– Накося выкуси, – зашамкали пеной и слюной беззубые челюсти, когда старики со старухами рассаживались на корточках вокруг священника.

Вскоре иезуит ушел к себе в хижину и взялся там за краски, потому что был неплохим художником. Через несколько дней он вновь собрал стариков со старухами и показал им свою картину – яркую мандалу [32], изображавшую адские муки. Все мученики на полотне были исполнены в образах индейцев могавков. Когда священник показал им картину, индейские старики-насмешники снова расселись вокруг него на корточках, как и в прошлый раз зажимая пальцами уши. Но как только они увидели нарисованное, гнилостные старческие рты раскрылись от изумления.

– А теперь, дети мои, взгляните сюда, посмотрите, что ждет вас. Можете свои пальцы в ушах держать сколько хотите. Смотрите. Сатана накинет на ваши шеи петли и утащит за собой. Сатана вам головы посрезает, сердца вынет, кишки выскребет, мозги ваши вылакает, выпьет кровь, сожрет плоть и косточки обгложет. Но хоть тело ваше и будет на кусочки разрублено, вы вновь оживете. А когда вас опять будут рубить по суставам, боль пытки вам покажется нестерпимой.

– Аххх!

Картина была выдержана в красных, белых, черных, оранжевых, зеленых, желтых и синих тонах. В самом центре ее была изображена ветхая, ссохшаяся, коленопреклоненная ирокезка. Ее образ был обрамлен овальной рамкой из тщательно прорисованных черепов. Священник-иезуит, склоненный над черепами овала, пытается наставить старуху на путь истинный. Ее раздутые артритом пальцы заткнуты в уши, и дьявол посылает ей в уши огненные вихри, должно быть, для того, чтобы навечно впаять туда пальцы. Дьявол с силой мечет огненные стрелы в ее безнадежно отвислые груди. Два чертенка дружно распиливают двуручной пилой ее промежность. Еще один бесенок науськивает двух огненных змиев обвиться вокруг кровоточащих лодыжек. Рот старухи – прожженная черная дыра, разверстая в вечном безгласном вопле, отчаянной мольбе о спасении. Как писала Мария Воплощенная своему сыну: «On ne peut pas les voir sans frémir» [33].

– Axxx!

«Il a baptisé un grand nombre de personnes» [34], – пишет Мария Воплощенная.

– Вот и хорошо, вынимайте теперь пальцы из ушей, вынимайте, – поощрял индейцев священник. – И обратно больше не засовывайте. Вы больше никогда не будете себе пальцами уши затыкать. Вы ведь такие старые, что навсегда должны забыть о Телефонном танце.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп!

– Вот так-то лучше, правда?

Когда податливые пальцы наконец выскользнули из ушей, между лесом и очагами деревни встала стена молчания, и старики, сгрудившиеся вокруг священника, содрогнулись от нового, неведомого им раньше ощущения одиночества. Они еще не могли себе представить малиновый перезвон соборных колоколов, но уже перестали чувствовать запах бесчисленных сосновых иголок, расчесывающих ветер, уже забыли о последнем мгновении форели, жившей на плоской белой гальке исполосованного потоком дна быстрой реки, когда молнией мелькнула над водой тень медвежьего когтя. Как дети, тщетно прислушивающиеся к рокоту моря в пластмассовой раковине, они сидели в недоумении и растерянности. Как у детей после длинной сказки, рассказанной перед сном, у них вдруг пересохло в горле.

Дядя Катерины был доволен, когда в 1670 году отец Пьеррон оставил деревню, получив пост в миссии ирокезов на реке Святого Лаврентия. Многие его братья были обращены в новую веру, многие из них ушли из деревни жить и молиться в новых миссиях. Пришедший на его место священник – отец Бонифаций – был ничуть не менее деятелен, чем его предшественник. Он говорил с индейцами на их языке. Узнав, что его индейская паства любит музыку, он создал хор из семи– и восьмилетних детей. Их чистые, еще неокрепшие голоса плыли над деревней, как весть о сытной еде, и многих соблазняли заглянуть в маленькую деревянную часовенку. В 1673 году эта деревня, где жило меньше четырехсот душ, стала свидетельницей спасения тридцати из них. То были только души взрослых – ни детские, ни старческие души в это число не входили. Крин – вождь могавков – перешел в христианство, и сам стал проповедником в новой миссии. Из всех ирокезов могавки были самыми восприимчивыми к новому учению, хотя поначалу отнеслись к нему с большей враждебностью, чем их собратья. Отец Даблон – верховный пастырь всех христианских миссий в Канаде – имел все основания писать в 1673 году: «La foi у a été plus constamment embrassée qu'en aucun autre pays d'Agniers» [35]. В 1674 году отец Бонифаций увел группу неофитов в миссию святого Франсуа-Ксавье. Вскоре после возвращения в Канаваке он умер в декабрьский снегопад. Его сменил отец Жак де Ламбервиль.

Деревенские хижины опустели. Стояла весна. Шел 1675 год. Где-то Спиноза изобретал очки. В Англии Хью Чемберлен принимал роды с помощью секретного инструмента – акушерских щипцов; он был единственным человеком в Европе, помогавшим женщинам разрешиться от бремени, применяя этот поистине революционный инструмент, изобретенный его дедом и усовершенствованный им самим. Маркиз де Лаплас долго смотрел на солнце, а потом сделал вывод, что оно вращается с самого начала бытия, и этот тезис развил в своей книге «Exposition du Systиme du Monde». Пятое перевоплощение Цзонкабы в краткосрочном плане оказалось вполне успешным: Монголия сделала его регентом Тибета, пожаловав титул далай-ламы. Иезуиты проникли в Корею. Группе работавших в колонии врачей, интересовавшихся анатомией и выступавших против закона, запрещающего рассечение человеческих тел, удалось получить «среднюю часть тела индейца, казненного за день до этого». Через тридцать лет евреи вернутся во Францию. Через двадцать – в Бостоне произойдет первая вспышка сифилиса. Фридрих Вильгельм был великим курфюрстом. Монахов Ордена минимов по уставу 1668 года нельзя было отлучить, а если они «уступят плотской страсти… им самим следует благоразумно отказаться от монастырских обычаев». Корелли – предшественник Алессандро Скарлатти, Генделя, Куперена и И. С. Баха, в 1675 году играл третью скрипку в церковном оркестре Святого Людовика Французского, выступавшем в тот год с гастролями в Риме. Итак, луна семнадцатого столетия шла на ущерб последней его четверти. В следующем веке 60 000 000 жителям Европы было суждено умереть от оспы. Ф. часто говорил:

– Представь себе мир без Баха. Представь себе хеттов без Христа. Чтобы понять истинность иного, чуждого тебе явления, сначала освободись от того, без чего, по-твоему, обойтись невозможно.

Спасибо тебе, Ф. Спасибо тебе, любовник мой. Когда же, дорогой ты мой, я смогу видеть мир не твоими глазами? О Смерть, все мы – ангелы при твоем дворе, и храмы твои – больницы! Друзья мои умерли. Люди, которых я знал, умерли. О Смерть, почему ты каждую ночь в Хэллоуин превращаешь? Мне страшно. Не понос – так золотуха: если запор меня не мучит, значит, страх гложет. О Смерть, пусть ожоги мои от бенгальских огней заживут. Деревья вокруг бревенчатого дома Ф. (где я сейчас пишу) темны. В нос бьет запах яблок. О Смерть, почему дела твои скорбные всем ведомы, а слова покрыты мраком тайны? Коконы мягкие, противные до омерзения, от них мурашки по коже бегут. Боюсь гусениц, алчущих рая бабочек. Катерина, ты, наверное, в цветок небесный перевоплотилась? А ты, Ф., небось – в орхидею? А Эдит, должно быть, стала чем-то вроде сена или соломы? Паутина боится Смерти? Смерть как-то связана с Болью или Боль – в другом лагере? О Ф., как же я любил этот бревенчатый дом, когда ты пригласил нас с Эдит провести здесь медовый месяц!

Хижины Канаваке опустели – мужчины, женщины и дети ушли в поле, набрав полные пригоршни зерен. Пришла весна 1675 года – время сеять кукурузу.