тинфур-Ламаза.
– Я построил, – ответил Иван.
– Большой голова должна быть, если ты такую тропу построил.
– Учился в городе. Теперь других учу.
Иван Пятышин окончил коммерческое училище во Владивостоке, теперь был строителем дорог, почтовых станций. Закончил строительство тележного тракта от бухты Святая Ольга до Владивостока, но от этого не стал богаче. Едва сводил концы с концами. Собирался заняться заготовкой дров для города и военного поста. Может быть, на дровах поправит свои дела…
– Далеко ли путь держишь, Тинфур-Ламаза?
– Иду в Ольгу, хочу сказать приставу, что плохо он стережет землю. Еще надо зайти поклониться Андрею. Может, кого из друзей встречу.
– В Ольгу не ходи, у нас новый пристав после Харченко – Баулин, хапуга и дурак, не поймет он тебя…
– Худо, когда начальник нечестный человек. Совсем честный был человек Харченко.
Пристав Харченко правил в этом краю двадцать лет без малого, но, когда вопреки приказу был убит его друг Андрей, он застрелился. Много лет отдал он таежным людям, как мог защищал их, помогал им. Пришел он сюда не ради наживы, а ради процветания края, как пришло много честных людей в эту глухомань, чтобы «ставить» здесь Россию.
– Хорошо, в Ольгу не пойду. Кто остался жив из приплывших на большой лодке первыми?
– Иван Воров, его старуха и Меланья Силова. Вот и все. До наводнения 1882 года здесь наших было много. Но они ушли в Шкотово. Остались только крепкие старожилы, чьи пупы приросли к этой земле. Вся надежда на чугунку. Вчера прибыли ходоки из Полтавщины, хохлы. Плыли они пароходом вокруг всего света. Место пришли здесь выбирать. Семьи же их сидят во Владивостоке. Посоветовал я им застолбить почтовую станцию Милоградово, места хорошие. Если так будут возить сюда люд, то это будет похоже на то, если бы мы восхотели океан ложками вычерпать. Билет на пароход для взрослого стоит сто рублей, на ребенка полста. Где мужику набрать столько денег? Приехали голым-голешеньки. А сюда надо возить людей задарма, да еще давать им на обзаведение деньги, семена, для охоты оружие. Тогда повалит народ.
– А лес поредел, – с сожалением заметил Тинфур.
– Да, рубим для города, продаем. Рубим со всего плеча, а ведь кедр растет сто лет. Но что делать?
– Не рубить.
– Тогда мы не построим Владивосток. А строим его на деньги, что нам за лес платят. В одно верую, что будем скоро разумнее рубить лес, только и всего. Ну, поехали! Дела надо делать, а не лясы точить. Дорогой наговоримся.
Тинфур-Ламаза впервые катился в бричке. Держался за плетенку, боялся упасть. Мелькали деревья, проносились мимо сопки. «Хорошую тропу сделал Иван. Тот первый Иван пришел сюда по плохой тропе, а второй построил хорошую. Молодец, Иван!»
Деревня Пермское, когда-то большое и шумное село, встретила Тинфура застоялой тишиной. Тинфур с Иваном побывали на могиле Андрея, положили букет подснежников. Иван покатил в Ольгу, Тинфур пошел в село. Так тихо было в стойбищах, когда к людям приходила черная оспа. Выла собака, звала на людей беду.
Навстречу шел человек. Походка вялая. Похож на родного сына Силова, так же скуласт, черняв. Поравнялись. Вдруг незнакомец положил руку на нож, строго спросил:
– Откуда? Чей?
– Тебе буду Андрейка Силов, а моя буду Тинфур, Алешка буду.
– Тинфур! – Андрей Силов даже присел. – Чего тебя занесло в наши края? Ответствуй!
– Своих захотел посмотреть, свою землю увидеть.
На крыльцо выскочила Меланья, долго смотрела на гостя, узнала, раскинула руки, бросилась к Тинфуру, обняла, запричитала:
