— Мишель… Мишель…

Ласковые звуки ее голоса и теплое дыхание. Маленькая рука гладит его щеку и подбородок. Все как всегда.

Нет, не как всегда. Зачем обманывать себя, если в виске пульсирует одна и та же короткая фраза: «Что-то случилось, что-то случилось, что-то случилось…»

— Что происходит, дорогой? — спросила она. — Ты все дуешься? Но я ведь потерялась не нарочно. Просто первый раз в жизни выпала из времени. Больше не буду. Честно!

— Ты действительно провела пять часов с подругой? — спросил Мишель, хотя ни на секунду не сомневался в этом с того самого момента, когда не обнаружил Полин дома. Смешно, но даже в другом мужчине для него не виделось такой угрозы, которая вдруг возникла от вторжения в их жизнь этой самой забытой, загадочной Эдит.

— Конечно! — Полин резко отстранилась. — С кем же еще? Я все рассказала и тебе, и Селестену. Мне не нужен никто другой, кроме тебя! Ты прекрасно знаешь!

— Ты никогда не говорила мне об этом.

— Ты, между прочим, тоже. Но ведь это ясно и без слов! Мы почти пятнадцать лет вместе!

— Около четырнадцати. Но это неважно.

— Неважно? — Она ошеломленно посмотрела на него. Ошеломленно, но не с обидой. Полин никогда не смотрела на него с обидой.

— Конечно, неважно, потому что мне кажется, что вместе мы были всегда, — примирительно сказал он. — Точность до одного дня не имеет значения.

— А, вот ты о чем, — успокоилась Полин. — Хочешь вина?

— Потом.

— Смотри. А я выпью.

Она встала и направилась к бару, мягко ступая по мохнатому бежевому ковру.

Что-то тут не так, подумал он. Ей тоже не по себе от появления этой Эдит. Я же вижу, что не по себе. И он решительно спросил впрямую:

— Ты не уверена, что стоило возобновлять ваше знакомство?

— Почему? — Полин замерла с двумя бокалами. Все-таки с двумя. Себе и ему. Бокалы звякнули в ее руках. — Напротив, я очень рада! Мы были очень близкими подругами.

— Но ведь потом, похоже, поссорились, если не виделись, как ты сказала, сто лет?

Она вскинула голову и вздохнула.

— Какого тебе налить? Красного? Белого? Полегче, покрепче?

— Или я ошибаюсь?

— Тогда коньяку. — Она поставила винные бокалы на место. Взяла коньячные. — Я бы сказала проще, — жизнь развела.

— В таком случае, нужно пить шампанское за встречу.

— Шампанское теплое. И потом, я уже налила коньяк.

Она вручила ему его порцию и уселась в кресло напротив. Вытянула ноги, пригубила коньяк. Вдруг резко встала и вернулась с рюмкой к бару.

— Нет, не хочу коньяк. Лучше вина. Белого, легкого и сухого. Самого кислого! Открой, пожалуйста. — И протянула ему бутылку и штопор. — Я сейчас принесу конфеты из холодильника. Не смейся! Ты же знаешь, я люблю пить рислинг с шоколадными конфетами.

— Ты держишь шоколад в холодильнике, и он делается железным. Заодно прихвати мне сыру.

Она вернулась с целым подносом провизии.

— Пир до утра? — весело констатировал он.

— Вообще-то, знаешь, мы действительно поссорились с Эдит накануне моей свадьбы. Ужасно глупо! Она спросила, кто будут мои подружки. Я сказала, что твоя сестра, моя турская кузина и, конечно, она тоже. Она вдруг вспылила: «Я всего лишь „тоже“? А на первом месте они? Эти дуры? Они дороже тебе, чем я?» Но мне пришлось сказать ей, что, нет, конечно, не дороже, но они совсем не дуры. «А я, значит, дура?» Я этого не говорила! — возразила я. «Но ведь это так! Ты всегда так считала! Я была нужна тебе лишь в качестве компаньонки для театра! А теперь ты выходишь замуж и я тебе не нужна!»

Ну и все в таком духе. Что я променяла ее на тебя, что дружба дороже любых мужчин, что ее бросили. И уж совершеннейшие глупости, вроде того, что я нарочно тебя ей не показывала, потому что боялась, что ты уйдешь к ней от меня. Я пыталась объяснить, что ты просто очень занят, что тебе некогда тратить время на общение с моими подругами, что обязательно познакомлю вас на свадьбе, что мы будем дружить семьями… У Эдит в то время как раз появился кавалер, кстати, будущий отец ее Бернара. Но она не унималась, поскольку была страшная максималистка! Теперь она, конечно, совсем другая. Вполне выдержанная, ироничная ученая дама. Интересная, ухоженная, с тонким вкусом. В общем-то, она и раньше умела следить за собой и подать себя в самом выгодном свете. Мы так смеялись, вспоминая ребячью глупость нашей ссоры!

— Ты никогда не рассказывала мне о ней.

— А что было рассказывать? Как две дурочки поссорились из-за пустяка?

— Я говорю не о вашей ссоре. Ты никогда не рассказывала мне о Эдит. Я же помню, что ты с ней дружила. Постоянно сбегала с ней от меня в театр.

— А ты ходил бы со мной туда? Тебя и сейчас не заставишь слушать классическую музыку, разве что в качестве сигнала твоего мобильника.

— Кстати, о мобильнике. Ты, что, не могла позвонить домой по ее мобильному?

— У нее нет.

— А из автомата? Да в любом кафе телефон есть даже на стойке! Мы с Селестеном чуть с ума не сошли. Мама пропала!

— Я понимаю. Виновата. Ну, не сердись! Говорю тебе, что как будто выпала из времени. Мы не виделись больше пятнадцати лет. А у меня было такое чувство, как будто разобиженная Эдит только вчера хлопнула дверью… — Она вздохнула. — Я ведь очень переживала все эти годы.

— Почему же не поделилась со мной?

— Грузить тебя глупыми девчоночьими проблемами? — усмехнулась Полин.

— Ну и что? Я бы все понял. Помог бы вам помириться. Я адвокат, — весело напомнил Мишель. — И умею приводить к компромиссу враждующие стороны.

— Ты не знаешь Эдит. Она не признает компромиссов. Тогда не признавала, во всяком случае. Понимаешь, жизнь далась ей слишком нелегко. Она вряд ли бы чего добилась, если бы шла на компромиссы.

— А по-моему, — сказал он, — жизнь — сплошной компромисс. Это оголтелой прямолинейностью и хлопаньем дверей ничего достичь нельзя. Нужно стараться понять другого человека, разобраться, какие мотивы им движут, так сказать, примерить на себя его шкуру.

— Все так, — покивала Полин. — Для нас с тобой. Но не для Эдит. Я бы не хотела оказаться в ее шкуре. У нее незавидная судьба. Но она оптимистка, никогда не жалуется!

— Даже на мужа? — шутливо поинтересовался Мишель.

— Нет! Не жалуется! Абсолютно все считают своим долгом жаловаться на мужей: и твоя сестра, и мои кузины. Я не могу с ними общаться. Считаю, если у тебя такой уж плохой муж, разводись, а не ной.

Пожалуй, Полин немного захмелела, почувствовал Мишель. Когда она под хмельком, то позволяет себе порассуждать о родственниках.

— Может, у нее правда хороший муж, потому и не жалуется.

— Да на сегодняшний день у Эдит вообще нет мужа. Она разведена давным-давно, и никому не ведомо, где этот ее бывший. Она одна тянет своего сына, хватается за любую подработку, за эти самые экскурсии, кстати, будь они неладны, но не жалуется!

— А родственники, родители?

— Нет у нее никаких родителей, а родственники такие, что и вспоминать к ночи не стоит! Понимаешь, она одна, как перст одна! Родители… Ха! — пренебрежительно хмыкнула Полин и принесла еще одну бутылку. — На, открой. Выпьем, и я расскажу тебе про ее родителей!

Да, разошлась сегодня моя женушка, поражался Мишель. Что же там такое за подруга, если своим появлением умудрилась так взбудоражить размеренную, благостную Полин?

— Ее так называемые родители были художниками. Два эдаких безумных непризнанных гения. Может быть, даже не лишенные искры таланта. Но талант вовсе не индульгенция на всю оставшуюся жизнь! — с пафосом и горящими глазами продекларировала Полин.

Он согласно кивнул и подлил ей вина. Забавно видеть жену в роли гражданского обвинителя.

— Кстати, знаешь, Мишель, совершенно случайно и очень давно мы с Эдит обнаружили их ранние работы в какой-то лавчонке блошиного рынка. Достаточно претенциозные вытянутые портреты в стиле не то Дали, не то Модильяни, но при всем при том личное сходство уловить можно. Эдит чуть не вскрикнула, когда увидела их. Эти два взаимных портрета — условная физиономия ее матери работы отца, и отца соответственно, наоборот, — висели в квартире ее бабушки.